Елена Асеева - Грань
Теперь Витька был неотличим от тех самых деревьев в лесу, что были подвержены атаке мощного и хитрого плюща, который, с присущей ему смелостью, селился на стволе выбранных им жертв и, густо обматывая их своей листвой и побегами, впивался в кору своими маленькими розоватыми присосками-корешками. Свободное от листвы лицо Виктора от страха и неожиданности нападения покрылось огромными капельками пота. Они какое-то время висели на коже и то ли от холода, что царил в доме, то ли от ужаса, что объял их обладателя, ударяясь друг о дружку, едва слышно позвякивали, точно льдинки. Витька немного погодя, точно придя в себя, попытался разорвать эти растительные путы, резко дернув руками, но он был так плотно спеленут, что даже не смог пошевелить пальцами, как если бы они у него и вовсе отсутствовали. От понимания того, что он в ловушке, в его карих глазах, каковые последние годы выглядели несколько сонными, в тот же миг пропал всякий сон… Он улетучился, уступив место другому состоянию, а именно – состоянию дикого страха, надрывно разрывающего душу и человеческую плоть.
Глава четвертая
Витька наклонил голову, насколько позволяли стебли, обмотанные вокруг шеи, и темно-зеленые, лопастные листочки и, скосив глаза, оглядел свою укутанную плющом фигуру, а после неторопливо перевел взгляд на крысу, все еще стоящую на столе, и тяжелехонько охнул!
Еще бы не охнуть – ведь крыса, приоткрыв рот с тонкими и хорошо очерченными губами, оскалилась, явив миру белые, ровные и немного удлиненно-заостренные зубы. По бокам верхней челюсти виднелись два загнутых шиповидных зуба-клыка, на концах коих формировались те самые черные слюни. Они стекали тонюсенькими струйками с нёба и, минуя белизну зубов, повисали на их концах. Какое-то мгновение они продолжали там висеть и напитываться слюной, увеличиваясь в толщине, приобретая необходимые размеры, еще миг – и капли слюней отрывались от клыков, летели вниз, плюхаясь прямо на поверхность грязного стола, прожигая в нем дыры так, что оттуда поднимался сероватый легкий дымок.
Крыса, не отводя своих звериных глаз от Витька, некоторое время продолжала скалить зубы, уничтожая своей ядреной, точно кислота, слюной и без того испорченный стол. Потом она отпустила край кастрюли и, едва переступив задними лапками по плоскости стола, мигом запустила в свою грудь острые коготки передних лапок, вогнав их глубоко в шерсть. Послышался негромкий скрежет разрываемой плотной, такой, как брезент, ткани, и по телу и голове крысы внезапно пробежала тонкая рябь, а миг спустя прямо по середине морды, как раз между глаз, и по груди, от шеи вплоть до того места, откуда вниз уходил розоватый чешуйчатый хвост, прошла тонкая трещинка. Еще доля секунды – и крыса вцепилась когтями в тончайшую трещину на груди и энергично рванула в разные стороны шкуру, прикрывающую внутренности. Шкурка издала тихий хруст и немедля раздалась надвое, протяжно затрещав и испустив еще какой-то трудно передаваемый звук. Куски шкурки развалились на части, точно сама она была сшита из полусгнившей рвани, а крыса встряхнула своим телом, освобождаясь от остатков звериного облика, и перед отупевшими глазами Витька предстало непонятное существо… Никогда до этого не виданное им, а потому вызвавшее новый прилив пота на лбу и носу и беспокойный стук сердца внутри груди, так, что от испуга мигом заболел живот резкой, колющей в правый бок болью.
Перед очами Виктора находился небольшой человек… Человек ли?.. Существо ли?..
Словом, кто-то малюсенького роста, едва достигающий полуметра. Этот человечек (пока будем так его величать) имел две ножки и две ручки, одет он был в чудные, желтые обтягивающие штанишки, украшенные черными человеческими черепами, и в черную навыпуск рубашку, вернее, косоворотку, то есть рубаху с косым воротом (разрезом с боку), и этот самый ворот был также украшен вышитыми черепами, только красного цвета. На ногах у человечка отсутствовала какая-либо обувь. Впрочем, стопы как таковые там тоже отсутствовали, а вместо них находились полукруглой формы козьи копыта, сверху словно покрытые тонким слоем серой глазури. Морда, вернее, лицо, – хотя этот объект все же трудно назвать лицом, – так вот, морда у существа была широкая и тупая, слегка вытянутая вперед, словом, сохранившая строение морды крысы. Но в то же время сама форма головы больше напоминала козлиную башку, а именно горбато выступающим лбом, маленькими красными глазами, подвижными сероватыми губами и небольшими буграми у основания роговых отростков, из которых мгновенно, лишь с человечка была сорвана шерсть крысы, вытянулись дугообразные, ребристые рога. Кстати, эти рога торчали из тех мест, где у обычного человека находятся уши. Волос на голове человечка не было, а сама макушка была точно срезана или срублена… Еще у этого существа имелась реденькая, серая, клиновидная бороденка, и она неплохо гармонировала с блекло-сероватой кожей морды и массивным, с широкими ноздрями, носом.
Человечек чуток постоял спокойно, не шевелясь, наверно, для того, чтобы Витька смог его хорошенько разглядеть, а потом притопнул своими копытцами по столу… И вдруг, будто исполняя какой-то старый, народный пляс, мелко задробил ногами, и из-под копыт его в разные стороны полетели мельчайшие щепки и опилочки. Затем он широко развел в стороны руки и, поводя ими то вправо, то влево, сгибая и разгибая в локте, пошел по кругу, пританцовывая как раз вокруг злополучной закопченной кастрюли, которая в этом плясе выступала в роли недоступной девы. Человечек обошел пару раз по кругу, вновь расставил широко руки и давай плясать вприсядку, при этом высоко выкидывая вверх ноги.
А Витюха даже и не заметил, впрочем, как всегда, что позади него, будто из оцинкованного, наполненного здоровущими тараканами ведра, сызнова зазвучала музыка… Только теперь это была не музыка, исполняемая группой «Сплин», а русская народная песня и частушка «Эх, яблочко».
Сначала легкой волной пошла балалаечка, она гулким эхом раздавалась из ведра, а после махом грянули и слова песни. Их выводил один голос, пронзительно-высокий, но только он слышался не из ведра, а, казалось, наполнял кухню со всех сторон, точно в комнате в разных местах были установлены колонки, которые и распределяли равномерно звучание голоса…
«Эх!» – пронеслось междометье в мозгу у Витька, и через пару секунд там появились две умные мысли.
Первая: «Надо бы скорую вызвать и подлечиться».
И вторая: «Зря все же я Кирюху и Натаху выгнал» (наконец-то вспомнилось истинное имя другана). Мысленно он досказал себе, что сейчас бы они могли ему помочь, просто вызвав таких светлых, бескорыстных и спасительных людей в белых халатах.
А в это время голос уже залихватски напевал слова песни, особенно усердно и громко, прямо-таки оглушающе-звеняще выводя слово «яблочко»:
Эх, яблочко, куда ж ты котишься,
К черту в лапы попадешь,
Не воротишься.
Ох, до чего же в такт этим словам кто-то позади Витюхи наяривал на балалайке да звучно ударял теми самыми протяжными медными литаврами.
А человечек на столе все сильнее входил в раж, выдавая коленца, выбивая дробь копытами, вертясь, прыгая и высоко задирая ноги. Внезапно он гулко треснулся о поверхность стола грудью и животом да принялся изгибаться какой-то дюже криволинейной волной, судя по всему, исполняя что-то вроде акробатической рыбки.
– К черту в лапы попадешь, не воротишься, – громко закончили песню позади Витька и громоподобно шибанули в медные тарелки таким образом, что у несчастного Виктора Сергеевича перед глазами проплыли строем пузатые бутылки, пихающие друг друга в стеклянные бока и встряхивающие своими жидкими и соблазнительно-бьющимися о прозрачные стенки прелестями.
– Уф…, – выдохнул человечек и легко поднялся с поверхности стола да, с небывалым азартом отряхнув руки, оправил задравшуюся и вылезшую из-под пояса штанишек черную рубаху.
Человечек какой-то миг разглядывал морщившегося Витюху, сдувающего толкающиеся перед его глазами бутылки, потому что высунутый из разинутого рта язык не смог дотянуться до них и, прочистив кряхтением голос, сказал:
– Ну как, шлёнда неумытая, тебе мой пляс?
Но так как Виктор был занят страстным желанием лизнуть или хотя бы дотронуться до этих столь вожделенных, покачивающих бедрами бутылочек языком и совершенно не обращал внимания ни на танцора, ни на его слова, человечек поднял руки и громко хлопнул в ладоши. И без задержки бутылёшечки, побулькивая своими внутренностями, так же строем уплыли вправо, резво пропав из поля видимости хозяина дома, по-видимому, лопнув там где-то, точно мыльные пузыри, а быть может, просто исчезнув, как приятное видение.
– Шлёнда, – продолжил сердитым тоном человечек. – Ты чего не отвечаешь? В лоб захотел? Так я скоренько это соображу, – и он поспешно сжал кулачок, протянул его в сторону Виктора и легонько им потряс, погрозив ему этим сереньким прыщиком. – А ну, баглай, невоспитанный такой, сей миг же отвечай.
