Наталья Симонова - Счастье по ошибке
– В конце концов, – огрызалась я раздраженно, – это наш с Герой шкаф. И наше дело, как в нем и что должно лежать.
– Ошибаешься, деточка, – она злобно размахивала перед моим носом указательным пальцем. – Эту квартиру Герочке подарили мы с Валентином Георгиевичем, и тебе бы следовало быть благодарной! – Но тут же, приобняв меня, расплющивала лицо улыбочкой: – Делай, детка, все как надо, – внушала сладким голоском. – Больше ничего! Уж кажется, не трудно запомнить, что носочки не должны лежать на одной полке с маечками, да? Светочка-а, – умильно прижималась ко мне непредсказуемая женщина, – девочка моя, ну неужели мы с тобой станем ссориться из-за такой ерунды!..
Настроение моей свекрови менялось, как форма облаков в ветреный день. Но мое собственное она успевала испортить всегда.
Я быстро перестала с ней спорить. Во-первых, это бесполезно. А во-вторых – очень вредно. Потому что, если не споришь, она немного пошумит и скоро уедет. А если оплошаешь и втянешься в перепалку – ее визит может растянуться до вечера: в семейных схватках свекровь была неутомима и азартна. Именно поэтому, я думаю, ее муж, видный дипломат и у себя на службе, как говорили, ценнейший кадр, уважаемый начальством и подчиненными, в семье был только беззвучной тенью своей жены.
Когда родился Гриша, мой папа приезжал к нам чуть не каждый день. И если они с Гериной мамой пересекались, я внутренне ликовала. Папа умел воздействовать на нее таким образом, что она забывала о контроле над шкафами и о прочих своих воспитательно-репрессивных задачах, много смеялась, кокетничала и становилась даже обаятельной.
Мама к нам почти не ездила. Ко мне она была равнодушна и внуком не заинтересовалась. У нее был мой брат – как ей виделось, бесконечно нуждавшийся в ее заботливом присутствии и после своих двадцати, и после тридцати лет. Он долго не женился, что, в общем, понятно. И не пытался вывернуться из-под маминой опеки. Видимо, его все устраивало.
Я же по маме не скучала. У меня ведь имелся маленький Гриша, Гера и, наконец – мой любимый папа… Со временем я поняла, что невольно сравниваю Георгия с отцом – и, увы, не в пользу мужа. Папа безусловно оставался моим идеалом. Он всегда был самым умным, самым значительным, самым благородным мужчиной. А кроме того, с ним и себя я чувствовала самой талантливой, самой красивой – да просто самой-самой. Его любовь поддерживала и поднимала меня в собственных глазах.
Только когда мы прожили с Герой уже несколько лет и я вполне осознала, что не все мужчины такие, как мой отец (точнее, все мужчины – совсем не такие, как он!), стало ясно, что ожидания благодаря отцу у меня завышенные и удовлетворить их вряд ли кто-то сможет. Это открытие помогло мне принимать мужа таким, какой он есть. Ведь бессмысленно было пытаться поменять Геру на другого – все равно это не был бы мой папа!
Довольно скоро муж утратил ту заботливость, которой покорил меня в период ухаживания и в первый год брака. Он никогда не отказывал себе в походах с друзьями в баню, ездил с ночевкой на рыбалку, да и дома отчетливо предпочитал отдыхать у телевизора, а не помогать мне с ребенком и по хозяйству. В тесном семейном общении Гера явно не нуждался, иногда за весь вечер я не слышала от него более нескольких отрывочных слов. Ничем важным для себя со мной не делился, а важным для меня не интересовался. Вроде бы у нас оставался нечастый ночной секс. Но, во-первых, со временем муж почти перестал учитывать в нем мои потребности, а во-вторых, стремился все проделать по-быстрому и как-то уж очень функционально, что ли. Естественно, я переживала. Но он ведь был всего лишь Гера. Он не был мой папа! А потому и не приходилось ожидать от него многого.
Гришка рос непослушным. В детском саду считался разболтанным и своевольным. В школе сразу попал в «трудные». Учиться не хотел, а от плейстейшна, бывало, не оттащишь. Муж хмурился, но воспитательного усердия не проявлял. А если шалости сына зашкаливали, действовал без затей, то есть кричал и пугал ремнем. Зато его родители баловали внука совершенно безоглядно, и после выходных парень возвращался от бабушки с дедушкой окончательно неуправляемым.
Но у нас еще оставался мой папа! Гриша его обожал, и все хорошее в характере сына, все мужественное в его повадках, думаю, пришло к нему от дедушки. Может, поэтому я и не ждала от Геры ничего особенного. Какой есть – такой и есть, и без него все как-то устраивалось.
Но некоторые границы допустимого все же и у меня имелись, поэтому, когда мне позвонила та «доброжелательница» с исключительно нудным голосом, я ей не поверила. Зачем верить постороннему человеку и плохо думать о собственном муже?
Доброхотка сообщила, что у Геры другая женщина. Представиться отказалась, заявив, что речь не о ней, а обо мне, зато поведала, что муж мой в своей конторе давным-давно известен в качестве завзятого бабника и сейчас у него постоянная любовница. И нужен ли мне, дескать, такой муж… Недослушав, я отключила связь, Гере ничего не рассказала, однако невольно с тех пор стала присматриваться к нему по-новому.
Вообще-то его поздние возвращения с работы были у нас нормой. Но моя влюбленность давно прошла, а горячей семейной привязанности так и не возникло – не те были отношения. Да и помощи от Геры никакой не было, и ребенком он занимался от случая к случаю, а чуть что – раздражался на сына и орал. Так что его задержки не вызывали огорчений и протестов. Как-то так сложилось, что Герина функция в семье сводилась практически к одному только материальному содержанию.
Однако теперь, когда анонимная информаторша сообщила столько неожиданного, я, признаться, испытала очень неприятное беспокойство. Ну жили мы как-то с Георгием – так и жили бы себе! Не хочу ничего знать… Между тем она позвонила снова.
– И что, – поинтересовалась нахально, – не выцарапала еще Жорику глаза?
Я бросила трубку. Сердце металось по грудной клетке.
Снова раздался звонок, и опять, и опять… Я не отвечала.
Но через день настойчивая правдолюбка все-таки меня достала.
– Подожди, подожди, – зачастил все тот же гадостный нудный голос. – Интересное скажу, вот увидишь.
– Ты кто? – спросила я.
– Такая же дура, которую муж тоже обманывал, а потом бросил. А я верила. Потому и говорю, что дура.
– Мне-то зачем ваши проблемы? – перебила я раздраженно.
– Не о моих проблемах речь, а о твоих. Твой муж любит другую!
– А тебе что за дело до нашей жизни?
– Женская солидарность, – проныл мерзкий голос. И она сама отключилась.
Вернулся Гера. Накормив его и чуть поколебавшись, я все-таки не вынесла собственного молчания.
– Сегодня был странный звонок… – Глядя пристально, я пыталась оценить реакцию мужа. – Уже не первый. Какая-то тетка сказала, что у тебя есть любовница.
Признаться, Герин вид совсем не говорил о растерянности или панике, муж не выглядел ни испуганным, ни смущенным.
– Вот как? – удивился он, сыто откидываясь на диване. – А еще что сказала?
– Что ты всем известный бабник. И теперь у тебя постоянная женщина.
– А что я американский шпион и латентный гей – не говорила?
– Нет.
Я все так же внимательно смотрела на мужа. Гера уставился на меня. Лицо его в эту минуту было насмешливым и, я бы сказала, довольно наглым. Признаться, это показалось убедительным…
– И что? Будем теперь верить всякому, кто бы что ни наплел? – поинтересовался он язвительно. – Какая-то дура, у которой, видимо, нет никакой личной жизни, вмешивается в чужую, только чтобы развлечься, а моя жена будет все это слушать и всему верить? Очень хорошо!
– Так она наврала?
– Господи, ну конечно же! – воскликнул Гера.
– А зачем? – спросила я обескураженно.
– Да кто ж ее знает?! Мало ли безумных людей! Может, зависть, может, скука… Может, просто разыграли тебя, дурочку, а ты повелась…
– Ну ладно, – вздохнула я. – Неприятно просто как-то.
– Да конечно, неприятно, лапа! Конечно, неприятно! – Гера поднялся с дивана и обнял меня. – Вот поэтому я и говорю: не вступай ни в какие переговоры с незнакомыми! Просто сразу клади трубку – и все. Договорились?
Все-таки человеку больше нужно утешение, чем правда. А мне утешительно было слышать Герины слова, которые показались полным и безоговорочным отрицанием его виновности. Вот и слава богу, подумала я, успокаиваясь.
Однако как утешение важнее правды, так ясность важнее даже и утешения. А ясность исчезла очень скоро, ибо гнусные звонки не прекратились. Я снова пожаловалась мужу, попросила купить телефон с определителем. И, будучи обычно не слишком-то внимательным к моим просьбам, на этот раз Гера быстро поставил новый аппарат. Но с непривычки я взглядывала на дисплей только после схватывания трубки и произнесения призывного «алё!». Так что правдолюбица снова меня подловила.
– Привет, – проныла жалобно. – Подожди! Ну послушай! Честное слово, добра тебе желаю. И кое-что скажу про твоего, что тебе пригодится.
