Станис Фаб - Приключения в дебрях Золотой тайги
То ползет, то мчится почтовая карета по Московскому тракту. И покойно на душе, и радостно, что еще немного – и конец изматывающей тряске, бессоннице, однообразию дорожных пейзажей и вынужденному одиночеству. Скоро главный город обширной губернии.
Мчится тройка, поливают колокольцы, наяривают, чтобы ямщик не вздремнул ненароком, не съехал в придорожную канаву. Отпугивают колокольцы диких зверей, птиц разгоняют. Динь-дон, динь-дон. Едет, мчится почтовая, уминает пыль да грязь. Скоро, скоро Иркутск! Когда долгий, утомительный путь остался позади, Григорий ощутил радость своему нечаянному жребию. За те дни, которые провел он в дороге, столько впитал впечатлений, столько приобрел знакомств и столько часов провел в раздумьях, что казался себе другим человеком.
Прошлая ровная, спокойная, понятная жизнь казалась теперь недостижимой, да и ненужной.
Сколько всего невероятного узнал он и увидел за эти дни! Сколько открыл отваги, доброты и сердечности в соотечественниках! Отчего же раньше эти их добродетели были скрыты от него, что мешало разглядеть все лучшее? Особенно поразила одна история. Ее Григорий вспоминал часто, как и рассказчика – инженера, ехавшего на службу из отпуска. Инженер был очевидцем событий, а потому все, что говорил, имело особое обаяние… Вот и сейчас, подъезжая к губернскому городу, к своей цели, Григорий мыслями нет-нет да возвращался к судьбе 73 людей, которых никогда не знал и не видел. Он вспоминал, как инженер приглушал голос, начиная свою историю.
«Иркутск, дорогой мой Григорий Матвеевич, это, знаете ли, город особый, наша северная столица! Не улыбайтесь, скоро сами убедитесь. Какие библиотеки, театр, научные общества, приличные оперные певцы… Люди – вот что главное, Григорий Матвеевич. Я, конечно, идеалист. Возможно, на меня влияют долгие, почти безлюдные таежные путешествия, но иркутские люди, скажу я вам, замечательные. Вот лишь один показательный пример.
Музыкальное общество в Иркутске имело популярность необычайную! Имейте в виду, основал его сам Александр Михайлович Сибиряков. Вам, коммерсанту, связанному с морями, эта фамилия, конечно, хорошо знакома. Промышленник, путешественник и меценат, много стараний и средств он употребил на то, чтобы найти талантливых артистов. Я сам слышал его труппу. Какие голоса! А репертуар! Особенно выделялась Любаша Подгорбунская, любимица публики, настоящая прима. Ее слушали многие музыканты и композиторы. И все сходились в том, что это безусловный талант. Она пела романсы Глинки, виртуозно играла Шопена и Моцарта. Сибиряков прочил ей блестящее будущее, столичную сцену. Уж кто-кто, а он в искусстве разбирался.
Но случилось непостижимое. Любаша, умница и красавица, вдруг выходит замуж. И за кого! За пастуха, отшельника, человека, который, кажется, забыл родной язык в таежной глуши! Вам, Григорий Матвеевич, это может показаться невероятным. Я и сам подумал бы так же, но, увы, присутствовал лично на прощальном вечере Любови Афанасьевны. И вот тогда Сибиряков заявил во всеуслышание, что решил подарить ей рояль, самый лучший, который найдет на Британских островах, куда уезжает по коммерческим делам. В то время Александр Михайлович был увлечен организацией коммерческого плавания судов северными морскими путями. Обещал доставить рояль туда, где будет жить его любимая певица. А жить ей предстояло в Туруханском крае, в глухом селе Монастырском.
В Лондоне Сибиряков остановил свой выбор на великолепном инструменте красного дерева – рояле фирмы «Мейбом». Он уговорил мореплавателя Норденшельда, который отправлялся к Северному морю, доставить рояль в Сибирь.
Вас, Григорий Матвеевич, конечно, удивила та поспешность, с которой Любовь Афанасьевна бросила все и вышла замуж. Да и выбор сделала странный. Общество судачило об этом. Но дело в том, что у будущего мужа нашей примы тоже была своя история. Очень поучительная, между прочим. Она лишний раз подтверждает, сколь необуздан гнев человека и каковы роковые последствия его. Вот она, эта история.
Одиннадцатилетнего русского мальчика Михаила Суслова, который в чем-то провинился перед учителем церковно-приходской школы, в наказание и назидание другим ученикам увозят из большого шумного города к заполярному озеру Чиринда в кочевье эвенка Николая Пеле из рода Удыгир. Отец Михаила Суслова, или Михи, как прозвали мальчика эвенки, состоял на церковной службе и был очень важным и уважаемым в этой среде человеком. Он занимался миссионерской деятельностью, подолгу жил у якутов и эвенков, строил фактории, крестил и отпевал. Только через 10 лет приехал за сыном в стойбище Николая Пеле и увез его обратно, вновь круто изменив его жизнь: женил на приме иркутского музыкального общества Любаше Подгорбунской, желая таким образом, видимо, искупить вину перед сыном. Брак этот вряд ли бы состоялся, если бы не всемогущий Енисейский архиерей Акакий. Он был причастен к судьбе Любаши, и слово его стало окончательным: он все решил и за Миху, и за Любашу.
Церковь скрепила брак, а медовый месяц молодые встретили в пути. Акакий назначил Михаила катехизатором, то есть человеком, который должен был готовить тунгусов к таинству крещения. Понимал архиерей, что лучше Михи, которого эвенки считали своим, с этим делом никто не справится.
После недолгих сборов супруги отправились в Монастырское. Постепенно обживались, строились. В суровом Заполярье во многом благодаря стараниям Любови Афанасьевны начались занятия с детьми 77 эвенков, устраивались концерты, любительские спектакли. Нередко из дома Сусловых доносился удивительный голос «Мейбома», раздавалось пение хора, которым руководила Любаша.
Этой женщиной можно удивляться до бесконечности. Она перенесла столь разительные перемены в жизни, создала на голом месте семейный очаг, родила семерых детей! Представьте себе, Григорий Матвеевич, судьба готовила Любаше новые испытания. Ее супруга все тот же Акакий решил отправить в Илимпийскую тайгу. В Чиринде они станут строить дома, поставят небольшую церквушку. Станут то ли учеными, то ли учителями…»
Инженер умолк. Ямщик что-то напевал себе под нос, лошадки шли спокойно, чувствуя приближение жилья. В посеревшем небе уже был виден лунный круг.
Григорий думал о Соне. Ему чудилась долгая полярная ночь, и будто Соня, а не Любаша Подгорбунская, прильнув лбом к холодному стеклу единственного в доме окна, улыбалась, думая о чем-то приятном, возможно, о нем. Потом садилась за рояль и тонкими пальцами касалась клавиш. Вначале слышалась капель, потом ручеек, наконец звук набирал силу и тек настоящей рекой, то спокойной, то бурлящей, то нежной, то всепоглощающей… Соня, милая Соня. Вдали я полюбил тебя еще сильнее. Все время вспоминаю нежное, по-детски смешливое лицо, маленькие ручки. А стоит закрыть глаза – и ты будто рядом стоишь. Не плачь, любимая, не печалься. Время летит быстро. Теперь я понял истину: скорого счастья не бывает.
Инженер вышел раньше Григория, у Глазковской деревни. Прощались как давние друзья. Разумеется, обменялись адресами, хотя одному Богу известно, когда Григорий Матвеевич окажется в родных местах. Да и попутчик предупредил, что скоро отправляться ему в геологическую поездку – золотопромышленники вновь подняли вопрос о железной дороге, что соединила бы Бодайбо с Иркутском.
Григорий остановился на Большой улице у гостиницы «Гранд-Отель». С нескрываемой радостью вышел из кареты и как следует размял ноги после многодневного пути. Мальчик-служка помог перенести багаж в номер. По телефону Сидоров сразу же связался с конторой Торгового дома Трапани в Иркутске. Договорились, что встретятся в гостинице завтра.
Григорию хотелось поскорее выскочить из номера и окунуться в привычную уличную сутолоку, к которой привык в южной Одессе. Тем более что из одного окна его номера открывался чудесный вид на главную улицу, по которой нескончаемым потоком двигались деревенские подводы, сновали пролетки и экипажи, спешили по делам горожане.
Два других окна выходили на торговые ряды – маленькие магазинчики, лавки, павильоны. Видны были вывески больших универмагов.
Наскоро переодевшись, даже не выпив чашки чаю, Георгий вышел из гостиницы и отправился знакомиться с Иркутском. Он и предположить не мог, какая странная история совсем скоро ожидает его в незнакомом городе в этот обычный летний день. А ведь виной или первопричиной всех последующих событий стал в общем-то пустяковый эпизод.
В те годы никаких особых правил езды по дорогам не было. Пешеход господствовал. Автомобилей даже в начале ХХ века в Иркутске было мало, велосипедисты представляли собой явление экзотическое. Привычные ко всему городские извозчики, ловко управляющиеся с тарантасами, пролетками и экипажами, даже представить не могли, что в скором времени будут приняты специальные регламенты: как можно, а как нельзя ездить по Иркутску. Выйдя из гостиницы, Григорий оказался на перекрестке Большой и Амурской улиц. На противоположной стороне дороги стояла кирха.
![Василий Головачев - Земля чудес [сборник]](/uploads/posts/books/110993/110993.jpg)
