Олег Ермаков - Вокруг света
Развалин за огородами в буйной траве я так и не отыскал, да и не особенно, честно говоря, старался. Слова о Лесли интереснее и прочнее любых развалин. Устойчивая молва, уже почти сто лет, как нет никаких помещиков, разогнали всех, кого в Сибирь, кого здесь извели, кто сам успел уплыть на каком-нибудь пароходе, укатить по железной дороге в Париж и Берлин. А Лесли помнят.
Оставив позади Станьково, я свернул с наезженной дороги, подумав, что смогу снова заглянуть в Славажского Николу, который и лежал на Ельнинском пути. В город мне не особенно хотелось возвращаться. Если оказался на древней дороге, то не так-то просто ее оставить и вновь окунуться в мир компьютеров и новостей.
У костра, записывая впечатления этих огромных и светлых дней, ясно увидел, что хутор – самая высокая точка всей местности. И, достигнув этой точки, я убедился, что давний взгляд, нарисовавший здесь какие-то духовные вершины, был точен. Пейзажная интуиция, оказывается, может к чему-то привести.
Хутор – поразительное живое заповедное место. Как и весь этот приднепровский край от Долгомостья до Загорья, от Меркурия до Твардовского, с его родниками, тропами, ржавыми крестами, дичающими парками, песнями и стихами, курганами, где таятся даже веды:
По стопам же Речи ведомы жертвой
обнаружили внутри речетворцы
Речь и разделили между собою…
Странствия по этому краю – это странствия вслед за речью, она всюду: в иван-чае, в дупле липы, в дорожной пыли с отпечатками лошадиных копыт, в днепровской волне, в запахе дыма, елок и в птичьих криках. Такова эта малая частица света, «Где счастью великой, единой, / Священной, как правды закон, / Где таинству речи родимой / На собственный лад приобщен».
Таинство так и остается таинством, вполне уразуметь его нельзя, но путника всегда ведет надежда к нему приблизиться.
Памятка землемера
Утром мне пришлось переправляться через обморочную осеннюю сизую речку, и, пока я это делал, оставив велосипед на одном берегу и перенося рюкзак на другой, велосипед, мой покорный ослик, исчез, как будто устал дожидаться и потрусил себе куда-то в ольховых джунглях.
Я озирался. В чем дело? Что здесь происходит? Кто за мной следит?
Всюду лишь покачивались или неподвижно млели еще зеленые листья ольхи.
Действительно ли за мной кто-то шел? Или здесь объявился случайный прохожий? Трудно было предположить, что за надобность могла загнать в эти дебри какого-то «прохожего».
Впрочем, у местных жителей в лесу и на реке всегда есть дело. Это с точки зрения горожанина в дебрях нечего делать. А местному жителю дело найдется. Местность его кормит и одевает, дает ему топливо, жилье.
Что ж, теперь неведомому жителю есть на чем ездить к свату в соседнюю деревню или на станцию за почтой.
Мне не оставалось ничего другого, как только взвалить рюкзак на спину и шагать в неизвестном направлении, припоминая в утешение некоторые изречения Чжуан-цзы: «У того, кто применяет машину, дела идут механически, у того, чьи дела идут механически, сердце становится механическим». И вот еще: «Человек, обладающий высшим разумом… седлает луч и исчезает вместе со своим телом. Это называется – осветить безбрежное».
В самом деле, землемерам древности хватало посоха и котомки, а то и вовсе пишущего прибора и нескольких древних книг.
Скрашивая дорогу, я сочинял памятку землемера. Два пункта в нем уже были. Про древние книги – третий. Что еще?
Землемер встает, когда бледнеют звезды, и свой маршрут прокладывает от имени к имени.
…На желтоватой дороге меня нагнал звук работающего мотора. Я оглянулся.
По дороге двигалось облако пыли. Дождей в эту осень выпадало мало. Я взял к обочине. Вскоре мимо проехала машина, открытый автомобиль. Сквозь пыль я разглядел двоих: шофера в клетчатой кепке с большим козырьком и пассажира, белеющего перебинтованной головой.
Значит, мой велосипед украден каким-то революционером, окончательно понял я. Революционно или анархистски настроенным местным жителем.
Автомобиль еще катил по дороге и вдруг замедлил ход и вовсе остановился. Шофер оглянулся. В оседающей пыли топорщились пшеничные усы. Сверкнули зубы.
– Землемер?!
Я подходил к автомобилю. Пассажир медленно повернул бледное запыленное лицо. Это был фотограф Владимир.
– Живой? – спросил шофер, осматривая меня с любопытством.
Мотор продолжал работать, и капот, крылья, седоки, сиденья – все вибрировало.
– Куда вы едете? – спросил я.
– В город! – ответил шофер.
– Значит, он там? Мой компас исчез. Как и велосипед. Сплошные потери.
Шофер ответил, что город все-таки в другой стороне. Но они вынуждены ехать назад, чтобы попасть в город. Если им вообще это суждено. Дело в том, что за горой лес и дорога завалена буреломом. Что совершенно диковинно. Как по ней пробираются сами мужики из деревни в деревню? В уездный центр? На базар? Такого еще не бывало, чтобы дороги не чистили.
– В самом деле? – переспросил я, припоминая, что именно по такому лесу и ехал на велосипеде, постоянно обходя завалы из мощных тополей, кленов, лип. – Что ж, тогда мне кое-что понятно… Хотя и не совсем.
– Но куда ты запропал? – крикнул шофер.
Я отвечал, что так и не захотел испытывать судьбу, однажды позволившую мне ускользнуть из рук мятежников. Шофер усмехнулся, достал было портсигар, но тут подал голос фотограф.
– Мы зря тратим бензин, Серж, – бросил он, не глядя ни на меня, ни на шофера.
– И то правда! – спохватился шофер, защелкивая портсигар и взглядывая на меня. – Если надобно в город, то вот тебе и оказия. Все равно мы доедем быстрее, чем ты дойдешь.
Я без лишних слов согласился. Хлопнула дверца, мотор затарахтел натужнее, и автомобиль покатил дальше. Ветер бил в наши лица. Русые волосы Владимира, не прихваченные бинтом, взлетали султаном. Он отрешенно смотрел вперед. Шофер выкрикивал мне свои вопросы и ответы. Я отвечал ему тоже, стараясь перекрыть шум. Он говорил, что вообще ходить в одиночку здесь не стал бы даже в мирное время, ну, без ружья или револьвера. А сейчас и с ружьем и с револьвером не сунулся бы. Только с отрядом казаков. Я напомнил, что в его автомобиле не оказалось даже топора. Шофер кивнул и ответил, что отвык от дикой деревни. Автомобиль подпрыгнул на ухабе. Серж поинтересовался велосипедом, казенный или личный? Он произносил «велисипед». Я отвечал, что лично-казенный.
– Тогда спишут! – крикнул он. – И я пойду в свидетели, если хочешь. Сами чудом уцелели под дубиной, а что уж там.
Владимира Серж обнаружил без памяти с разбитой головой у священника. Смелый батюшка спас фотографа.
– Что случилось с остальными? – крикнул я.
– Им ничем не поможешь! – отрезал шофер. – Давай, землемер, лучше смотри в оба: где-то должен быть поворот к реке. Поп толковал, что есть паром через Днепр.
Мимо проплывали березняки, поля.
Сержу на усы нанесло паутину, он проводил рукой по лицу, мотал недовольно головой.
Владимир все молчал.
В небольшой деревне, казавшейся обезлюдевшей, Серж все-таки вызвал стуком в дверь хмурого рябого мужика в серой испачканной рубахе и таких же штанах и узнал, что ехать можно до парома через Днепр, не забыть свернуть перед Мончино влево, а то уедем до самой Соловьевой переправы.
– Там у меня уже бензин и кончится, – сказал шофер и, прежде чем снова надеть краги, достал портсигар и закурил папиросу. – Тогда уж сам пойду в разбойники, – добавил он, пуская дым в пшеничные усы.
Он завел мотор, и автомобиль тронулся.
– Вы раньше говорили, что хотели там побывать, на Соловьевой! – крикнул шофер, оборачиваясь к Владимиру. – Выбрали путь-дорожку! С той стороны Днепра хорошее шоссе до Москвы. Там и эта переправа.
– В Москву ездил только поездом, – нехотя ответил фотограф.
Автомобиль подпрыгивал на ухабах, оставляя позади сизые клубы. Не скажешь, что эта техника так уж удобна. Чжуан Чжоу все-таки был прав. Но пункт второй от первого отделяет неизмеримое расстояние.
Когда деревня исчезла позади, мы обогнули лесной поворот и сразу увидели велосипедиста. Он катил нам навстречу. Я мгновенно узнал своего зеленого облупленного ослика. Серж лишь покосился на меня и обо всем догадался без объяснений. Он резко затормозил.
– Стой!
Я остановился, не доезжая немного до странного музейного автомобиля, вопросительно оглядывая запыленные лица троих: шофера с пшеничными усами, бледное лицо пассажира с забинтованной головой и слегка монголоидное смуглое лицо третьего. Он уже выскочил из автомобиля и направился прямиком ко мне. Остро взглянув на меня небольшими кофейного цвета глазами, он схватился за руль.
– В чем дело?
– То же самое и я хочу знать!
Мы смотрели друг на друга.
Неизвестный, пожалуй, был похож на анархиста. Диковатый нелюдимый взгляд, неухоженная бородка. Загорелое лицо.
