Владимир Гой - Стертые времена
Я налил ей шампанского и смотрел, как она медленно цедит его через свои идеальные губы. Она рассчиталась, оставив хорошие чаевые, и медленно пошла к выходу, элегантная, подтянутая и безумно красивая. Андрей тоже смотрел ей вслед и комментировал:
– Денег она тут срубила уже немало, соберётся к себе в Находку, выйдет там замуж за капитана дальнего плавания и будет идеальной женой! И кто там узнает, чем она здесь промышляла!
Я его слушал и почему-то не верил.
Сегодня был хороший день, на посуде работала не новый рупор капиталистического строя, а бабушка Альбина, которая за свою долгую жизнь пережила не один строй. Родом она была откуда-то из-под Кракова. Как жизнь забросила её в эти края, мы не знали. И в своем преклонном возрасте она сумела сохранить невероятную трудоспособность, за что постоянно, не стесняясь нас, благодарила свою заступницу Матерь Божью. Как она умудрялась перемывать горы грязной посуды, да ещё и добродушно покрикивая на нас, было просто невероятно. А мы только несли и несли ей грязные тарелки и стаканы. Иногда кто-нибудь из нас снимал с шеи бабочку, засучивал рукава и пытался ей помочь. Она на нас только цыкала:
– Давай бегай по залу или бурду свою смешивай, а в моё дело не лезь! – а сама украдкой довольно улыбалась.
Иногда мы с ней говорили о Боге, тогда она вся преображалась, её лицо и так было всегда светлым, а тут просто начинало светиться. И вряд ли какой-нибудь настоящий священник смог бы дать мне столько, сколько дала она в простых, не высокопарных словах.
– Да как я могу управиться со своими мыслями, когда у меня за каждой хорошей по нескольку разной дряни стоит? – оправдываясь, спорил я с ней. – Вот сейчас я готов разорваться, чтобы лучше людям на земле было, а через полчаса я готов сам кого-то пополам разорвать – как с этим быть?
Она посмотрела на меня своими проницательными глазами, заглянув прямо куда-то в душу, словно видела там ведомое ей одной:
– Твоё тело – это осёл, на котором ездит душа. Если она отпустит поводья, он и дерьмо жрать будет, а за ослом, как за любым животным, присматривать надо!
Однажды во время перерыва, когда я, удобно устроившись в одной из мягких ниш зала, вновь перечитывал книгу об Иоанне Кронштадтском, ко мне подошла бабушка Альбина. Она протянула мне какую-то фигурку, завёрнутую в тряпицу:
– Возьми, сынок, мне кажется, это тебе больше всего в жизни нужно!
Не зная, что там, я почему-то с трепетом взял в руки эту вещицу и долго её не разворачивал. А потом аккуратно снял резинку, которая стягивала мягкую ткань, и раскрыл её. Там была статуэтка Божьей Матери. Мне на глаза навернулись слёзы, словно она мне этим подарком что-то открыла. В порыве я соскочил со своего стула, пошёл за ней на мойку и обнял её, как маму:
– Спасибо, бабушка Альбина!
Она улыбнулась:
– Это я из рук самого Юзефа Войтылы получила! Пусть она тебя сейчас бережёт и наставляет.
Кто такой Юзеф Войтыла, я тогда не знал, но знал, что она мне отдала что-то очень дорогое её сердцу.
Глава 8
Поздно ночью после смены я сидел у себя на кухне за столом возле окна и пытался как можно тише стучать клавишами печатной машинки. Моментами я увлекался сюжетом и барабанил пальцами по ней чуть ли не изо всех сил. Каждый день, проведённый на работе, заслуживал отдельного рассказа. Передо мной на столе стояла маленькая фигурка Божьей Матери, на которую я постоянно обращал свой взгляд, словно она могла мне что-то подсказать. Но она молчала, склонив голову и смиренно сложив руки в своём непередаваемом горе.
Ещё немного попечатав, я потеплее оделся и вышел на улицу. Небо было сплошь покрыто низкими облаками, и оттуда сверху не проглядывало ни одной звёздочки. Лишь иногда в проталинах между облаками появлялась круглая, как яблоко, красно-жёлтая луна. Я уже давно бросил курить, а тут у меня появилось непреодолимое желание набрать полный рот сигаретного дыма и вдохнуть его поглубже.
Я вспомнил, как на днях мой давнишний приятель, Петр Цанс, который всё время хвастал, что его отец откуда-то из Сибири и работает на золотых приисках, вдруг сказал:
– Вообще-то меня зовут Петерис, – хотя до этого лет двадцать представлялся всем Петром. Это было как-то по-плебейски, ведь раньше мы никогда не обращали внимания на национальность.
Вокруг все кричали о демократии, а всё попахивало мягким фашизмом. Кто-то разрезал народ на чистых и других. Мысль куда-нибудь уехать начинала волновать уже многих моих знакомых, но я знал точно – здесь моя родина, здесь моя земля, и на каком бы языке я ни говорил, я никуда отсюда не уеду.
За лесом шумело море, издали раздавалось эхо от стука по шпалам электрички, которая переезжала мост над рекой. Кто-то куда-то ехал в этой ночи со своими заботами и мечтами. Я ещё долго стоял под навесом у входа в дом, прислушивался к ночи и размышлял над вечной проблемой: для чего я живу в этом мире.
«Чёрные менты» стали приходить всё чаще, это была новая порода блюстителей порядка. Они были опытными следопытами, быстро вынюхивали воров или грабителей через стукачей, проводили обыски, а собрав драгоценные вещественные доказательства, отпускали тех восвояси: им свобода, а ментам улов.
Перед ними на столе горкой лежали золотые кольца, серьги с драгоценными камнями, какие-то ожерелья, дорогие заколки для галстуков и всякая другая не нужная мне мишура. Эти два мента наведывались к нам довольно часто и считали нас своими, даже не предполагая, насколько они нам были противны – иногда руки так и чесались проехаться по их дружелюбным рожам. Продавали они всё оптом, но никто из нас ничего этого не покупал – не хотелось пачкаться, быть может, в чьей-то крови. Из города приходило несколько человек, которые за относительно небольшие деньги забирали товар и исчезали. А менты отправлялись в свои семьи, как заботливые кормильцы.
– Грохнуть бы таких мудаков, Марк, и жалости бы никакой не было!
Швейцар посмотрел поверх меня и сказал в никуда:
– Обязательно грохнут, рано или поздно, не своим делом занимаются!
Ему я всегда верил.
Вопли о пощаде раздавались на всю округу, но Марк был непреклонен и всё новыми ударами ног загонял свою жертву под низкую легковую машину. Тот пытался пошустрее вылезти с другой стороны, но быстро это сделать ему не позволяла горячая выхлопная труба, которая тянулась от двигателя по всему днищу машины. И как только с другой стороны появлялась голова жертвы, на неё обрушивался очередной удар с возгласом:
– Откушай, крыса вонючая!
После многолетнего перерыва Марк с какого-то расстройства выпил, и тут приехал на новой машине этот мент с добычей. Из-под машины неслось:
– Я тебя засажу!
Отчего Марк ещё больше распалялся:
– Это я тебе засажу! – и пытался всеми силами выковырять свою жертву из-под транспорта.
Я подскочил к нему сзади и, обхватив руками, повис на нём, пытаясь предотвратить, как мне казалось, непоправимое, но он смахнул меня одним резким поворотом корпуса:
– Не лезь, лучше помоги его достать!
Тогда я подошёл с другой стороны машины и, встав на четвереньки, чтобы мне хорошо было видно этого мента-делягу, сказал:
– Ты же понимаешь, что у тебя шансов вылезти более-менее здоровым из-под машины немного! Его понесло! – я кивнул в сторону, где его караулил Марк с уже откуда-то появившейся метлой с длинной ручкой. – Видишь, парень не в себе! Мы тебя отпустим подобру-поздорову и всё забудем!
Моё предложение ему явно понравилось, из-под машины раздалось прерывающееся от страха:
– Богом клянусь!
После долгих уговоров Марк отступил, но для пущего страха несколько раз ткнул метлой под машину.
– У, мент поганый!
Но он уже чувствовал себя человеком, выполнившим свой долг, и мы отвели его в фойе бара.
Меня выпустили через два дня с формулировкой «За отсутствием состава преступления». Марк вышел через три с той же формулировкой, и обошлось это недёшево. Помог мой близкий друг, работавший в полиции.
И вот мы стояли на чёрной лестнице и поочерёдно вели прицельный огонь по серым тварям. Но если я целил просто в крысу, то у моего напарника было такое выражение лица, словно он метит в того мента под машиной.
– А здорово он визжал, как свинья на бойне! Ради одного этого стоило провести на нарах несколько дней! – подвёл я итог нашему неординарному приключению.
– Даааа! – протянул Марк. – Сейчас будет ходить и оглядываться! – И больше не сказал ни слова.
В церковь Святого Владимира я заходил только в тех случаях, когда там не было службы – мне всегда мешало пение хора. И лишь когда она была пуста, мне казалось, что в ней есть тайна, которая открывается только мне. Если там оказывался отец Иоанн, он всегда уделял мне время для беседы, и я выходил оттуда каким-то необыкновенно очищенным, словно мои злые мысли, да и помыслы были стерты его добрым словом.
