Алексей Слаповский - Гений
И это было одной из его задач во время допроса.
Вторая задача, основная – расколоть диверсанта.
А третья, в виде бонуса самому себе: он представлял себя на месте Аркадия. Когда станет международным шпионом, его ведь тоже могут схватить. Надо учиться на ошибках врага – как себя вести, как отвечать, как держаться.
– Итак, для чего вы незаконно явились на территорию Украины? – спросил Тюрин по-украински, как требовал протокол, а Арина перевела на русский.
– По личному делу, – ответил Аркадий.
Диму раздражало, что Арина переводит его вопросы каким-то странным тоном, ему чудилась скрытая ирония, будто она, переводя, посмеивается над слишком простыми до примитивности формулировками. Она, конечно, не понимает, что большинство вопросов должны быть формальными, почти безликими, тем эффектнее можно огорошить чем-то неожиданным. Заодно Дима отметил, что Аркадий, если он лазутчик, придерживается неправильной тактики. Надо всегда иметь легенду. Болезнь родственника. Встреча с невестой. На худой конец – коммерция. Или даже журналистское расследование с чисто профессиональными, а не шпионскими целями. У Аркадия же нет никакой версии – это неграмотно и просто глупо.
– По какому личному делу? – терпеливо, демонстрируя выдержку, спросил Тюрин.
Аркадий начал отвечать, не дожидаясь перевода, так как понять вопрос было несложно:
– Вообще-то мужчина…
– Потрудитесь выслушать вопрос на вашем языке! – оборвала его Арина. – Не обольщайтесь, что вы все правильно поняли, вам это только кажется. И есть утвержденный порядок!
Как она его, подумал Дима. И смотрит с презрением, с ненавистью, будто на смертного врага. Или она на всех мужчин так смотрит? Минуточку, да не лесбиянка ли она? Это было бы неприятно.
– Уточните, по какому именно личному делу вы сюда явились? – отчеканила Арина, заодно изменив вопрос Димы, придав ему более жесткую и официальную форму.
Может, одернуть, чтобы не зарывалась? Некоторые девушки только и ждут, чтобы на них прикрикнули, проявили власть, такие попадались Диме и доставили ему (Тюрин мысленно улыбнулся, вспоминая) много удовольствия.
Он промолчал, а Аркадий ответил:
– Повторяю, то есть не повторяю, а говорю, что хотел сказать: мужчина мужчине таких вопросов не задает!
– В нашем случае играет роль не моя и не ваша половая принадлежность, которые важны, но в других случаях, а то, что вы находитесь на территории другого государства, где личные дела автоматически теряют статус неприкосновенности. Личное дело, если оно у вас действительно есть, становится вашим алиби, которое, кстати, мы обязательно проверим, а отказ сообщить о нем свидетельствует о каких-то преступных по отношению к нашему государству намерениях, что даст нам полные основания для ареста и проведения дальнейших следственных мероприятий. В ваших интересах ясно и четко ответить: куда направлялись, к кому и зачем.
Проговаривая эту длинную фразу, Дима не делал пауз – пусть Арина теперь попыхтит, переводя. Заодно оценит юмор насчет половой принадлежности. Правда, в самом конце этой фразы Тюрин вдруг подумал, что на самом деле говорит так не для создания трудностей Арине, а словно реабилитируясь за слишком простой предыдущий вопрос. То есть получается, он уже учитывает ее мнение, уже подстраивается под нее, почти лебезит перед этой невзрачной военно-полевой мышкой? Нет, есть все-таки у женщин потрясающее умение двумя-тремя словами, взглядом, оттенком интонации подогнать мужчину под себя, заставить его говорить не своим голосом, а тем, какой ей хочется слышать, – и ведь сколько раз Дима уже наступал на эти грабли, неужели опять?
Тем временем Арина, ничуть не затруднившись, перевела весь пассаж Тюрина. Диме показалось, что на этот раз она была довольна. Черт их, баб, знает, тут же изменились мысли Димы, да, умеют и подогнать, и заставить, но, кто знает, может, они просто хотят видеть мужчину умнее, красноречивее, вот и подсказывают – для его же пользы. Следовательно, есть все-таки у Арины какой-то к нему интерес, просто она это скрывает?
Аркадий сгоряча хотел ответить, что не боится ареста и следственных мероприятий, но кто тогда выручит Анфису, которая сидит в подвале? Конечно, Торопкий опомнится и выпустит ее, но хотелось бы его упредить, сделать это раньше. Поэтому он решил, не отвечая на вопрос, перевести его в другое русло – напомнить этим молодым людям, что они, как и Аркадий, все-таки какие-никакие интеллигенты, и им не обязательно играть в жесткие военные игры без необходимости.
– Послушайте, – сказал он мягко, с уважительной улыбкой, – вы же прекрасно понимаете, что в Грежине совершенно особые условия. У нас тут на обеих сторонах и друзья, и родственники, каждый день по сто человек туда-сюда ходит. Ну, хорошо, я вам скажу, но только без имен: мне нужно встретиться с женщиной. У нас любовь, – преувеличил Аркадий, при этом посмотрев сначала на Диму, а потом на Арину тепло и доверительно, словно приглашая вспомнить, что такое любовь, – но эта женщина замужем, так уж получилось. – И он опять взглянул поочередно на Диму и Арину: дескать, вы тоже ведь наверняка понимаете, как это бывает, когда женщина замужем или мужчина женат, а любовь отложить не получается. – И я просто не имею права по вполне понятным человеческим причинам открыть вам имя этой женщины.
И Диму он пронял, Дима забыл на минуту о своих трех задачах, потому что год назад была и у него история, горячая история длиной в три месяца с женой богатого человека. Ах, какие у них были встречи, как она его любила, отдельно приятно было то, что оба спокойно понимали, что будущего у них нет. И плевать, говорила она, чем меньше будущего, тем больше настоящего.
Тут раздался резкий голос Арины, которая, упершись в стол руками, подалась в сторону Аркадия и закричала на него:
– Вы чего это с нами так разговариваете? Чего вы тут развеселились, будто в русскую пивнушку пришли? Война идет, ты забыл? Украину терзают на куски, люди гибнут каждый день, а он хихикает тут! Дурачком прикидывается! Таких дурачков полон Крым был, не разглядели вовремя, платим теперь кровью! Смешно ему!
Ясно, подумал Дима. Вот кто она. Таких называют – овчарки войны. Встречаются подобные и среди мужчин истерического склада, но Тюрину больше попадались молоденькие девушки с похожими приметами: неугасимый огонь в глазах, жесткая принципиальность, готовность схватить автомат, пистолет, бутылку с зажигательной смесью, полезть на баррикаду и собственноручно казнить любимого, если он окажется врагом Родины. И при этом – безоглядность, нежелание слушать доводы собеседника и жгучее желание подвига. Нет, конечно, такие девушки нужны меняющейся и воюющей стране, недаром же в офисе отца год назад для нужного настроя работников и посетителей повесили картину Делакруа, где изображена женщина с обнаженной грудью на баррикаде, зовущая людей за собой, но Дима Тюрин все же предпочитал иных, ласковых и нежных, грудь которых предназначена не для призыва к бою, а для ласкания мужчинами и сосания младенцами. Вслух он свое мнение не высказывал, в их кругу оно было бы воспринято как неполиткорректное, хотя народ, был убежден Дима, в своем большинстве с ним наверняка согласен.
И он окончательно потерял интерес к Арине, утратил охоту тренироваться на ней, вспомнил зато, что не следует лезть переводчице не в свое дело. О чем прямо и сказал:
– Арина, спокойно, допрос я веду, что за самодеятельность? И не надо тут психозов, мы воюем с государством, а не с людьми, Аркадий… Иванович, – заглянул он в паспорт, который держал в руках, – является гражданским человеком и заслуживает человеческого обращения. Извините, что по-русски объясняю, но это не для протокола, а лично для вас.
– Ставите меня на место? – огрызнулась Арина. – На глазах врага меня унижаете?
– Да иди ты, дура, нашла тоже врага! – не выдержал Дима, забыв все свои задачи, а заодно даже преступив собственные установки быть всегда галантным с представительницами женского пола.
Арина сомкнула бледненькие губки, помолчала, а потом веско произнесла:
– Ваше «иди ты» – это что? Отстранение от работы в хамской форме или чисто эмоциональная нечистоплотность?
– Толкуй как хочешь, – не церемонился Дима. – Мои полномочия: задерживать, опрашивать и, если не вижу умысла против Украины, отпускать. Иначе у меня тут через час будет две сотни народа – и куда я их дену?
– Хорошо, – сказала Арина. – Надеюсь, вы понимаете, что я о вашем предательстве должна буду сообщить?
– Какое предательство, ты с какой печки упала, люба моя? Очнись!
– Это вы все никак не очнетесь! А очнетесь – поздно будет! И я не люба ваша, уж точно никогда ею не буду!
– Ох, ё, а я так надеялся!
Это было прямое оскорбление. Арина выпрямилась и подняла голову – для того, чтобы слезы, если непрошено появятся, не скатились и не капнули, удержались бы в глазах, остановленные запрудами нижних век. Но она выдержала, глаза лишь увлажнились, для слез не набралось достаточно влаги.
