Элайн Нексли - Вивиана. Наперекор судьбе
Оказавшись в своей каюте, дочь графа устало опустила малыша в колыбель, на шелковые, кружевные простыни. Она пообещала позаботиться о мальчике, пока его родители не придут в себя. Хотя, Вивиане трудно верилось, что француженка когда-то вновь станет прежней, веселой и беспечной женщиной. Теперь в ее душе поселилась черная, непроглядная дыра боли, что с каждым днем будет увеличиваться…
****Выставив разгорячившееся лицо навстречу легкому, прохладному ветру, Джонни до крови сжал перила палубы. Весь день он провел, закрывшись в своей каюте и погрузившись в мрачные мысли. И вот он решил… Взгляд молодого человека заскользил по мягким, синим волнам, которые при свете луны казались серебряными, неземными. Их тихий шум манил к себе, призывал. Лишь одно движение, один шаг вперед, и он окажется в вечном плену моря. Брук ощутил, как по щекам потекли слезы, холодные и безжизненные, они совмещали в себе боль, страх, разочарование. Да, говорят, мужчины не плачут, но англичанин знал, что это далеко не так. Он чувствовал себя раздавленным, покинутым, сердце беспрерывно щемило в ледяном плену раскаяния. Молодой человек почти потерял жену, сына, единственного человечка, в котором он видел свое счастья, ему не дают прижать к груди собственное дитя, все отвернулись, называют предателем, убийцей. И даже Вивиана, эта нежная, хрупкая девушка собственными руками вонзила нож в душу. Ради чего ему теперь жить, ради кого?
Джонни почти решился на роковой шаг, как внезапно ощутил чье-то неземное дыхание, потустороннее присутствие. Брук закрыл на секунду глаза, наслаждаясь этим странным умиротворением, а когда открыл, лицезрел перед собой силуэт какой-то женщины. Незнакомка плавно раскачивалась на спокойных волнах, а вокруг нее мерцал яркий, белый оттенок. По воздуху, словно в небесах, развевались полы пышного платья, сочетаясь с темными, распущенными волосами. Она так была похожа на Вивиану… Те же лиловые глаза, тот же нежный овал лица, та же стройная фигура… Но это была не она. В незнакомке чувствовался жизненный опыт, стойкость и смелость, да и выглядела она не совсем молодо.
Отшатнувшись от перил, Брук почувствовал, как в горле стал комок, не позволяя сказать ни слова. Очарованный женщиной, он не заметил, как она предстала прямо перед ним, преодолев расстояние, раннее отделявшее их.
– Не бойся меня, остерегаться нужно не мертвецов, а живых, – такой спокойный, мелодичный голос с упрямыми нотками, он доносился откуда-то свыше, в нем ощущалось какое-то божественное ликование. Призрак, это был обычный призрак, пришедший к нему. Несколько раз судорожно сглотнув, Джонни осмелился заговорить:
– Кто вы? Что вам от меня нужно?
– Я та, чью дочь ты бессовестно совратил, та мать, что видела страдания своего ребенка, я та Софи, что пришла отомстить тебе за слезы невинных женщин, – по телу Джонни прокатилась судорожная волна. Хватая губами воздух, он прижался спиной к железной балке. Теперь шаги призрака звучали в его голове, отдаваясь во всем теле. Женщина, назвавшая себя Софи, подошла так близко, что англичанин ощутил ее дыхание. Нет, оно было не таким, как у всех. Ледяное, прерываемое хриплыми вскриками, оно напоминало о последних вздохах умирающего: – При жизни я так много страдала, что теперь мысль, что мое дитя будет испытывать ту же боль, лишает меня разума. Я готова сделать все, чтобы избежать этого. Простись с жизнью, Джонни Брук. Это конец, – мужчина уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но призрачные слова онемели на губах. Ощутив в теле неприятную истому, молодой человек не заметил, как рука призрака скользнула по его плечу. Внезапно корабль качнуло. Не удержавшись на ногах, Брук почувствовал, что падает. Лишь миг, и ему удалось ухватиться за перила, но ледяные пальцы Софи разомкнули сильную хватку, придавши жертву беспощадным, синим волнам. Задыхающегося несчастного уносил жесткий поток воды, а на корабле остался лишь оторванный кусок его плаща.
Глава 20
Зной становился уже просто невыносимым. Обмахиваясь влажным веером, Вивиана стояла на носу корабля, всматриваясь в приближающийся берег. С далека он казался таким крошечным, незначительным, но на самом деле это был огромный, песчаный край.
– Это Дамьетта,[42] самый промышленный портовый город в Египте. Пока мы остановимся здесь, – с наслаждением произнес Шарлеман, не отрывая взгляда от видневшегося городка. Обернувшись, француз встретился взглядом с Николет. Он ожидал, что сестра хоть как-то отреагирует на приезд в Дамьетту, ибо в юности они нередко наведывались в этот край, наслаждаясь шумом базаров и тишиной прохладных садов. Первый раз де Гаррель вступил на эту землю еще юношей и тогда раскидистые ветви апельсиновых деревьев, призывы муэдзина,[43] аромат щербета[44] и вкус лукума[45] пленили его душу. Здесь молодой человек впервые познал сладкую близость с женщиной, образ которой до сих пор теплился в его памяти. Эти черные, блестящие кудри, полуобнаженное тело, двигающееся в такт соблазнительного танца, скрытое под вуалью лицо, глубокие, словно ночь, карие глаза… С тех пор прошло больше пяти лет, мсье де Гаррель знал, что его красавица Гузайль уже, возможно, замужняя женщина и счастливая мать. Но мысль, что, проходя мимо пестрых лавок торговцев, он вновь увидит маленькую фигурку в черном, ночью раскрывающую все свои прелести, приятно уколола душу.
Будто угадав мысли брата, француженка невесело усмехнулась: – Это место когда-то для нас было райским пристанищем, входом в настоящую, арабскую сказку. Для тебя все осталось, как и прежде: горячие восточные красавицы, пленительный запах блюд и напитков, жаркие ночи в борделях. А для меня этот город стал символом боли, скорби, страданий, вдовьей участи. Если бы мы сюда не поехали, Джонни был бы жив, – исхудавшее, бледное лицо женщины не выражало никаких чувств. Оно напоминало холодную, безжизненную маску, сделанную руками грустного мастера. Смерть супруга наложила на француженку ужасающее клеймо, забрав красоту и молодость. У Николет прошли почти все признаки безумия, она все отлично помнила, не впадала в истерики, не вела себя глупо, но изредка, опустившись на стул, женщина не моргающим взглядом смотрела в одну точку, казалось, даже ее дыхание остановилось. После известия о гибели мужа, миссис Брук стала совсем другой: холодной, чопорной, замкнутой в себе. Все ожидали, что сошедшая с ума дама начнет биться в истерики, кричать, вопить, но смерть Джонни француженка приняла, как неизбежное. Никто не видел у нее в глазах слез, не слышал рыданий. Взволнованные лекари предупреждали Шарлемана, что его сестра почти ничего не ест, ее организм истощен родовыми кровотечениями и голодом, что целые дни в душной каюте могут плачевно исказиться на ее и так послабевшем организме, а бессонные ночи по капли забирают ее женскую красоту.
И правда, теперь от очаровательной, нежной девушки не осталось и следа. Кожа, натянутая на выпертых скулах, пожелтела, под блеклыми глазами залегли синие круги, а в уголках сухих губ виднелись глубокие морщины. Фигура женщины тоже нещадно пострадала, от нее остались кожа да кости. Словно призрак, Николет бродила средь слуг, не снимала своего траурного платья и такого же платка, на вопросы отвечала сухо и холодно. Де Гаррель не мог смотреть, как сестра чахнет на глазах, но просто ничего не мог поделать. Да, ему тоже было прискорбно от внезапной гибели Джонни, но в одном мужчина был уверен: смерть зятя просто несчастный случай: англичанин стоял на палубе, а корабль резко качнуло и он, не удержавшись, вылетел в беспощадные волны. К тому же подозрения француза подтвердил слуга, видевший эту ужасную сцену.
Раздумья Шарлемана прервал плач малыша. Мальчик, которого назвали Эмериком, беспокойно вырвался из рук служанки, просясь к матери. Николет лишь изредка брала ребенка на руки, к тому же молоко у нее давно пропало, и всю работу выполняла кормилица.
– Сестра, возьми сына. Он хочет к тебе, – тихо прошептал де Гаррель, но ответом был ядовитый взгляд женщины. Отвернувшись от младенца, она продолжала смотреть вдаль, не замечая жалобных криков.
* * *С уст Вивианы сорвался крик восторга. Сойдя с корабля, она с восхищением всматривалась в совсем новый мир. Это был не скудный, английский порт, набитый проститутками и бедняками. Здесь царила какая-то особенная, привлекательная атмосфера. Десятки разноцветных суденышек причаливали от берега и возвращались обратно, в воздухе витал едкий запах кальяна, слышались разговоры и смех местных мужчин.
Внезапно девушка нахмурилась. Здесь сновали разодетые арабы, слышалась веселая восточная речь, но не было женщин. Вытерев влажным платком лоб, Вивиана в недоумении посмотрела на Шарлемана: – А…девушки? Здесь их нет?
– Увы, мадам, нравы Востока непонятны для простых европейцев. Я расскажу вам подробнее о традициях страны, в которую мы приехали. Если согласитесь, пройдемся по базарам, паркам, мечетям. Дамьетта богата роскошной природой и архитектурой.
