Игорь Соколов - Человек из грязи, нежности и света
Ребенок как будто услышал его речь и сильно разволновался. От счастья на глазах у дяди Абрама появились слезы.
– Вопреки всему, Любовь – самое божественное ощущение Вселенной, – прошептал он, целуя Риту.
Он уже боялся овладевать Ритой, чувствуя, как быстро вырос ее живот, и как стремительно приближаются роды. Рита, наоборот, уговаривала его совокупиться, но дядя Абрам был неумолим.
– Да, как я могу, – говорил он, – ребенок уже все чувствует и слышит! Видишь, как он разволновался, когда услышал мои слова о Любви, и о нем!
– Ты просто мой глупенький мальчик, – засмеялась Рита и уткнулась носиком в его грудь.
Дядя Абрам очень страстно желал Риту, а когда она проглотила его мгновенно выросшее удилище, он вообще готов был выть волком, но ребенок, его крошечный, еще невидимый, но уже изо всех сил колотящийся в околоплодных водах ребенок уже не давал ему возможности войти в свою божественную Риту.
А Рита уже улыбалась, наглотавшись его семени, она светилась как луна, задумчиво и таинственно, вся в ожидании невидимого ребенка, и у дяди Абрама тут же возникло параллельное видение этого мира, в котором он и видит, и осязает их нерожденного малыша, а поэтому так и противится совокуплению.
– Ты очень жестокий, – всхлипнула Рита сквозь прекрасную улыбку.
– Может быть, – вздохнул дядя Абрам.
– Но я все равно тебя люблю!
– И я тебя тоже люблю! – встрепенулся дядя Абрам.
– Какой же ты смешной! – ее слезы уже высохли.
– Для меня стала главным простота и нежность наших отношений, – задумался дядя Абрам, – ведь, подумай сама, нам с тобой ничего абсолютно не мешает! Ни цивилизация, никакие имущественные отношения, никакие люди, которые дотрагиваются до нас своими грязными руками! – На этих словах дяди Абрама Рита вздрогнула.
– Наверно, ты вспомнила нашего продюсера?! – улыбнулся с жалостью он.
– Да, – шепнула Рита, сжавшись вся в комочек.
– Не бойся, он больше не прилетит, – сказал дядя Абрам.
– А ты откуда знаешь?! – поглядела на него с недоверием Рита.
– А мне приснилось, что он овладел тобой силой, прямо здесь на берегу, а потом он взлетел на своем вертолете и упал вместе с ним в море! – ответил дядя Абрам, стараясь не глядеть в глаза испуганной Риты.
– И ты, что, веришь в эту ерунду?! – попыталась усмехнуться Рита.
– Не совсем, – взглянул он на нее, – но кое-что чувствую!
– И что же ты чувствуешь, – прошептала еще тише Рита.
– Чувствую, что никакая грязь не запачкает нашу с тобой Любовь, – улыбнулся дядя Абрам и осторожно прижал к себе Риту.
Он лежал с ней на мокром песке возле углей потухшего костра.
Море ласково касалось их ног, а они глядели далеко в небо. Там из-за крошечных туч, словно подглядывая за ними, светило солнце.
Еще дальше могучий ветер разгонял эти тучи, чтобы влюбленным чаще доставались солнечные дни. И чайки кружили над ними как блаженные сестры, будто молящие об их маленьком счастье в таинственные небеса.
– Да, – тихо прошептал дядя Абрам, – Любовь – самое божественное ощущение Вселенной!
– А ты мне дай эту любовь, – попросила Рита.
– Не могу, – вздохнул он, – то есть я тебе и так ее даю!
– А если еще, – молящими глазами на него поглядела она.
– Нам еще уже нельзя, тебе пора уже рожать! – он уже устал объяснять Рите, почему им нельзя совокупляться. Рита опять проглотила удилище дяди Абрама, и вскоре закрыв глаза, он застонал.
Тогда она ловко ввела его в себя и добилась своего. Через несколько минут она закричала, это был многозначительный крик, в нем соединился и крик от оргазма, и крик от начинающихся родовых схваток. Дядя Абрам быстро оттащил Риту с мокрого песка на подстилку из пальмовых листьев.
– Говорил же я тебе, – опечаленно вздыхал дядя Абрам.
Такая неожиданная смена обстоятельств очень поразила его.
– Пожалуйста, только не нервничай, а помогай мне, – закричала Рита.
– Тише, милая, тише, – уже спокойно прошептал дядя Абрам, раздвигая ей пошире ноги. По ее ногам уже потекли околоплодные воды.
– Тужься, тужься сильнее, – взволнованно прошептал он, – уже воды отходят!
– А что это значит?! – жалобно пискнула она.
– Это значит, что уже пора рожать!
– Ой, мамочки! – заорала Рита.
– А ты заматерись, – посоветовал дядя Абрам, вспоминая свое давнишнее облегчение, когда он заматерился из-за мучительных экспериментов их сумасшедшего продюсера.
– Е* твою мать, – заорала Рита и из ее уже окровавленного лона показалась головка ребенка.
– Ну, давай, малыш, – подбодрил он и Риту и рождающегося ребенка, – давай, дорогой, давай! И постепенно головка стала вылезать.
Через несколько минут дядя Абрам отгрыз пуповину зубами. Возможно, некоторые наши действия уже заранее закодированы в нашей телесной оболочке, и поэтому душа, попав в нее, делает то же самое, что до нее делал наш предок.
Дядю Абрама тоже удивляло, с каким хладнокровием он тащил ребенка из ее лона, нежно держась за головку, и как он потом отгрыз ему пуповину.
Все его действия были словно заранее продуманы, только сам он не думал, а осуществлял их так, как будто кто-то руководил им.
Он обмыл тело дочки в теплой морской воде, а затем укутал пальмовыми листьями и спрятал ее от палящих лучей солнца в шалаше.
Затем он бережно взял на руки Риту и тоже обмыл ее в морской воде. Она тихо плакала, но все же улыбалась, это странное сочетание любви, счастья и боли было и раньше знакомо дяде Абраму, но сейчас оно было, как никогда, ярко и сильно.
Это смешанное чувство как будто ослепляло его вместе с тропическим солнцем, и дядя Абрам тоже плакал, унося на руках Риту в шалаш к ребенку.
Только сейчас он понял, что такое Любовь, это божественное ощущение всей Вселенной.
Глава 72. Истинная Любовь побеждает соблазны и ревность
Иван Иванович не столько брился, сколько злился, он стоял в ванной комнате перед зеркалом и слушал истошные крики своей молодой жены Дарьи.
– Завтра опять в Америку! – орала она. – Вчера поздно вечером из Греции прилетел, завтра в Америку, а я все одна! Почему президент может поехать со своей женой куда угодно, а ты нет?!
– Но у нас очень маленькие дочки, – поспешил перед ней оправдаться Иван Иванович.
– Но почему мы не можем их оставить с няньками, тем более у нас их четыре? – не отставала от него Дарья.
– Но, дорогая моя, ты все же кормишь их грудью, – резонно заметил Иван Иванович.
– А ты бы хотел, чтоб я кормила их задницей?! – съязвила Дарья.
«О, Господи, – вздохнул про себя Иван Иванович, – и почему этим молоденьким бабам стоит только выйти замуж и нарожать детей, как они тут же превращаются в сварливых и глупых старух?!»
Причина, по всей видимости, кроется в их семейной жизни, а не в его занятости по работе, но Ивану Ивановичу было от этого не легче.
В некотором роде, являясь совестью своего времени, он ужасно стеснялся показываться с очень молоденькой женой на людях, которая уже успела вцепиться в него мертвой хваткой хищной пантеры.
К сожалению, не всем людям нравится, что публичные люди, к категории которых относился Иван Иванович, находят себе молоденьких жен.
Конечно, в плане секса Дарья была прекрасна, но вот в плане своего характера она была сущий дьявол.
«А ведь совсем недавно она была робкой, молчаливой, стеснительной и очень худенькой девушкой, – с грустью подумал Иван Иванович, – как портит людей время!»
Будто железо, побывавшее в воде, Дарья разъедалась на глазах. Теперь она каждый день ела шоколадные торты, пирожные, мороженое, и все это сладкое, липкое и жирное очень быстро скапливалось у нее под кожей.
Правда, был в этом и некоторый плюс, чем больше Дарья съедала сладкого, тем меньше нервничала и орала, хотя орала она каждый божий день. Даже в постели во время оргазма она орала как дикий зверь!
Будучи опять беременной от него, она поклялась себе на будущее применять любые противозачаточные средства, хотя Иван Иванович был ярым противником противозачаточных средств.
«Может, поэтому у него было так много жен и детей», – с тоской думала Дарья.
Впрочем, она готова была рожать для него сколько угодно, лишь бы только он брал ее в зарубежные поездки, и лишь бы ее везде снимали и показывали по телевидению.
В душе она тоже хотела стать публичным человеком, но пока ей приходилось только отдаваться ему и рожать.
В сексуальном плане Иван Иванович для Дарьи был троглодитом. Пусть он дома бывал и редко, но за каждую редкую ночь овладевал ею по нескольку раз. Его акты длились по часу, а то и по два, с небольшими перерывами в пять – десять минут, они продолжались всю ночь.
За это время Дарья бессчетное количество раз своим криком возвещала о вновь испытанном оргазме. Уже под утро она не орала, а хрипела осипшим, сорванным голосом.
