Валерий Петков - Оккупанты
– Значит, получается, самое главное, чтобы любовь к старости расцвела? Не когда молодые, глупые и кровь горячая бурлит. Искренними надо быть, не скрытничать друг от друга, не кривить душой.
– Любовь – это временное поглупление. Что-то другое приходит на смену, но без любви жизнь невозможна!
– Мы к ней пришли в больницу за сутки до смерти. Страшно худая, одни глаза, и мука такая в них. Поговорили. Она улыбнулась нам. Попрощались. Обнялись. Лёгкая, невесомая, косточки одни под руками. Кажется, подними и оставь, и не упадёт, будет парить. Хоть плачь. Убийственное ощущение. Думал, сердце разорвётся. Идём по коридору, Жена мне говорит, с улыбкой – маме лучше после операции. А утром звоним – умерла.
– Страшная болезнь. Тяжёлая смерть была. Изматывает человека, крадётся незаметно, подлюка, пожирает изнутри.
– Метастазы.
– Другие любовь найти не могут, но нет, не то! А тут, вроде как нечаянно, и на всю жизнь. И на войне везло.
– Чистый человек, незамутнённый. А меня она к жизни возвращала после Чернобыля. Первое время тошнило сильно. Поем, рвота. Иду – упал. То формула крови не шла, то поджелудочная – дважды в год отлёживался по две недели. Ну, ты помнишь. Потом гепатит как из воздуха нагрянул. Все фильтры в организме покорёжены. И она мне травки варила. Года два так надо мной трудилась. Говорит, от мамы ей передалось это умение.
– Вроде и вспомнили грустное, а я скажу, судьбой своей доволен. Если б я один, беспомощный был, а так сам за собой ухаживаю, готовлю. И вот уже не нравится, когда дома у меня кто-то. Даже эта, Астриса. Я бы так начал что-то делать, нет, приходит, покормить её надо, то да сё. Включаю ей телевизор и иду заниматься своими делами. А ей не нравится, иди, посиди, говорит. Посиди на стуле рядом. Удовольствие! А я его смотреть не могу. Надоел без пользы.
– Пить не хочешь? Пивко есть у меня. Вот оно, красивое и пенное. Хотя я пиво не за кудри люблю. Ах! После баньки-то, жажду устранить. Оставайся у меня, я сейчас постелю тебе на мягком диванчике, располагайся.
– А давай. Всё равно телевизор смотреть не стану. Пустое там всё, враньё. Хорошее пиво. У тебя тепло. У меня всё хорошо дома, только куда прохладней. С Дублина не звонили?
– Утром звонили, всё в порядке. Ждут меня. Через два дня полечу. Гостинцев набрал всем.
– Ах, доченька моя, доченька. Была бы она среди нас королевой, а там – Золушка. Как ни крути. Полностью уверен, что её не обижают, а всё равно не в своём дому, всё иначе. Надо потерпеть до весны, привезёт нашего ангела, правнучку, в Ригу. В магазине смотрю, молодая мамаша волокёт мальчика. Сколько ему, спрашиваю. Два с половиной. О, как и нашей. Наша-то лучше. Это ясно! Смотрю вот на фотографии, она меняется, но в очень красивую сторону. Настоящая актриса! У неё умные глаза двадцатилетней девушки. Понимаешь? Хорошо, что ты тут крутишься между городами, как связной.
– Только паспорт, пароль не нужен! Утром прибегает, спрашиваю – как спала, душа моя? Хорошо. Деда – ты мой душ! Смеётся! А глаза… все озёра Ирландии в глазах. И как скажет! Спрашивает: «Мама, я такая плоская, потому что у меня нет молочка?» Как на Востоке говорят: то, что Бог подумал, ребёнок сказал.
– Даст Бог, будет очаровательная девушка.
– Я Дочери говорю, вот во имя этого чуда, рожайте детей. Хотя бы ещё одного, двоих. Если по-настоящему этого любите. Не смотрите на себя, на трудности, пока мы ещё вам сможем помочь.
– Вот тут ты прав! Пусть нашу глупость не повторяют, а вот был бы второй. Бог дал дитя, он его не бросит.
По нонешней поре нравится мне Хозяйка. Мы с ней много лет проработали вместе. И она благосклонна ко мне, да вот обстоятельства заставили пожениться их с Дидзисом. Она теперь и звонит не так часто. Да и я уже староватый, если б лет сорок мне. А тогда я с женой жил. Теперь-то уж что там мусолить старое. Летом дочь Хозяйки приезжала. Туда-сюда, по родне поездила, деньги провела, а надо в Москву ехать, оттуда вылет в Лос-Анжелес. Я ей билет купил до Москвы. Для меня это ерунда. По-отцовски к ней отнёсся. Вот она благодарит, шлёт мне куртки, одёжу. И не забывает, ценит меня. Теперь как звонит с Америки, всё привет передаёт.
А теперь уж и нет никого. Ни мамы, ни сестёр, ни мужей ихних. Отец вообще рано ушёл. В нашей семье никто не погиб, а вот в жениной и отец её, и брат. И дядю – подпольщика предатель выдал, повесили в райцентре на площади. Один я со всей семьи. И чего-то прямо сейчас в памяти всплыло. Однажды зимой собрались ехать с гостей от старшей сестры. Холодно, стоим на станции. Поезд проходящий, должно быть, отменили. Замёрзли страшно! Дочка на руках. Мы назад. А там уже спят все. Поздно. Нам открывает сестра моя – а боже мой! Давай водкой ребёнка растирать, спать укладывать. Ничего, не простудилась. Потом как пошло подряд: то корь, то коклюш, то чёрт-те что! Условий особо нет по больницам. Но вот всё пережили. Училась сама. Придёт, покушать погреет и за уроки. Только вот закончила десять классов – хорошо, куда дальше? Говорим, давай в институт, а она оробела – вдруг не сдам? Все же тогда в институты стремились, желающих много. В техникум свободно поступила, на экономический. У неё знакомая была, та поступила в институт, она взяла у неё вопросы, ничего страшного, могла бы поступить. Поработала несколько времени после техникума, поехала в Москву, на экономический в полиграфический институт, приняли её. Рисовала хорошо. Она вдруг передумала, вернулась. Домашний ребёнок, не смогла там в общежитии жить. Вот так. Побоялась.
– Она учиться любит. Вон, латышский язык как упорно учила. Пошла и сдала!
Сумерки сгустились плотно за окном. Дед задремал на диване. Зять послушал новости, где какая война идёт, сколько убитых, раненых, выключил телевизор.
Дед проснулся. Зять постелил ему постель.
– Хороший день, – подумал Дед, – спать буду, как лён продавши. Как красиво жить, когда ты кого-то любишь. Дочь, Зятя, Внучку. Правнучку возьму на руки, как яблочко упругое, охмелею от счастья любви. Золотое моё яблочко, щёки румяные. И расцелую от всей души. И так Бог заповедал – любить, плодиться и трудиться. А иначе пустая жизнь. Ни к чему.
И слёзка светлая, тихая, благостная – по щеке.
Глава 5. Экзамен
– Надо сказать, Жена очень серьёзно подошла к экзамену по латышскому языку. В Ирландию, к дочери-то с внучкой хочется летать беспрепятственно! Таблицы по стенкам развесила, правописание, картинки, учебники. Группа сдавала, тридцать человек, в основном молодые. Четверо сдали. Двое со второго раза. А она сразу сдала на «отлично». На общих основаниях, без всяких поблажек. Её потом долго уговаривали прийти на встречу с зарубежными латышами, показать, что вот есть русские, которые всё-таки могут их язык выучить. Мол, не все такие тупые. Такой подтекст. Может, хотели показать, куда деньги уходят с заграничной благотворительности? Сдала и упала с высокой температурой, на две недели! Так сильно переживала. Она сказала мне – сдашь, и я насмелюсь тогда. Я пошёл, мне же только собеседование и гимн.
В первый раз пошёл. Комиссия. Волнение ужасное! Что-то спрашивают, отвечаю. Где учились? Говорю, там-то. Губы ниточкой, морщатся, чего-то им от меня не в радость. Не могу понять, что-то им отвечаю. «Жел, жел», значит, «жаль», председатель говорит мне. И красный штамп ставит на мою ведомость. А я готовился, занимался. И тут меня как взорвало! Я говорю, вы что, думаете, я в магазине молока с хлебом не смогу попросить? Не волнуйтесь, с голода не помру! Чего вы тут цирк устроили? Камеры развесили, магнитофоны наставили по всем углам. Дешёвые дела! Как попёр, сам не ожидал от себя такой прыти. Так меня взбесили эти гаденькие ухмылки, мол, недоумок притопал, идиот какой-то, время наше отнимает. С высшим образованием, а баран бараном! Счас уже не всё и вспомню, как туман, чёрное облако меня накрыло. Затмение полное, колотит всего, такие страсти, аж сердце зашлось. Как гляну на их постные физиономии, так всего и колбасит! Нет бы приободрить. Засуньте, говорю, в ж… ваши бумажки! У меня есть возможность в другой стране стать гражданином. Я же в Киеве родился! Слава богу, что у меня есть вариант! Они варежки разинули. Я развернулся и прочь оттуда! Проходит месяц, письмо в ящике. Предлагают повторную сдачу. Думаю, а пошли бы вы. Не реагирую. Второе падает в почтовый ящик письмо. Тощее, но назойливое. Надо в течение полугода определиться и сообщить. Жена говорит – сходи, не убудет.
А уже отпустило немного после первого захода. Позвонил. Там всё вежливо, будто и не посылал я никого и никуда. Сможете в августе? Давайте! Меня это уже никак не волнует. Всё перегорело внутри. Спокойны-ы-ы-й! И задумчивый, как кенгуру! Сдам, не сдам! Нажму на английский, и перспектив больше. Чисто даже экономически. Не сто латов получать в месяц, а тыщи полторы фунтов. И тебе будут рады! А тут морды кривят… Так ожесточился. Как раз тут Дочь с зятем прилетели в отпуск. Какая может быть учёба! То в ресторан, то на взморье, то в гости. Так, полистаю учебник, что-то вспомню между делом.
