Александр Котляр - Берлога солнца (сборник)
– Так это же замечательно! Скромность красит еврейскую девушку, со временем она разовьётся в опытную женщину и мать.
– А может, Мишку в неё… за неё, я хотел сказать. Я ради Мишиного счастья готов отказаться от своей первой любви!
– Нет, Мишенька после встречи с ней неделю кричал во сне.
– Ба, а у тебя там ещё приличные есть? Ну, чтобы не совершить роковую ошибку, ошибку первой любви.
– Есть!
И через три дня я опять сидел на Таганке. Опять Бегемот, Боланд, сломанное пенсне, опять снег, коленки…. Их как будто отливали с одной матрицы.
– А есть такие, которые после Таганки создают-таки ячейки еврейского общества? – спросил я бабушку после четвёртого посещения «Мастера».
– Конечно, – сказала она и достала из ящика список. Почти все фамилии в нем были вычеркнуты.
– Эти нашли своё счастье, – грустно вздохнул я и пошёл в пивбар.
Подарок небес
Дорога, ручейком вьющаяся среди песчаных гор. Когда-то здесь было море, а сейчас лунный пейзаж, расцарапанные ветром края огромного кратера. Кариес планеты.
– Жарко, пить хочется, – сказала она, оторвав взгляд от парящего над равниной орла. Орёл завораживал движением.
Он провёл ладонью по мокрому от пота лбу:
– У нас яблоко есть, ароматное, сочное, пахнущее свежестью.
– Я яблоки не ем, у меня от них экзема.
Орёл описывал над кратером большие круги.
– Охотится, – сказал он и по десны погрузился в сочную мякоть.
– Полдень, за сорок уже, поехали, – лениво сказала она.
Он быстро запихнул в себя остатки яблока и бросил огрызок на груду раскалённых камней.
– Не мог выбросить в оазисе в урну? Дикарь ты всё-таки.
– Органические остатки можно, их съедят. Здесь живут замечательные мышки. Они покрыты колючками и похожи на дикобразов-карликов. Их жизнь лишена радостей. Если очень повезёт, найдут зёрнышко от перекати-поля. А огрызок яблока, он для мышки как чудо. Это все равно что ребёнку под ёлку подарок положить.
Она отвела взгляд от орла и посмотрела на него со смешанным выражением жалости и удивления.
…В камнях прятался колючий Мыш. Обычно он не выходил из тенистой расщелины, пока факир взмахом чёрной мантии не накроет слепящий шар. Тогда на остывающий песок выбираются змеи, грызуны, насекомые, и пустыня оживает, пестрится ночными красками запахов и звуков. Но сейчас, вопреки правилам, Мыш выбрался из расщелины и, обжигая лапки о раскалённый песок, подбежал к огрызку. Посмотрел на мутное от песчаной взвеси солнце, откуда упал невиданный дар, и с опаской лизнул яблоко шершавым языком.
– Божественно, сладко, ароматно, это тебе не жёсткая колючка от перекати-поля, это блаженство, это… Когда спустится тьма, я расскажу всем – и змеям, и мышам, и орлам! Я буду плакать от счастья, буду восторженно пищать, глядя в небо: я – избран! Только с избранным может случиться такое!
…Они ехали через равнину, трясясь на ухабах.
– Мне стыдно ходить с тобой в гости даже к друзьям. Ты вытираешь рот салфеткой соседа, разбрасываешь крошки по скатерти, – выговаривала она.
– Расстаёмся? – спросил он безучастно.
– Нет, совсем наоборот – твоя дикость вызывает желание.
– Ты о брошенном огрызке?
Она положила руку ему на колено.
Мыш лежал на спине, его тошнило яблоком.
…Прошёл месяц – время, незаметное для человека, но долгое для мыши. Мыш каждый день забирался в расщелину, становился на задние лапки и просил Солнце повторить чудо.
– Ну когда же?! Это обязательно должно повториться! Вот сейчас закрою глаза, и – как тогда, неожиданно упадёт. Где же, ну где же, где? А может… не падает потому, что я неправильно живу? А если так, то почему одарило тогда?
Он вспоминал. Вспоминал, что произошло в ТОТ день. Что особенного случилось тогда? Встал утром, побродил в поисках пищи, нашёл пять черствых зёрен, отдал одно соседке…
Так вот в чём причина, – осенило Мыша, – пожертвовал нужным ради ближнего!
ОНО видит, ЕМУ небезразлично!
И Мыш стал жертвовать. Не покладая лап, выкапывал из песка зёрна, личинки и делился ими с грызунами. Учил мышей-подростков рыть норы. Втыкал в песок с болью вырванную из спины колючку, чтоб найти воду и подарить её всем жителям пустыни – и зверям, и птицам, всем-всем! У него не оставалось времени на то, чтобы лежать в расщелине и ждать огрызка. Но ОНО найдёт нужный момент, ОНО всё видит, ЕГО не обманешь!
… – Давай в пустыню рванём, а то уже месяц никуда не выбирались – работа, дела, долги. А там, там всё уходит – и суета, и тревоги, и неустроенность, всё просачивается в песок, – предложил он.
Она опять стояла на краю обрыва и безучастно наблюдала за парящим над равниной орлом.
А он опять грыз яблоко. Но когда собрался бросить огрызок в расщелину, она отвлеклась от орла:
– Я тебя прошу, давай ты поступишь как цивилизованный человек, не будешь засорять природу.
– Хорошо, – согласился он и положил огрызок в целлофановый пакет с использованными салфетками, пробками и прочим мусором.
– Умница моя, – улыбнулась она и чмокнула его в щёку.
А Мыш, изнурённый добрыми делами, лежал в расщелине и верил в чудо, в то, что когда-нибудь придёт ЕГО день – день, когда Солнце снова заметит его…
Снегопад судьбы
Рейс из Сан – Франциско в Амстердам задерживался. У выхода на посадку толпились люди. Маленький мальчик от скуки катался по полу и выл пароходом. Мать пыталась поднять его:
– Саша, ну как тебе не стыдно? Видишь, никто по полу не катается.
Женщина была права: не катались по полу ни джентльмен с ноутбуком, ни молодящаяся женщина с клеткой для перевозки животных. В клетке что-то повизгивало и гавкало. Не каталась по полу и пожилая пара – седой мужчина и женщина с крашеными волосами, собранными шаром на затылке. Мужчина говорил по-русски:
– Люся, мы из-за этой задержки рейс в Тель-Авив пропустим!
– Не пропустим, – успокоил я, вклиниваясь в разговор. – У пилота есть возможность сократить полёт на два часа.
Обрадованный моей уверенностью, мужчина стал успокаивать жену:
– Он считает, что мы успеем, что самолёт нагонит. Он тоже в Тель-Авив летит. – Человек обернулся ко мне: – Давайте знакомиться, меня зовут Виктор, а вот она – Люся. Мы приезжали в Лос-Анжелес к сыну, он фотомодель, красавец.
Витя полез в сумку, достал фотографию сына и протянул мне. На подиуме стоял самодовольный тип спортивного вида.
– Ну как? – спросил он.
– Адекватно, – ответил я.
– Что значит адекватно?
– Это высшая степень признания достоинств человека человеком.
– Значит, понравился, а то слово необычное, – успокоился он.
Механический голос объявил регистрацию.
– Что они говорят? – заволновалась Люся, – опять откладывают?
– Нет, посадку объявили. Теперь точно подтянемся, войдём в график, – с уверенностью сказал я. – Можем поспорить.
– А на что спорить будете? – спросила внезапно возникшая рядом женщина лет тридцати пяти.
– В нашем полку прибыло, – обрадовался Витя. – Вы тоже в Тель-Авив летите?
– Да, и я в Тель-Авив.
– Здесь все, похоже, в Тель-Авив, а мы думали, что и поговорить не с кем будет, – радостно закудахтала Люся.
К моей ноге броуновским движением прибило мальчика, он лежал на спине и смотрел вверх ничего не выражающими голубыми глазами.
– Скучно тебе? – спросил я.
Мальчик перевернулся на бок и тельцем обтёк мою ногу.
– Ой, извините, пожалуйста, – мама мальчика подняла с пола тело с налипшими на него чемоданными наклейкам, посадочными талонами и прочим самолётным мусором.
– Ничего, – сказал я женщине, – я б и сам так покатался. И они, уверен, тоже, – я кивнул головой в сторону Люси с Витей. – Просто мы зависимы от общественного мнения, а он свободен.
– Правда, Саша? Тебя ведь Сашей зовут? – спросил я мальчика.
– Откуда вы знаете? – удивилась женщина.
Мальчик, потупившись, смотрел в пол и крутил пуговицу на рубахе.
– Дедуктивный подход, – улыбнулся я, – теория ограниченных систем.
– Пора на регистрацию, – Люся стала незаметно отодвигаться от меня.
– Саш, – сказал я мальчику, – мы сейчас войдём в самолёт, он сначала зажужжит моторами, потом наберёт высоту, и тогда можно будет отстегнуться, лечь в проход между креслами и кататься там от кабины пилота до туалета в хвосте. Это намного интересней, чем здесь на полу, скоро сам увидишь.
Самолёт набрал высоту, погасли таблички про ремни, стюардессы разносили соки, обеды, булочки. Мальчик катался по проходу. За моей спиной Люся и Витя оживлённо беседовали с Внезапно Возникшей Женщиной. Мне говорить было не с кем, и… я проснулся от боли в барабанных перепонках. Самолёт стремительно садился, мы обгоняли бегущие по шоссе машины, и казалось, ещё мгновение – и мы заскользим рядом, мешая движению крыльями.
– Вот видите, не опоздали, ещё и пива на земле глотнуть успеем, – повернулся я к попучтикам.
– Мы не пьём пива, – поспешно ответила за Витю Люся.
