Алексей Лухминский - Мой Ванька. Том первый
Ну до пурги, по закону всемирного озорства, мы, конечно, не успели. Она уже бушует за сваренными из железных листов стенками «Антилопы». Снегоход едва ползёт… Перегружен.
Поглядываю в маленькое оконце. Еле узнаю окраину Булуна, куда я ходил к Вовану.
– Хватило бы топлива… – бормочет Саша, а машина, надсадно воя, штурмует только что нанесённый снег.
– Саша! Останови машину. Я пойду пешком, – говорю я. – Поверь дипломированному инженеру-механику – не доедем.
По всей видимости, Саша уже и сам это чувствует, поэтому и останавливает машину.
– Александр Николаевич! Я вас одного не отпущу! Я с вами! – и Таня, обвешанная нашими сумками, с ватником в руках, тоже выпрыгивает в снег вслед за мной.
– Таня! Назад в машину! – командую я, – Сам доберусь!
– Сашка, езжай! – в свою очередь командует Таня, и снегоход трогается.
– Ну что ты наделала! – перекрикиваю я пургу.
– Вы не местный. Не дойдёте! Пошли! – кричит Таня.
Кое-как продвигаемся. Хорошо, что Таня захватила из машины ватник, на котором я сидел! Моя одежда сегодня не рассчитана на хождение в пургу. А вообще – хорошо, что ветер в спину.
Снег становится всё глубже. От его густоты силуэты заброшенных домов едва видны. И ветер усиливается.
– Александр Николаевич! – снова кричит мне Таня. – Надо переждать! Идёмте к домам!
Сворачиваем. Кое-как добираемся до ближайшего. Хорошо, что брошенные дома почти все не заперты! Закрывая за нами дверь, ветер вталкивает нас с Таней в дом. Завывание сразу становится тише.
– Ну вот… – удовлетворённо произносит Таня и достаёт фонарик.
Оказывается, всё не так уж плохо! Дом, конечно, брошен, но видно, что хозяева уехали только этим летом. Даже ещё есть запас дров! Ого! И уголь есть!
Хочу затопить печку, но Таня меня отодвигает в сторону.
– Вы не знаете, как у нас топят! – заявляет она и принимается за дело сама. – Светите!
Послушно свечу. Хотя и не понимаю, чем может отличаться топка печей в Питере и на севере. Огонь не хочет разгораться. Видно, сильный ветер поначалу мешает тяге. Вот… Вроде пошло дело…
– Пойдёмте искать, что прежние хозяева нам тут оставили! – весело говорит Таня, и мы начинаем исследовать дом.
Первое, что находим, – кастрюли.
– Ну вот… Горячая вода будет! А пирожки у нас есть! Идёмте!
Приоткрыв входную дверь, Таня нагребает в кастрюлю снега и несёт его на печку. По всему видно, что наше приключение ей нравится.
– А вот и керосиновая лампа! Ищем керосин! – слышу я голос Тани из соседней комнаты. – Нас ведь должны искать. Найдут по светлому окну.
Керосин тоже находится.
– Александр Николаевич, давайте все двери в комнаты закроем. Всё равно весь дом не протопить. Хоть бы здесь, на кухне, потеплело… И вот этот топчан давайте перенесём на кухню к печке!
Переносим топчан с матрацем.
– Ты, похоже, собираешься здесь жить до весны, – иронично замечаю я.
– Пурга у нас – дело долгое… – Таня подходит ко мне и заботливо застёгивает верхнюю пуговицу моего ватника. – Надо готовиться ко всему. Давайте посмотрим, есть ли что из продуктов.
Из продуктов находим рис и манку.
– Ну вот! Будем с кашей! – весело заявляет Таня, берёт ещё одну кастрюлю и идёт за снегом.
От её постоянного «ну вот» веет каким-то спокойствием и надёжностью. Не могу сказать, что я растерян из-за случившегося, но когда Таня взяла на себя лидерство в нашей ситуации, мне стало спокойней. Действительно, она – человек, привыкший к местным капризам природы. Меня беспокоит только, что утром в больнице, не обнаружив меня и узнав от Сашки, что мы с Таней вышли, Кирилл Сергеевич будет волноваться. Что же делать?
– А здесь, хоть и мороз, но уже теплее! – объявляет Таня, входя на кухню.
Не знаю, теплее ли, чем на улице, но у меня зуб на зуб не попадает.
– Да вы совсем замёрзли! – Таня обращает внимание на мое состояние.
– Холодновато… – признаюсь я.
– Сейчас и чай будет! Я заварку нашла. Правда, старая!
Заварка действительно старая. Это грузинский чай второго сорта. То есть ещё советский! Какой-никакой, но всё-таки – чай.
Жизнь стала веселее. Едим Танины пирожки с несладким чаем. Да и в кухне заметно потеплело. По крайней мере, вокруг печки начал оттаивать потолок и на маленьком окне стали появляться узоры.
– Так, Александр Николаевич! Сейчас вы ляжете отдыхать, – командует Таня, снимая развешанное над печкой найденное тряпьё, бывшее когда-то одеялами, и укладывая его на топчан. – У вас была тяжёлая операция, вы устали… Давайте, ложитесь!
– А ты?
– Северная женщина должна поддерживать огонь в очаге, – спокойно и жёстко объявляет она. – Ложитесь!
Подхожу к топчану и начинаю стаскивать унты. Это спасибо Кириллу Сергеевичу!
– Только, Александр Николаевич, не ложитесь в одежде! Раздевайтесь полностью, иначе замёрзнете.
– Как полностью? – не понимаю я. – Догола, что ли?
– Можно и догола, – спокойно уточняет Таня. – Главное, чтобы не в одежде! Я потом приду к вам и буду собой греть. Вместе нам тепло будет.
Я слегка вздрагиваю от предчувствия. Но топчан один, а я действительно устал. Таня говорит эти слова спокойно и уверенно, я бы даже сказал, с чувством некоторого превосходства. Стаскиваю с себя одежду. Остаюсь в одних трусах и ныряю под нагревшиеся одеяла. Тёпленько… Не то чтобы очень, но действительно теплее, чем в моих шмотках.
– Одежду заберите под одеяло. Выстудится… – следует очередное указание.
Послушно исполняю… От усталости и хоть какого-то тепла глаза начинают слипаться…
…Открываю глаза. Просыпаюсь постепенно.
В тусклом свете керосиновой лампы с сильно прикрученным фитилём и отблесках огня из щелей в печной дверце первое, что я вижу, – это голову Тани рядом со своей. Лица не вижу, но чувствую её дыхание и… её тело… Я чувствую её груди, живот, ноги… Совсем голая… Крепко прижавшись ко мне, она тихонько дышит, и я не могу понять, спит она или нет… Делать нечего – тоже обнимаю её и прижимаю к себе.
– Вам тепло? – сразу же шёпотом звучит вопрос.
– Очень… – признаюсь я.
– И мне… Ну спите дальше…
– Сейчас в печку подброшу, – бормочу я, желая выйти из создавшегося положения.
– Не надо. Там много угля… Я уже уголь положила. Не уходите… от меня… Мне будет холодно… – шепчет она, и я опять чувствую её дыхание на своём лице.
– Ладно… Не уйду… Спи…
– Поцелуйте меня, – шелестят её губы. – Если… не стесняетесь…
– Стесняюсь, – буркаю я, не зная, что делать в такой щекотливой ситуации.
– А вот Сашка, шофёр с «Антилопы», не стеснялся… – шепчет она. – Он на второй день меня… завалил…
От такого признания у меня перехватывает дух. И здесь всё то же!
– Поцелуйте…
Найти её губы совсем нетрудно… Таня глубоко вздыхает.
– Вы так ласково… А вообще мужики грубые…
Понятно… У неё есть опыт.
– Спи, Танюшка… – шепчу я и ещё раз её целую.
– Я хочу вас… согреть… – так же шёпотом отвечает она, опрокидывается на спину и… тянет меня на себя!
Я давно не имел секса. Я нормальный, здоровый мужик, а тут… В общем, тут всё, как с Дашей на даче… Ну да бог с ней, с Дашей! Я же начал здесь новую жизнь. Отпускаю тормоза!..
От этой полярной девчонки я не ожидал такой страсти! Едва успел всё правильно закончить, то есть чтобы не было последствий. Лежу на Тане и слушаю наши с ней сердца. Её губы захватывают мои…
– Я не знала, что так можно… – шепчет она и снова меня целует.
– Как так?
– Так ласково… – и вдруг вопрос: – У вас в Питере жена есть?
– Нет… Но есть маленький сын, – честно признаюсь я.
Молчим. И снова её губы…
– Танюшка, давай я печку посмотрю, а потом будем спать.
– Нет… Это у нас обязанность женщины, – и, ничего на себя не надевая, встаёт.
В имеющемся тусклом свете я с удовольствием рассматриваю её фигурку. Это хорошо, что она её взяла от европейской составляющей…
– Ну вот… – и Таня лезет ко мне под наш ворох тряпья, которое было когда-то одеялами.
Обнимаю её и прижимаю к себе.
– Спи, Танюшка… – целую. То, что произошло, теперь нас связывает.
Опять просыпаюсь. Ветер завывает по-прежнему. Тани рядом нет. Она чем-то занята у печки. Собираюсь встать.
– Лежите, Александр Николаевич! Я сейчас вам каши принесу, – подхватывается она, видя, что я сел на топчане.
– Ладно! Не могу же я всё время лежать и спать!
Одеваясь, оцениваю мудрость предложения забрать одежду под одеяло. Несмотря на то что печка уже топится часов десять, в помещении, в котором мы находимся, хоть и образовался плюс, но очень небольшой. Одеваюсь и обращаю внимание, каким взглядом на меня смотрит Таня. Всё-таки мужскому самолюбию восхищённый женский взгляд льстит.
Едим варёный с солью рис. Съедобно.
– Таня, ты давай сейчас ложись и поспи, а я буду дежурить. Если нас будут искать, то будут ездить по той дороге, где нас высадили. Поэтому надо сидеть и слушать.
