Елена Асеева - Грань
Из дома Геннадия Сергеевича доносился веселый смех и визг расшалившихся трех сыновей-погодок, которые, видно, играли во что-то веселое, свойственное их беззаботному возрасту. В кухонном металлопластиковом окне, с белой рамой и отодвинутой в сторону желтоватой занавесочкой, на миг мелькнула фигура жены, а затем к нему подсел отец Геннадия, Сергей Николаевич, и, глянув на сына, широко ему улыбнулся, кивнув головой.
И на душе у Геннадия Сергеевича стало так хорошо, и даже тревога, каковая пришла вместе с приснившейся бабулей, мгновенно испарилась.
Сын кивнул своему отцу в ответ, радуясь тому, что видит это столь дорогое его сердцу лицо, покрытое морщинками, видит эти сдобренные се диной волосы и эти, немного растерявшие краски, зелено-серые глаза. И, решив продолжить прерванное его недолгим отдыхом занятие, Геннадий повернулся к калитке, засунул руку в карман телогрейки и извлек оттуда связку ключей от хозяйственных построек. Недолго поискав искомый ключ от калитки, он вскорости нашел это плоское блестящее, со множеством изгибов полотно и, вставив его длинным узким носиком в замочную скважину, резко повернул в сторону. Мягко звякнув, замок открылся, и хозяин такого славного дома, ухоженного двора, вынув ключ из замочной щели, взялся рукой за поворотную, шоколадного цвета ручку, надавил на нее и, потянув калитку на себя, распахнул ее настежь.
Затем он вновь обхватил руками, на которые были надеты черные вязаные варежки, деревянный черенок и установил фанерный совок на очищенный бетон. Он подвел край совка к лежащему ровным слоем снегу и, захватив его в полон, толкнул черенок от себя, а переполнивший фанеру снег сейчас же откинул вправо. Геннадий Сергеевич сделал небольшой шаг вперед и, по мере очистки дорожки, вышел со двора на улицу, миновав проем калитки, да, снова откинув снег, только теперь влево, боковым зрением увидел возле забора какое-то темное пятно.
Геннадий сейчас же перестал чистить дорожку и, опустив совок на бетон, повернулся, а через доли секунды разобрал в темном пятне своего старшего брата Виктора…
Тот сидел прямо на снегу и, прислонившись спиной и головой к металлическому сплошному забору, прижав левую руку к животу, расширенными, полными ужаса глазами глядел в небо. Ноги он согнул в коленях и поджал к животу, а из открытого рта выглядывал покрытый белой ледяной коркой короткий язык…
Брат был мертв!
Его лицо, волосы, одежда и руки были прикрыты сверху тонким слоем снега, а в левой руке, сжатой в кулак и приткнутой к животу, он держал выглядывающий из-под плохо сомкнутых пальцев полупрозрачный, точно стеклянный, кусочек сальца…
– Как же так, Витя? – горестно всхлипнув, вопросил Геннадий. – Ты чего, руку до звонка дотянуть не смог? Ах, бабуля, бабуся… ах! что ж ты меня не разбудила?..
Геннадий Сергеевич горько заплакал, и крупные, серебристые, поблескивающие своими боками слезы потекли из его темно-серых глаз, руки его дрогнули, и из них выпала лопата. Все эти долгие пять лет он столько раз спасал своего замерзающего, болезненного и вечно голодного старшего брата, то привозя ему уголь, то принося еды, каждый раз уговаривая его начать лечиться… и вот теперь… вот теперь он уже не мог ему помочь… не мог…
А черенок лопаты, тихо скрипнув, упал как раз к носкам старых и уже лишившихся подошв ботинок, прямо на припудренные снегом следы, оставленные маленькими козлиными копытцами.
Конец.
г. Краснодар, ноябрь 2011 г.
