Елена Надежкина - И всё это просто Жизнь (сборник)
– Буду вам признателен, а то знаете, не дотяну до девяти, помру, а вам проблемы наверняка ни к чему, – засмеялся парень.
– Что вы, что вы, у нас в городе голодной смертью ещё никто не помирал, – я поддержала его весёлый настрой, обратив внимание на такие знакомые ямочки на щеках, как у отца.
– Он, – дрогнуло моё сердце, – конечно, он, и зубы у него как у меня, с щербинкой спереди.
– А вы давно в этом городе живёте? – спросил Вадим, отхлёбывая горячий чай.
– Да, всю жизнь, только училась в другом месте, а вернулась сюда, мама у меня болела.
– Хороший городок, старинный такой, – задумчиво произнёс парень.
– Вам бы в хорошую погодку у нас погулять, а вы монастырь видели? Его уже открыли, он в пятнадцатом веке построен, правда последние лет сорок разваливался весь, а теперь вот взялись и восстановили.
Мне хотелось говорить и говорить с моим мальчиком, я теперь была уверена, что это мой мальчик, так легко и тепло было мне рядом с ним, и так нестерпимо хотелось обнять его, целовать эти глаза, руки, но я боялась. Боялась признаться ему сейчас, боялась быть отвергнутой им, и где-то далеко в душе, боялась ошибиться. Нет, что я, это, конечно же, мой сыночек.
Парень ушёл в дождь, ласково улыбнувшись мне у двери.
– Надо, – развёл он руками, – дела.
Дождь по-прежнему был тихим и скучным, он плакал, капая на маленький город и на моего сына, ушедшего в этот дождь.
– Какие у него дела здесь, – тяжело вздохнула я, – в городе, где он мог вырасти.
Слёзы потекли у меня по щекам, горькие слёзы боли, обиды и запоздалого раскаяния.
– Я должна признаться ему во всём, – решила я, – поставить, наконец, точку во всей этой затянувшейся истории. И пусть мой сын вернётся ко мне в объятия или навсегда возненавидит меня, но по другому жить я уже не смогу никогда.
Вадим вернулся в этот день слишком поздно, смена моя давно закончилась, я, всё еще надеясь на что-то, крутилась у стойки, заговаривала о разных мелочах с Галиной, но его так и не дождалась. Всю ночь я не сомкнула глаз, а утром побежала на работу на целый час раньше.
– Что с тобой, Ниночка, – ужаснулась Галка, – на тебе лица нет?
– Да всё погода, бессонница у меня какая-то, – выкручивалась я.
– Это, Нинка, у тебя нервы шалят, срочно к неврологу надо, а то ещё сама разболеешься, не дай Бог.
– Ладно, Галь, схожу, обязательно. Ты иди домой, иди, у тебя семья.
Теперь нужно было дождаться Вадима, чтобы ни было, сегодня я всё ему расскажу.
Шло время, но Вадим не спускался. Я несколько раз подходила к ключнице, чтобы ещё и ещё раз убедиться – постоялец в номере.
Но вот он вышел с чашкой и всё в тех же шлёпанцах на босу ногу.
– Здравствуйте. Если вас не затруднит, чайку мне можно?
Выглядел он сегодня плохо, чай пил задумчиво и всё больше молчал.
– У вас неважно идут дела? – поинтересовалась я, не зная, с чего начать разговор.
– Да, знаете, устал.
– Может, я могу вам чем-нибудь помочь?
– Вы? – удивился он, – вы меньше всего, хотя…
Он взглянул на меня, словно обжог, а может быть, мне просто показалось так.
– Простите, я не хотела вам мешать.
– А знаете, может быть, вы как раз тот человек, кто сможет мне помочь, ведь вы вчера сказали, что живёте здесь давно.
– Да, очень давно, – встрепенулась я.
– Понимаете, моя мама – самый лучший в мире человек, последнее время у неё стало часто болеть сердце, а у меня кроме неё никого больше нет. Моя мама из детского дома, отца у меня никогда не было и вот недавно, мама призналась, что усыновила меня. Она работала в Доме малютки санитаркой, очень привязалась ко мне и забрала. Мы жили мирно и счастливо. Сейчас моя мама хочет, чтобы я нашёл ту, что родила меня. А я думаю, зачем? Ведь я был не нужен ей тогда, но я обещал маме. Из Дома малютки я узнал, как звали мою биологическую мать, даже узнал из архива адрес, ваш город, Пятигорская, 15. Но улицы такой не нашёл. Кто-то сказал, что на том месте построили Дом культуры. Вот теперь я думаю, где же мне её найти? Может вы знали такую, Белевецкая Нина Сергеевна., она с вами примерно одного возраста. Она родила меня слишком юной.
Всё время рассказа Вадим, не мигая, смотрел в пол, а меня душили горькие слёзы.
– Вы плачете? Не надо, это грустно, но я вырос счастливым и без той, что родила меня, – сказал он, взглянув на меня.
– Прости меня, сыночек, – кинулась я на колени перед Вадимом, – это же я, Белевецкая, я – твоя мать. Будь проклят тот день, когда я согласилась оставить тебя.
– Вы, – чашка выпала из рук парня и, громко стукнув о плитки пола, разлетелась на куски. – Нет, это не правда, зачем вы обманываете меня.
Он бросился к себе в номер, перескакивая через ступеньку, а я, так и оставшись на полу, только и твердила:
– Прости меня, прости меня, сынок.
Его не было часа три, я сидела за гостиничной стойкой с красными от слёз глазами и ощущением полной пустоты в душе.
– Он не простит меня, я вновь потеряла тебя, Вадим, – крутилось у меня в голове.
Впервые я была рада, что у нас нет постояльцев, вряд ли я смогла сегодня нормально работать.
Вадим спустился тихо, подошёл ко мне и, неожиданно, погладил по голове.
– Не плачьте, я уеду, и никогда не буду напоминать вам о себе. Я видел вас и этого будет достаточно.
– Нет, сынок, нет, – прижала я его к себе, – всё не так, как ты думаешь. Всё совсем не так.
Мы долго разговаривали с сыном, я рассказала ему всё о себе, об его отце. Он рассказывал мне о своей жизни. В эту ночь Вадим ночевал у меня, в том доме, который по праву должен был быть его.
На следующий день он уехал к маме, обняв меня на прощание и пообещав обязательно вернуться.
Теперь у меня вновь стало двое детей, сын и дочь. А у моего сына две матери, мы подружились и это очень важно для всех. Скоро моё пятидесятилетие, я жду их в гости. Слишком дорого обходятся нам порой ошибки молодости, и так важно их исправить, хотя бы спустя почти целую жизнь.
Царствия небесного
Вчера мы проводили в последний путь Ирину Митрофановну, старенькую соседку с первого этажа, тихую маленькую женщину, которая жила в нашем доме с незапамятных времен. А дом наш, надо сказать, изрядно староват. Из тех первых жильцов, что когда-то с такой радостью заселяли новосторойку, оставались она да парализованный старик из седьмой квартиры, за которым давно уже ухаживала его пожилая дочь, тетя Настасья. Отец ее несколько лет для общества был скорее овощ, чем человек, но крепкое сердце зачем-то все держало его на этом свете. Тетка Настасья не роптала по этому поводу, а из года в год несла свой страдальческий крест смиренно и с дочерней любовью. Теперь он остался последним старожилом нашего допотопного дома.
В подъезде нашем жильцы менялись постоянно. Кто-то, как мы, купил недорогую квартирку в надежде подсобирать немного на лучшее жилье, кто-то наоборот переехал сюда из лучшего, в результате разъезда с женами или со своими повзрослевшими детьми. Но и они втайне мечтали перебраться отсюда хоть куда-нибудь.
Наверно из-за этого, а может и еще от чего, но были соседи между собой не дружны. Слава Богу, и не ссорились, «Здравствуйте, до свидания. Какой у вас замечательный малыш. Ах, как ваша дочь повзрослела» – вот, впрочем, и все, на что они были способны.
Меня это вполне устаивало. Мы не собирались жить здесь долго, два-три года и мы, наконец, достроим свой коттедж.
Так уж вышло, что Ирину Митрофановну хоронили мы за счет всего подъезда, она была глубоко одинока, бедна и денег на похороны у нее не оказалось Подсуетилась тетка Настасья, пробежав по соседям и собрав нужную сумму. Скромный поминальный стол впервые собрал всех соседей вместе, словно напоследок Ирина Митрофановна решила всех нас перезнакомить и сдружить.
За столом сидели недолго, больше молча, ведь про жизнь старушки мы ничего не знали и ничего толком сказать о ней не могли. Только тетка Настасья вспоминала что-то из далекого прошлого, когда была жива ещё ее мать, и она сама приезжала в этот дом в гости со всем своим семейством.
– Да разве теперь мне до соседок, – говорила тетка Настасья, вытирая уголком черного платка повлажневшие глаза. – И свой дом, и папку не бросишь.
– Да вы б его к себе забрали, что ли, – проговорила Татьяна Ивовна из пятой квартиры.
– Да куда же, я с сыном живу, у нас двушка, двое внуков.
– Сама бы сюда переехала.
– Да кто же ребят в садик водить будет, молодые наши рано уходят на работу, да все больше до темна, на жилье собирают. Одно спасение, Иван мой по дому помогает, а ведь, хоть пропадай, измучилась вся.
– Да, хоть бы Бог прибрал отца вашего, – протянул весьма захмелевший Сергей из третьей. Жена его, сидевшая рядом, больно ткнула мужа в бок.
– Да ты что? – тут же вскинулась тетка Настасья, – Это ж папка мой, родненький. Пока он жив и я дочка, а помрет, так сиротинкой стану.
Все посмотрели на нее с сочувствием.
– Да, такова наша доля, – протянула опять Татьяна Ивовна.
