Сергей Нагаев - Прямо сейчас
В этот момент располагавшаяся позади массивного президентского кресла небольшая потайная дверь, поверхность которой не отличалась от отделки стены, без стука раскрылась и в кабинет впорхнула молодая блондинка. Ее легкий сарафан контрастировал с напыщенно-официозным убранством кабинета.
– Привет! – сказала она Паутову. – Мне сказали ты еще не начал прием.
– Э-э, да, – ответил, оборачиваясь, президент.
– Отвлекаю, да? – искренне виновато, но одновременно и с лукавой улыбкой спросила она. – Я только на секундочку, посмотрю на моего Вову свет Иваныча и убегу.
– Да, минутка у меня есть, – ответил Паутов. Морщинки на его лбу расправились, он улыбнулся ей в ответ и добавил:
– Для тебя есть.
– Я придумала новые обнимашки, – сказала она и, подскочив к Паутову, неожиданно вскинула вверх правую ногу, так что ее ступня, обутая в изящную туфельку (из тех, что называют балетками, без каблука) оказалась у него на плече.
Он вскинул брови и охнул от удивления, но впрочем, тут же подхватил ее за талию и, чуть приподняв, прижал к себе, пах к паху.
– Это действительно новое слово в обнимашках, – сказал Паутов, светясь улыбкой.
– Ну, как думаешь, кто еще может обнять тебя в таком шпагате?
– Никто. И никогда.
– А еще что ты сейчас думаешь? – с озорством прошептала она. – Лично я вот думаю, что мы могли бы в такой позе не только обниматься… Как тебе такой сюрприз?
– Да… идея мне нравится. Это большой плюс, что ты у меня цирковая акробатка. И с меня тогда тоже сюрприз. Я обязательно придумаю что-нибудь необычное. Но, Леночка, радость моя, сейчас… у меня дела.
– Ладно, извини, – она счастливо улыбнулась и, чуть отстранившись, непринужденно опустила ногу с его плеча.
– Там уже люди ждут, а я хотел до приема еще кое о чем подумать.
– Еще кое о чем? – снова с лукавой улыбкой уточнила Елена, впрочем, всем своим видом показывая, что это всего лишь шуточный вопрос, который не требует ответа, и что она больше не намерена отвлекать его.
– Да, – Паутов вздохнул, вспомнив о том, о чем думал перед ее появлением.
– Дела державные, понимаем. Все, я испаряюсь.
Она нежно поцеловала его в шею и было шагнула прочь, но Паутов придержал ее за локоть.
– Не столько державные, сколько… гм… вообще… о жизни… – лоб Паутова прорезали морщины. Он хотел поделиться с Еленой своими размышлениями, однако не был уверен, стоит ли открывать ей свои тягостные мысли. Чем она, в самом деле, может помочь, такая молодая и неопытная в сравнении с ним?
– Когда я думаю о жизни, – сказала она, – я закрываю глаза и представляю себе, где бы я была, с кем и что я бы делала, если бы могла свободно выбирать. Ну, без оглядки, не знаю, на деньги, там, или еще на что-то. А ты как думаешь о жизни?
– Я? Э-э… я просто думаю… просчитываю.
– А ты попробуй сделать, как я. Закрой глаза. Ну, закрывай, это две же секунды.
Паутов с сомнением пожал плечами, но закрыл глаза.
– Так. Теперь забудь про все проблемы. Вот какая картина у тебя перед глазами – это и есть твоя мечта.
Елена смотрела на Паутова, тот все не открывал глаза. Похоже, он всерьез отнесся к эксперименту.
– Ну, что-нибудь видишь?
– Да, – ответил он и открыл глаза. Она улыбнулась, радуясь, что ее рецепт пригодился, однако не стала расспрашивать его о том, что он представил себе.
Паутов испытующе смотрел ей прямо в глаза, словно пытался угадать что-то или определиться с чем-то.
– Я пойду? – спросила Елена.
– Да, – с несколько отсутствующим выражением на лице ответил Паутов.
– Все в порядке?
– Да, – на сей раз ответ его был более твердым, морщины на лбу расправились, – все нормально. Давай, тебе пора. Не обижайся.
– Ну что ты, это ты не обижайся. Мне просто не терпелось сказать тебе про мое обнимательное открытие. Мы эту позу потом обязательно попробуем, хорошо?
– Можешь не сомневаться.
Они поцеловались, и Елена, больше не задерживаясь, скользнула в ту же дверь, в которую вошла.
Несколько секунд Паутов с глуповато-счастливой улыбкой смотрел на эту дверь. Но затем снова устремил взгляд в окно, на Ивановскую площадь, и улыбка пропала с его губ. Он вернулся к мыслям о своих годах в политике. О своей роли в истории России. Он мысленно так и сформулировал для себя вопрос: какова его роль в истории России. Звучит, конечно, помпезно, Паутов даже усмехнулся. Но, с другой стороны, кто другой, как не глава государства, вправе задать себе этот претенциозный вопрос? Он не просто вправе спросить себя об этом, а даже обязан сделать это, после десяти-то лет на президентском троне. Итак? Не ввязался ни одну большую войну. Не вогнал страну и в одну слишком масштабную реформу, которая неизбежно ухудшила бы жизнь большинства людей. Ни одного дурацкого шапкозакидательского проекта. Хотя возможности и соблазны были. Это плюс? Еще какой! Безусловное благо для любой страны. Но оценит ли кто-нибудь это достижение? В большой истории, в истории с заглавной буквы сохраняются только яркие события, захватывающие дух прорывы, а не каждодневная возня. Людям нравятся эффектные сальто, а не эффективная размеренная походка.
А может быть, ну их всех к черту? К черту всех этих незнакомых ему людей, которые будут судить о годах его правления, и к черту всех знакомых людей, и к черту большую историю. Что если взять и просто уйти в отставку? Тогда можно было бы наконец развестись с женой и в открытую зажить с Леной в одном из трех своих замков, например, на юге Франции. Прямо сейчас, взять и уйти. Выступить с официальным заявлением, наплести какую-нибудь лабуду о проблемах со здоровьем – и уйти. Или нет, про здоровье зазря говорить не надо, а то можно сглазить. Ну в таком случае дождаться выборов и не выдвигать свою кандидатуру. И плевать даже на то, что следующий, кто придет к власти, обязательно отнимет весь бизнес в России. И без бизнеса денег припрятано в швейцарских банках – горы. И обоим сыновьям на всю жизнь хватит. И будущим внукам, когда появятся. И будущим детям от Лены, если появятся – почему бы и нет?
* * *
…Писатель Виталий Кутыкин тем временем по-прежнему дожидался аудиенции президента в соседней комнате, в приемной.
Артем Алексеевич, улыбчивый сопровождающий беллетриста, сел на кресло рядом с ним, затем прямо посмотрел на него. На лице Виталия застыло выражение отстраненности. Абсолютно ничего в нем не менялось. Сопровождающий, судя по некоему едва заметному движению уголков его рта и прищуриванию, смекнул что-то. Он опустил взгляд на свои руки, стал рассматривать их, разминая пальцы, и сказал тоном, не требующим какой-либо вовлеченности в разговор со стороны присутствующих – тоном, каким иногда люди говорят сами с собой, размышляя вслух:
– Конечно. Сложно быть писателем. Почитаешь вот интервью – чем писатель занят, это ж голова идет кругом. Надо постоянно писать, придумывать что-то. В интернете свой блог обновлять, там тоже надо что-то выдумывать, отвечать читателям. А их вон сколько. Конечно, перегрузки, иногда хочется как-то расслабиться… Но… солнечные очки лучше, по-моему, снять. Здесь же нет солнца.
Артем Алексеевич умолк. Через какое-то время секретарша перестала печатать, посмотрела на писателя, затем на сидящего рядом с ним сопровождающего, который в ответ поднял брови, как бы говоря ей: «Такие вот бывают люди, писатели», затем она вновь глянула на Кутыкина и сказала:
– Виталий Олегович, может, все-таки кофейку? Для бодрости духа.
Кутыкин уставился на зеленые ветви березы за окном и молчал, однако, глядя на него, можно было бы предположить, что теперь он мысленно уже здесь, в кремлевской приемной, а не даче или где-то еще.
Секретарша вернулась в своему занятию.
– Й-о-жег, хватит топать по клаве, – нечленораздельно прохрипел вдруг Кутыкин, по-прежнему глядя за окно.
Он повернул лицо в сторону секретарши, дождался, пока она поймет, что он обращается именно к ней, и в свою очередь, посмотрит на него, и тогда отвернулся. Надо отметить, что, общаясь с людьми, Кутыкин, всегда избегал сколько-нибудь долгих взглядов глаза в глаза, даже через затемненные очки, словно опасался чужого внимания, а между тем выражение его лица, когда он уводил свой взгляд от взгляда собеседника, демонстрировало его явное пренебрежение к этому вниманию и, пожалуй, к самому собеседнику.
Секретарша несколько смешалась, очевидно, не зная, как воспринимать его обращение – как шутку или как хамство? Какой же она ежик? Она, вообще-то, помощница самого президента, черт побери! Кутыкин сидел с каменным лицом, хотя по его полуулыбке было видно, что он отлично понимает, в чем заминка, и намеренно, чуть ли не наслаждаясь моментом, ждет ее реакции. Женщина, однако, сначала предпочла считать это шуткой.
