Жанна Тевлина - Жизнь бабочки
– Антоша, не заморачивайся. Они что, маленькие? Сами знают, как им время проводить. Ты ж им не нянька, а специалист высокой квалификации. Вот и держи марку.
– Ну как ее держать? Я ж ничего не делаю.
– Как это не делаешь? Ты делаешь все, что от тебя зависит. И вообще не будь занудой. Ты сказал, они услышали. А дальше каждый сам решает, что ему важнее. У нас свободная страна.
– Но ведь они деньги платят…
– Вот они и получают удовольствие за свои деньги.
Через три дня про семинары уже никто не заикался, и некоторые дамы, случайно проходя мимо, Градова не узнавали и лишь рассеянно кивали в ответ на его приветствие. А на четвертый неожиданно приехал муж одной из пациенток и тоже застал номер закрытым. После его настойчивого стука оттуда также вышел массажист, обернутый полотенцем, а что было дальше, Градов узнал от потерпевшей лишь через неделю в своем офисе. Она уверила его, что массажист выполнял свои профессиональные обязанности, и муж будто бы тоже поверил, но все равно отобрал все бриллиантовые украшения.
– Прямо все?
– Ну, не все, конечно… Два кольца, одну диадему. Браслет платиновый, мой самый любимый, серьги в виде капли…
Градов уже пожалел, что спросил, но теперь прерывать нельзя было. Это было одним из базовых правил психотерапии.
К несказанной радости Градова, выездные семинары прекратили, причем инициатива исходила не от клиники, а от самих клиентов. Расстроенный муж вообще грозился прикрыть эту лавочку, так как бордель он не оплачивал. Его заверили, что это было недоразумение, и как раз его супруга усерднее других посещала семинары, а ее лечащий доктор крайне доволен результатами лечения. Какое-то время Филин боялся, как бы их и вправду не прикрыли под горячую руку, однако все обошлось. Но оказывается, Сан Саныч не угомонился. Суть его нового предложения заключалась во внедрении методик духовного очищения. Он даже принес для ознакомления несколько книг под общим названием «Лунный свет». Так называлась новая методика очищения души от скверны, разработанная российским гуру и внедренная как в России, так и за рубежом. Сам гуру именовал себя Луна. И от этого происходило название метода. Филин захватил с собой пару его книжек в ресторан. Оказалось, что они вышли в том самом многопрофильном издательстве, в котором работала новая градовская пациентка, но, к счастью, ее фамилии на титульном листе не оказалось.
– Сан Саныч говорит, что уже крупные нефтяные холдинги готовы башлять немереные бабки за очищение душ своих сотрудников.
– Я не понял, Стасик. Чего ты предлагаешь?
Филин неспешно достал сигарету из пачки, покрутил в руках зажигалку и аккуратно поднес ее к сигарете.
– Я предлагаю, чтобы вы, Антон Леонидович, продолжили дело великого целителя.
– А он что, умер?
– Почему умер? Жив, курилка. А что?
– Ну, ты говоришь – продолжить дело…
– Не придирайся к словам. У нас пока кишка тонка его самого заполучить. Короче, делом тебе заняться предлагаю.
Градов нервно хохотнул.
– Ты это серьезно, Стасик?
– Абсолютно. А что тебя смущает? Если есть товар и есть спрос, почему бы его не удовлетворить?
Градов разволновался. С одной стороны, он знал, что всегда может отказаться, но при этом отказаться еще ни разу не удавалось.
– Мы же с тобой договаривались…
– О чем? О том, что ты будешь искать свой метод лечения? Так ищи. Кто тебе мешает? Только параллельно надо деньги зарабатывать.
– А я не зарабатываю?
Филин скривился.
– Антоша, о чем мы с тобой говорим? Какое лечение, если девяносто процентов твоих теток – это тупые бездельницы, которые не знают, как себя развлечь. А десять процентов – действительно люди больные, которых надо лечить таблетками. Ты понял? Таб-лет-ка-ми. Ну и уколами. И никакая болтовня им не поможет.
– Ну, так тебе мало, что я как клоун развлекаю твоих теток? А насчет таблеток, я не согласен. Ты это прекрасно знаешь…
– Вот на них и тренируйся. Короче, я спорить с тобой не собираюсь… Мне дело надо делать.
– Ну и делай свое дело. Только без меня.
Филин оторвал взгляд от зажигалки и посмотрел на Градова.
– Ах, вот так вот?
– Да, вот так вот.
Помолчали. Градов судорожно соображал, что он будет делать, если останется без работы. В свое отделение точно не вернется. А главное, он впервые не был уверен, что хочет возвращаться в медицину. Получалось, что он впустую принес такие жертвы, фактически сломал себя, и ничего не понял и не до чего не докопался.
– Значит, даже с книжечками не хочешь ознакомиться?
И Филин погладил обложку одной из принесенных книг.
– Зачем мне знакомиться с этой фигней? Мне на нормальные книги времени не хватает… Стасик, подумай немного, не зарывайся! Какое духовное очищение? Какие методики?
– Это ты подумай! Это сейчас тебе кажется, что ты получаешь большие деньги. Речь идет совсем о других деньгах. Это корпоративы в больших компаниях…
Он сделал паузу.
– Ты думаешь, не найдется желающих на это место? Еще как найдутся. Все хотят жить хорошо. А ты ищи со своими тетеньками смысл жизни. Ищи, ищи…
– И буду искать…
Градов не мог поверить в свое счастье. Получалось, что его оставили в покое и при этом не выгнали. Надо было и раньше настаивать на своем, и он бы не потратил столько времени на бредовые затеи Сан Саныча.
– Только имей в виду. Человек, который боится сдвинуться с места, ничего не добьется.
– Обязательно буду иметь в виду. А ты имей в виду, что человек, который играет в опасные игры, может получить по голове. Правда, Сова, может, не надо…
Совой Филина, что называется, назначили сверху. Лекции по патанатомии вел у них довольно крепкий старикан, который плохо слышал, но зато хорошо видел и запоминал. Филин, как всегда, опаздывал минут на сорок. Он робко постучался и приоткрыл дверь. Профессор предложил войти, долго и внимательно разглядывал вошедшего, а потом спросил фамилию.
Стасик произнес с грустной обреченностью:
– Филин.
– Как, простите?
– Филин.
Профессор задумался.
– Что-то я не понял…
Валера Семушкин, сидевший на первом ряду, услужливо подсказал.
– Филин. Птица такая… Ну, как сова…
И выразительно помахал руками, как крыльями. Профессор обрадовался.
– Ах, Сова! А звать как?
Филин прокричал громко и отчетливо:
– Станислав!
– Понял, понял… Не надо кричать. И опаздывать не надо. Вот я обратил внимание, что вы еще ни разу не пришли вовремя.
Эта история имела продолжение. На следующей неделе Филин опоздал всего на 20 минут, ворвался в аудиторию, взмыленный, приготовившись оправдываться. Но профессор сразу перебил его:
– Вы меня, конечно, извините, но в списке я вас не нашел. Там есть только один Станислав – Филин.
Стасик немного растерялся, потом сказал неуверенно.
– Так это же одно и то же.
* * *– Севчик! Ну, Севчик! В волейбол играть идешь?
Он выскакивал из калитки и мчался на волейболку по песчанке, лавируя между мамашами с колясками, с которыми на бегу здоровался, а они ему никогда не отвечали. То ли просто не замечали, то ли не слышали. Но на этот раз по дороге никто не встретился, да и волейболка была пуста. Даже сетка не висела. Он прошелся по площадке. На ней валялось много камней и строительного мусора, некоторые доски были полусгнившими. Он попробовал толкнуть ногой большой камень с неровными краями, но тот как будто врос в землю. Сева хорошо помнил, что вчера ничего такого не было, да и никогда не было. Вечером до темноты играли взрослые, так что им уже не удалось сыграть ни одной партии. Только Чижика взяли в свою команду, взрослые всегда его принимали. Он был длинный и три года занимался в волейбольной секции, поэтому игру не портил, а даже иногда вытаскивал безнадежные мячи. Чижика часто хвалили, но он делал вид, что ему это по барабану, называл всех козлами и лепилами, с которыми играть невозможно. Севу взрослые не брали никогда. Да что там взрослые, его и ребята принимали только, когда в команде было не больше трех человек. Потом долго звонили в гонг и, уже убедившись, что никто больше не придет, милостиво разрешали встать на площадку. При этом они долго морщились и предупреждали, что он играет до первого пропущенного мяча. Мячи пропускали все, но никого не ругали и никому не читали нотаций.
Сева огляделся. Вокруг не было ни души. Значит, над ним подшутили и никто играть и не собирался. Его пронзила такая боль, что он даже присел на торчащий камень. Значит, теперь не будет волейбола вообще, и он никогда не сможет доказать, что он такой же, как все. Да и кому доказывать? Нет никого вокруг. Только доски и холодный камень, на котором он сидит…
В момент пробуждения он даже не понял, где находится. Из окна пахло пряностями и свежей выпечкой. Слышалась незнакомая речь, и тогда он вспомнил, что он в Мадриде, у Славки Черенцова.
Черенцов возник из небытия, когда Мансуров о нем и думать забыл. Они не виделись около десяти лет, с момента получения диплома. Первое время перезванивались, а потом Сева потерял его телефон, вернее сменил записную книжку, а черенцовский телефон решил не переписывать за ненадобностью. Хотя в университете они дружили. Но дружба эта была вынужденной: они были единственными мальчиками в группе, и это их сближало и озлобляло одновременно. Филфаковские девочки их за мужчин не держали по определению, и это определение настолько крепко к ним прилипло, что они стеснялись друг друга, но когда оставались вдвоем, долго и желчно обсуждали соучениц и свое вынужденное присутствие в этом болоте. При девочках они делали вид, что их ничего не объединяет, так как каждый из них, хоть и был филфаковским мальчиком, себя таковым не считал.
