Александр Самойленко - Долгий путь домой
– Больно ему, – сказал Грим.
– А сейчас жизнь такая, – ответил Баро. – Сейчас все, кому больно, в Россию бегут. Я тоже к вам из Молдавии сбежал. Наш табор там стоял, дед хотел женить меня на цыганке, а она мне поперек души была. Ну я и сбежал…
– Ты женат? – спросил Грим.
– Скоро буду женат, – весело сказал Баро. – Я вот эту блондинку в жены возьму! VIP-женщина!
Грим хохотнул.
– А она за тебя пойдет?
– Да она сегодня уже три раза звонила! – похвалился Баро. – Я ей сказал: церковь построю, сюда венчаться привезу. Пусть отец Павел повенчает.
Из леса выползли огни фар. Машина шла осторожно, медленно приближаясь. Грим напрягся.
– Ты ждешь кого-нибудь?
– Я никого не жду, – ответил Баро, достал из джипа свое пятизарядное ружье и две гранаты.
– На. В случае чего выдергивай кольцо, кидай и падай.
Из палатки бесшумно выскользнули узбеки в трусах и майках, но все с лопатами наперевес.
– Дай мне, – один из них забрал у Грима гранаты. – Ты не умеешь.
Они уже были видны в свете фар. Машина остановилась. Хлопнули дверца, крышка багажника. От машины, сгибаясь под тяжестью рюкзака, к ним пошел человек.
– Охренеть! – сказал Баро. – На такси приехал!
– Михалыч, ты? – крикнул Грим.
– Ку-ку, – ответил человек. – Иди, забери. Сколько я могу таскать твои бабки?
Дома за столом Михалыч по-хозяйски отчитался.
– Вот эти, которые ты мне дал, это моё, – он пододвинул к себе поближе свои пачки евро. – А вот это – на! – Михалыч пихнул торбу через стол к Гриму. – Это будет наш общак.
Отчитавшись, Михалыч выставил из рюкзака на стол банки тушенки, рыбных консервов, буханку хлеба и две поллитры.
– Это я у графа Грушницкого прибрался. У него же аппетита уже нет.
Грим, растроганный, с умилением смотрел на Михалыча.
– Чо ты… пялишься, – буркнул Михалыч и засопел, тоже растроганный встречей. – На-ка, заныкай. – Он протянул Гриму пистолет Кычова. – Не дай Бог, пригодится.
Утром Михалыч решительно пошел на стройку.
– Будем знакомы! – он протянул руку Баро, культурно сложив ладонь лодочкой. – Грим сказал, что ты свой в доску… – Михалыч взял паузу, ожидая подтверждения.
– Железно, – подтвердил Баро.
– Тогда у меня к тебе дело, – Михалыч вытащил из кармана свернутую вчетверо газету, развернул её, ткнул пальцем. – Ты можешь поставить мне вот такой дом? Плачу налом, валютой.
Баро посмотрел на рекламу бревенчатых домов.
– Я такой чепухой не занимаюсь. Я храмы строю, – он взялся за сотку. – Погоди, сейчас устроим… Влад, узнал? Тут одному хорошему человеку срочно нужен дом, он по твоей рекламе выбрал серию Балчуг два бэка. Платит сразу, наличкой… Сейчас я ему трубку передам.
Михалыч был потрясен разговором с неким Владом.
– Он сказал, через час отправит трейлер с блоками, завтра утром начнут, через неделю буду жить в доме.
– Ну всё! – Баро забавляла растерянность Михалыча. – Пацан сказал, пацан сделал. Где ставить-то дом будешь?
Михалыч заполошно всплеснул руками.
– Твою мать, об главном не подумал! – и побежал к Гриму советоваться, где лучше поставить дом.
– Вон там ставь, крыльцом на проселок, – Грим показал в конец своей усадьбы. – Огород будет общий, я же не могу один на двадцати сотках корячиться. Урожай пополам.
У Михалыча задрожали губы.
– Грим… я это… я отработаю.
– Совсем дурак, что ли? – возмутился Грим. – Ты уже всё отработал. Забыл?!
– И это… – Михалыч молитвенно сложил руки на груди. – Я Мотю хочу привезти. Не возражаешь? Она же медсестра, медпункт можно открыть…
– А вот это кстати! – обрадовался Грим. – А то плечо некому перевязать. Вези!
Ликующий Михалыч побежал к Баро рассказать, где будет стоять его дом. Грим позвонил Гордику.
– Скажи всем, чтобы шли к дому Сексота. Только без дрынов!
Из дворов начали выбегать люди, ломанулись к дому Кузякина. Грим, глядя на земляков, только покачал головой и заспешил туда же, чтобы не начали лупить уполномоченного. Деревенские сгрудились напротив чердака Кузякина, дружно уставились на чердачную дверцу. Верка прибежала с коромыслом. Михалыч тоже пришел, встал в сторонке, начал наблюдать, что к чему…
– Сексот, слазь! – крикнул Грим.
Чердачная дверца медленно отворилась, в проем высунулся Кузякин. Он был с ружьем.
– Зачем?
– Вы поглядите! – обрадовалась Верка. – Он же с ружьем! Вот я щас за лестницей сбегаю, ты у меня полетишь оттуда… под фанфары!
– С коромыслом тут не развернешься, – мрачно сказал Кузякин. – Тесно тут.
– Ничего, я извернусь! – пообещала Верка.
– Кузякин, слазь, – сказал Грим. – Что ж ты теперь, жить на чердаке будешь?
– Буду. – Уполномоченный затравленно озирал толпу земляков. – Пока шеф не приедет.
– Он не приедет, – подал голос Михалыч. – Его убили.
– Врёшь! – Кузякин, ошалев от новости, вперился в незнакомого мужика.
– Он не врет, – сказал Грим. – На-ка вот, почитай. – Грим нацепил газету «Эпицентр» на край коромысла Верки и подал прессу Кузякину. Деревенские, услышав про убийство шефа Сексота, развернулись на Михалыча с немым вопросом в глазах.
– Лядова, олигарха, убили. Клычов исчез. Но говорят, его тоже убили. Зуб даю! – сказал Михалыч. – В газетке всё написано. Он щас там, на чердаке, как раз про это читает.
Деревенские остановившимися глазами, отупело смотрели на незнакомого мужика, с трудом переваривая сокрушительную новость.
– А ты, мил человек, кто будешь-то? – спросила баба Лиза. Михалыч вопросительно посмотрел на Грима, мол, а кто я?
– Это брат мой, – сказал Грим. – Он жить со мной будет.
– Еще один… – старуха растерялась. – Где ж это вы так расплодились?
– Прочитал, Кузякин? – спросил Грим. – Ну, что скажешь?
– И слава Богу, что их постреляли! – внезапно радостно сказал Кузякин и начал толкать с чердака лестницу. Уже спускаясь, добавил: – Они же фактически кровь народную пили. А народ-то кто? Вот мы и есть народ.
Деревенские опешили от такой резкой перемены, случившейся с Сексотом.
– Быстро переобулся! – заметил Михалыч, изучающе глядя на Кузякина. И спросил: – Так ты, человек с ружьем, лядовский будешь? Ну-ка, дай! – Михалыч вырвал двустволку из рук Сексота, переломил стволы.
– Смотри! – показал Гриму. В стволах были патроны.
– Где ваши документы на проданную землю? – спросил деревенских Грим. Из толпы в первый ряд вывернулась Трындычиха.
– У него! У Сексота бумаги наши!
– Не понял, – удивился Грим.
– А он нам сказал, на хранении у него будут. – Трындычиха замахнулась на Кузякина. – Мы ему по пятьдесят рублей в месяц платим.
У Грима вытянулось лицо.
– За что?!
– Ну за хранение это! Он сказал, кто не будет платить, у того документ потеряется.
Грим, прищурившись, долго смотрел на Кузякина, которому было страшно от этого взгляда. Тихо, но отчётливо, сказал холодным голосом:
– Документы принеси.
Кузякин побрел в дом, вернулся с папкой. Грим развязал тесемки. Папка была полна типовых договоров купли-продажи.
– Ну что, люди… – Грим оглядел земляков. – Давайте теперь так… Лядова, покупателя земли, нет, Клычова, надзирателя его, нет… И бумажек этих тоже не будет.
– Куды ж они денутся? – спросила Трындычиха.
– А мы их сожжем, – сказал Грим. – И земля будет опять ваша.
– В городе хватятся, – подал голос Кузякин. – Они там зарегистрированы.
– Хвататься-то некому, – напомнил Грим. – А кто вдруг хватится, мы ему быстро руки повыкрутим.
– Когда жечь будем? – заинтересованно спросил Гордик. – Можно для верности бензинчиком сбрызнуть…
– А вот как только вы приберётесь во дворах, так и сожжем, – сказал Грим. – Чистоту лично проверю! А то, гляньте, совсем дерьмом заросли. Живете, как эти…
– Типа ленинский субботник? – уточнил Гордик.
– Бревно найдется? – спросил Грим.
Гордик опешил.
– Зачем?!
– Я на субботнике Лениным буду! – Грим выбросил вперед руку, занял стойку Ленина на броневике. Деревенские дружно захохотали.
– Погодите ржать! – заорала Трындычиха. – Так это что выходит, деньги за землю возвращать не надо будет?
Земляки хохотали уже навзрыд.
Черный БМВ с кремлевскими номерами вылетел из потока машин на Кутузовском проспекте и остановился у дома, в котором жил генерал-лейтенант бронетанковых войск Константин Иванович Звягинцев. Справа от подъезда на стене была мемориальная доска с его барельефом, под ней груда еще свежих цветов – доску открыли совсем недавно.
Из машины вышел Звягинцев младший – помощник президента Петр Константинович. Приостановился, мельком глянул на жутковатый для него бронзовый барельеф отца и вошел в дом. Трюмо в коридоре было занавешено черной тканью. В квартире Петр Константинович заглянул на кухню, обошел комнаты, взгляд его был поверхностный, отрешенный – всё это он видел тысячу раз. И в кабинете все было по-прежнему… Он сел за рабочий стол отца, положил ладони на столешницу, посидел, горестно вздохнул. Открыл ящик стола и сразу увидел ключ и под ним исписанный рукой отца лист бумаги. Начал читать… «Пётр, после моей смерти вот этим ключом открой сейф, возьми детдомовскую папку и банку с бумагами. Всё прочитай и позвони этому человеку. Он твой родной брат». Пётр Константинович уткнулся взглядом в противоположную стену, одолевая смысл написанного отцом, еще раз, вслух, прочитал:
