Елена Вернер - Купальская ночь
Пока она суетилась, Алена умиротворенно гладила сарафан и свое синее платье в мелкий горошек, вытащив утюг и гладильную доску на улицу. Еще несколько минут – и вот уже ее глаза были аккуратно подведены, в уши вдеты серьги с цирконами, а шею обвила изящная серебряная цепочка. И она из прекрасной дачницы превратилась в прекрасную горожанку. Как-то сразу вспомнилось, что в мире есть метро, большие проспекты, большие магазины и спешащие люди, которые не смотрят друг на друга. А Катя была похожа на ту же самую Катю, правда, с расчесанными волосами.
Алена одобрительно оглядела ее и достала из шкафа коробку с босоножками на каблучке. Белыми.
– Наденешь? – предложила она. Катя мелко закивала головой, не веря своему счастью. Эти босоножки она частенько примеряла, пока мамы не было дома. И думала, что Алена об этом не догадывается. Катя быстро застегнула ремешки и оказалась выше матери на полголовы.
Когда они вышли за калитку, соседка через улицу тут же – Катя видела – выглянула из-за забора и рассмотрела их со всех сторон, а для пущей зоркости еще и ладонь козырьком приложила ко лбу. Через пару домов к ним присоединилась тетя Лида Нелидова, мамина бывшая одноклассница. Грузная, краснощекая, с быстрыми любопытными глазами-пуговками. Ровесница Алены, она выглядела лет на десять старше. Обычное дело для этих краев, где женщины стареют рано и скоропостижно. То ли дело в ярком солнце и отсутствии элементарного комфорта, то ли в заботах, за которыми они забывают о том, что женщины. Ранний брак, дети, скот, хозяйство, тяжкая работа с утра до ночи. А еще скворечник туалета на улице, в который надо выходить не только летом, но и морозными ночами, если приспичит. И это особое, исконно русское отношение к жизни: с горестным вздохом и ощущением, что ничего светлого и хорошего впереди нет. Кто знает, может оно и награждает морщинами прежде времени? У тети Лиды было полным полно разных хлопот и хворей, о которых она с охами и стенаниями рассказывала ежедневно всем желающим. Болеть она, судя по всему, просто обожала. И еще она обожала сплетничать, но, впрочем, это как раз самое рядовое увлечение. Она и сама имела свое место в прясленских пересудах, со временем ставших почти фольклором. Ее муж, дядя Саша, когда еще не был ее мужем, а она не носила его фамилию, часто выпивал. И когда, бывало, дородная Лида вела худосочного щуплого жениха из гостей под белы рученьки, чертыхаясь на чем свет стоит, соседи шутили, переиначивая поговорку, мол, «лида нелидова везет». Эту смешную фразу Катя слышала с детства, но полностью разобралась в ситуации только когда подросла, а в самые ранние годы воображение рисовало ей лохматого зверя «нелида», которого везет (почему-то представлялось, что в тачке) мамина подруга.
Не успела тетя Лида открыть рот и пожаловаться на боль в пояснице, как из калитки дома Дубко высыпала малышня, сыновья тети Оли. Выпорхнула и она, в платье с пышной юбкой, туго схваченном пояском на осиной талии, – ни дать ни взять Гурченко из «Карнавальной ночи». Вскоре их догнал запиравший двери ее муж, Витя Дубко. Такой шумной компанией они двинулись по Береговой в сторону центра Прясленя.
Катя немного отстала на углу с Советской и постучала в ворота Сойкиной. Та, тряся завитыми кудряшками, уже скакала по крыльцу на одной ноге, второй пытаясь попасть в туфельку со сбитой набойкой, и одновременно защелкивая на мочке уха клипсу.
– Все, я готова!
Она ринулась вперед.
– Да подожди ты, шальная… – ухватила ее за руку Катя. Настена явно завивала волосы старым бабушкиным способом – «на тряпочку». То есть буквально брала длинные лоскутки и оборачивала вокруг них прядки. Одна такая тряпочка еще болталась за ухом, и Катя осторожно развязала ее и протянула подруге. Настена быстро перекинула лоскуток через ограду.
– Пошли!
– Катерина! – раздался зычный, нараспев голос из форточки Настиного дома, и в следующее мгновение показалась голова матери Сойкиной, тети Вали.
– Да, теть Валь, здрасти!
– Як вы там, дюже долго?
Тетя Валя говорила на совсем уж гремучей смеси украинского и русского, щедро сдабривая все это южным произношением, где буква «г» становилась резким «хэ» на выдохе.
– Да нет, наверное, теть Валь, не очень.
– Ну, дивчата, побачьте и назад скоренько.
– Мам, – вздохнула Настена.
– Та шо ты там балакаешь? Знамо, шо там будет. Горилка, хлопци… Я ж така ж була…
– Теть Валь, да с нами мама моя. Вон она впереди.
Тетя Валя прищурилась, выглядывая на улице Алену.
– А, ну добре! – успокоилась она, кивнула и захлопнула форточку.
– Пошли быстрее, а то она еще что-нибудь придумает, – Настена проворно отскочила от ворот и зацокала каблучками по щербатому асфальту. По колдобинам в давно не латанной дороге идти было трудновато, хотя Настену это, кажется, нисколько не смущало – она летела вперед, как миниатюрный броненосец. Катя едва поспевала следом.
В центре поселка, на площади с памятником Ленина на облупленном постаменте, их компания смешалась с такой же, шедшей по соседней улице, потом к ним присоединились еще люди, и еще. Катя никогда не видела такой толпы на улицах Прясленя прежде. И все двигались в одну сторону – мимо парка и дома культуры, за мост. Там, на правом берегу Юлы, людей было еще больше. Они сновали мимо тканевого шатра, мимо приготовленных для костра дров и веток, мимо сколоченной небольшой сцены, на которой сейчас подключали к генератору микрофон и усилители. То и дело по ушам бил резкий скрежет микрофонных помех. Катя заметила несколько знакомых девчонок и ребят, помахала им рукой, но не подошла – она всегда была немного на отшибе их компаний.
Пока Алена спорила с Нелидовой, где лучше занять место, Катя обвела берег взглядом и замерла.
Неподалеку стоял высокий худощавый парень и смотрел на нее не мигая. Он чуть улыбался, но совершенно непонятно было, то ли он улыбается ей, то ли смеется над ней. Катя обратила внимание на его лицо: вытянутое, с высокими, даже острыми скулами, и большим умным лбом. Оно показалось ей необычным и знакомым. Но под его пристальным взглядом она вдруг растерялась, занервничала.
– Пойдем, – она взяла Настену за руку и потащила прочь, ближе к сцене. А когда мельком оглянулась, молодого человека на прежнем месте уже не было.
Со сцены объявили начало праздника. И конечно, сначала была непременная официальная часть. Какая-то женщина в непомерном кокошнике, норовившем сползти на лоб, долго и с надрывом вещала со сцены про любовь к родной земле, про главу района Евграфова, что-то про то, как важно сохранять традиции. Потом местный ансамбль пел песню про «Гриця-молодця», и Катя заметила, что баянист на аккомпанементе уже слегка не трезв.
Катя и Настена стояли на пригорке, с которого было отлично видно и всех собравшихся на берегу, и реку с островом посередине, и мост, и парк за рекой, со стоящей там старой водонапорной башней, низкой, пузатой и с флюгером на крыше. Алена неподалеку болтала с подругами и их семействами. Тем временем сумерки сгустились. Заиграла народная музыка, девушки в сарафанах собрались в хоровод и завели песню. Хоровод постепенно вовлекал в себя все новых людей, разрастаясь шире и шире. Катя и сама не заметила, как обе ее руки оказались сжаты незнакомыми ладонями, и она уже стала частью общего танца. Хоровод обвился вокруг высокой кучи валежника и дров, и в один момент этот шалаш вдруг вспыхнул, кем-то подожженный. В темное небо взвился столб света и искр, и от купальского костра полыхнуло таким жаром, что люди невольно шарахнулись назад, и хоровод распался. Но девушки в сарафанах быстро вернулись к отрепетированному действу, и уже надевали на головы заранее сплетенные венки. Вдруг откуда-то появились парни в косоворотках. Они обступили костер и зажгли в нем факелы. Вместе с продолжающими петь девушками они чинно направились к реке. Любопытная толпа тоже переместилась к берегу, а Настя и Катя вернулись на свой пригорок. Они заметили, что и Алена с тетей Олей Дубко подошли поближе к ним, и теперь их разделяло всего несколько шагов.
Кате было и интересно, и смешно одновременно. Она не могла противиться густому, знойному мороку этой ночи: что-то внутри будоражилось, волновалось, помнило и о купальских кострах прошлого, и о песнях предков, слова и мелодии которых давно забыты или утратили свой смысл. Но она помнила и то, что эти девушки и парни, такие серьезные и даже одухотворенные, в этих своих народных костюмах, еще вчера лузгали семечки у бензоколонки, курили на лавочке у ДК и на полную громкость включали во дворе кассетный магнитофон.
Кто-то подошел и встал довольно близко к девушкам, слева. Катя в это время была так увлечена зрелищем, что даже не повернулась: парни с факелами расселись по лодкам и отплыли от берега. Огонь, колеблясь, отражался в воде, дрожал и плыл по волнам. А над старой водонапорной башней взошел щербатый месяц, и лодки, плывя одна за другой, в какой-то момент оказались прямо на лунной дорожке.
