KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Русская современная проза » Анатолий Грешневиков - Дом толерантности (сборник)

Анатолий Грешневиков - Дом толерантности (сборник)

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Анатолий Грешневиков, "Дом толерантности (сборник)" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– А где находился дом Мерекиных? Я писал о Валентине Михайловне в газете, о ее маме, которая работала на ферме. Она то ли в шутку, то ли всерьез сказала, что за 20 лет до войны в Вахрево заглядывала ясновидящая. Она предсказала, что деревня станет бедной, а потом начнёт сиротеть и умрет. Так и вышло: Вахрево пропало первым в районе. У Мерекиной тоже взяли отца на фронт. Она помнит, как с сестренкой шла провожать его до конюшни, а он все оглядывался и махал. С войны он не вернулся. Из игрушек у нее был лишь тряпочный заяц, набитый опилками. А ее братья играли с тараканами. Запрягали их и заставляли тащить спичечный коробок. Жили тяжело, голодно. Чтобы не умереть, ели ляву, щавель, кашку, листья с липы. Больше всего любили ситарь, росший в реке. В школу она вначале ходила в деревню Реброво, а потом в Павлово село. Кстати, я тоже в первый класс ходил в Ребровскую школу.

– Я тоже там учился, – старательно выговаривая слова, заявил Владимир Алексеевич. – Грунтовая дорога на Реброво, кстати, вот здесь была проложена – между домом Зайцевых и Абрамовых.

Он прошелся по заросшей травой дороге взад-вперед, напоминая себе о далеком детстве. Несмотря на то, что ни домов, ни начальной четырехклассной школы в Реброве давно нет, мы мысленно представили, как по утрам спросонок собирали сумку с книгами и очень неаккуратно, роняя горшки, опрокидывая ведра, спешили на учебу. Я ходил в ту школу всего лишь год, но весь ее интерьер запомнил до мелочей. Большой глобус на шкафу. Портреты писателей на стене. И тяжелые парты на дощатом полу. Учила нас молодая красивая учительница. Она была умна и доверчива до излишества. Оставленные на столе учебники мы прятали, а она доставала новые. Сторож кричал на нас, и губы у него белели от злости.

После грустных откровений, посвященных школьным годам, Владимир Алексеевич перешел на более трагические воспоминания.

– В 1929 году в деревне начали создавать колхоз. Всех жителей созвали в крайний дом на собрание. Наша семья в то время жила чуть лучше других, и кое-кто называл нас кулаками. Василий Иванович Зайцев при всем честном народе обратился к моей маме: «Ну, Мария Александровна, мы как примем тебя в колхоз, все имущество отнимем, а тебя в Сибирь сошлем». Отца на собрании не было. Он тогда работал в Ярославле на резинокомбинате и жил в общежитии. Моя мама не выдержала и заявила в ответ: «А раз так, то я в колхоз и не пойду!». Встала и ушла с собрания. С того дня наша семья не состояла в колхозе, жила до поры до времени единоличным хозяйством.

– Под раскулачивание ваша семья не попала…

– Бог уберег. Но ягнят отняли. Помню, приехал по доносу к нам офицер НКВД или ГПУ. Холеный такой, весь в ремнях с портупеей. Хотел забрать корову, но она оказалась старовата. Пошел во двор за ягнятами. Мать мне велела бежать, загнать ягнят и закрыть ворота с обратной стороны вилами. В то время взрослых за сопротивление арестовывали, а детей прощали. Я успел все сделать. А офицер с разбегу выбил ворота. Я отлетел с вилами в стойло с коровой. Он долго орал и хотел заколоть меня вилами. Но я объяснил ему, что пытался лишь закрыть ворота. Офицер рассмеялся и увел всех наших пушистых ягнят. Мать весь день плакала. А мне долго виделись белые зайцы на мосту… Я чуть не сошел с ума, пока меня не свозили в церковь.

– Чем жил колхоз?

– Первые годы, когда колхоз состоял из одной деревни, все жили хорошо. Председателем избрали делового мужика Константина Рыжова. У него по тем временам было хорошее образование – десять лет учебы… Наш сосед Михаил был бригадиром. Урожаи собирали огромные. Житницы были полны зерна. Картофель некуда было девать, у всех подворья забиты. Некоторые колхозники возили картофель на продажу, другие скармливали его скоту. Однажды председатель Рыжов решил поставить в деревне ветряную водокачку. У нас отсутствовала питьевая вода, брали ее из пруда. Он съездил в Москву и привез геологов. Рыжов все делал сам, привлекал мужиков. Поставили вышку. После бурения обнаружили воду на глубине 60 метров… Поставили ветродуй на бетонные опоры, и появилась отличная вода. Для охраны ветродуя был приставлен человек, чтобы не допустить поломок и воровства гаек.

– А когда колхоз стал разваливаться?

– После того, как начали объединять деревню с деревней. Забивали людей налогами. Гнали на работу в другие деревни. Недовольные колхозники роптали-роптали, а потом стали уезжать в города. Их не пускали, а они кое-как выписывались и пускались в бега. Мой отец вынужден был поступить на работу в лесничество. Мы с братом помогали ему делянки очищать. Моя сестра Лиза уехала в Ярославль и устроилась на работу на кордную фабрику. После окончания школы я тоже уехал. Трудился в Ярославле, а всю жизнь тянуло сюда.

Пока Владимир Алексеевич неспешно вел свой долгий рассказ о деревне, Алексей Невиницын признался мне, что в его душе не раз дрогнули невидимые нити, он пытался тоже поделиться воспоминаниями, но молчал, лишь изредка помахивая сорванным у дороги тысячелистником с желтыми цветками-пуговицами. Он добродушно смотрел на дядю, видя его сухие губы, лицо, освеженное ветерком, и у него опять дрогнуло сердце. Пришла пора прощаться.

Рядом с деревней прошло стадо коров. Пастух тихо напевал неизвестную грустную песню, которая долетала до нас, размягчая уставшие сердца. Коровы смачно жевали, шурша вырванными из земли клочьями травы.

– Мала деревенька, а какая богатая история, и каких замечательных людей она взрастила! – сказал Алексей Невиницын, подняв голову и окинув напоследок окрестности вымершей деревни. – Недавно получил из Омска книгу, а в ней очерк про нашего родственника Андрея Дмитриевича Крячкова. Он – известный ученый и педагог, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки и техники РСФСР. Самый большой след оставил в архитектуре, построив в Томске Дом науки, университетскую клинику, а в Новосибирске – кинотеатр, Сбербанк, торговый корпус, поликлинику. По его проекту возведены жилые дома в Барнауле, Тобольске, Чите, Бийске, Свердловске, Омске. А родился он в Вахреве 24 ноября 1876 года. Его отец умер, когда Андрею исполнилось шесть лет. Жить было тяжело, и мать отправила сына к своему брату в Выборг. Так деревенский паренек и пошел открывать путь в науку.

История с пришедшей по почте книгой мне была хорошо известна. Ее написал мой коллега по парламенту, депутат Государственной Думы от города Омска Иван Кириллович Викторов. Я его знакомил с Невиницыным, когда тот писал книгу. И вот имя выдающегося ученого, прославившего свою деревню, звучит рядом с тем местом, где стоял дом его родителей.

Владимир Алексеевич низко склоняет голову к родной земле. Прощальные секунды длятся долго, напряженно. Кажется, эта отцовская земля оценила в нем и раскаяние, и простодушие молодости, и доброту.

Теперь наш путь лежал на Алмазиху. Машина пробиралась сквозь заросли по разбитой дороге. Мотор ревел зверем, когда колеса утопали в громадных и вязких лужах. В одной из глубоких рытвин мы все же застряли. Яростные попытки вытолкать машину, подстелить под нее еловый лапник, раскачать, поднять домкратом, оборачивались провалом. Лужа победила технику. Единственной удачей стало то, что мы выпихнули ее назад.

Следующие километры дороги нам пришлось преодолевать пешком.

С моей рубашки стекала вода. Мы так усердно толкали машину, что брызги из лужи испортили нам не только настроение, но и одежду. И потому единственным моим ощущением движения по жесткой лесной траве было ощущение сырости и озноба. Брюки задубели, отяжелели, в ботинках даже носки стали мокрыми.

– Может, вернемся? – пробормотал Невиницын.

– До Алмазихи осталось два шага, – неуверенно приободрил я напарника.

Интуиция меня не подвела. Через десять минут мы вышли к реке, за которой раскинулись нетронутые годами луга Алмазихи. Перебраться на ту сторону можно было только вплавь. Так как у нашей команды уже не было сил добраться до сердца волшебной Алмазихи, то дружно было решено выразить свое восхищение ее красотой и величием скромным поступком – купанием в реке.

Мы расположились на высоком берегу. Над тихим омутом росла черная ольха. Густая ее тень падала на воду, и вода казалась темной и неподвижной. Изредка по ней рывками скользили, будто на лыжах, длинноногие жучки.

Мои путешественники со счастливой усталостью повалилась на траву. А я отошел в сторону и поприветствовал далекий край моего детства.

– Здравствуй, Алмазиха! Привет тебе от меня и от отца Николая Васильевича. Он не может тебя навестить, выкосить твои заросшие и забуревшие островные уголки ввиду того, что давно лежит в сырой земле. Но я пришел к тебе, и говорю: «Спасибо тебе, Алмазиха, за счастливые минуты детства!»

Увидев просторные луга, крутые, но обмелевшие извороты реки, в которых я проводил радостные часы моей жизни, я не мог сдержать слез и не высказать им последнее прости. Еще неделю назад, когда составлялся план похода на Алмазиху, меня посещали воспоминания, но не те, что были надобны, а те, которые ждала душа, проходили мимо. И наконец-то волшебный свет Алмазихи озарил меня наяву. Я наклоняюсь к воде, цепляю кувшинку и долго держу ее в похолодевшей руке. Потом иду по длинному пустынному лугу, останавливаюсь, чтобы взглянуть на выросшие не у места кустарники, на болотные кочки, где я так часто видел отца с косой. Теперь здесь сенокос не проведешь. Со дна души поднимается смутное волнение.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*