Станислав Курашев - 14 дней в поезде, который совершенно никуда не идет
Разговор на улице у входной двери. Человек, тоже живший в Улан-Удэ до восемнадцати лет:
– Ну, я, короче, стрелять начал, а потом то ли всех эльфов убил, то ли патроны кончились, не помню точно…
– Из чего стрелял-то?
– Из «Осы»… Да, я помню, что у меня в «Осе» было четыре патрона, и в кармане еще четыре, а утром уже ничего не было…(день)
Очень жаркий день, соседи – Вячеслав и Коробейников – спят полезным дневным сном, новенький в нашей палате – жирно-богатый человек – сидит на скамейке у входа в отделение и перетирает базары с такими же клоунами, как он.
Он заставил уже окончательно продуктами весь холодильник, свою тумбочку и обеденный стол (Коробейников в шутку сказал ему, что у нас здесь нечто вроде круглого стола).
Нашего бедного холодильника определенно уже хватит, чтобы пережить наступающую ядерную осень.
Сижу на качелях. Сегодня яблочный Спас, и у меня в кармане тоже яблоко, но, честно говоря, совершенно случайно, просто ничего больше не осталось – печенье и вот это яблоко.
Беззастенчиво питаюсь колбасой и сыром соседей.
Коробейников вчера принес два пирожка, ему на аллее дала их какая-то юродивая старушка, типа, для больных, и он из соображений лояльности их взял.
Никто их есть не решился, только я – как единственный мужественный человек в палате.
Из дверей церкви несет елеем (или ладаном, или как там это еще называется).
Дождался наконец Ауэрбах, поговорили ни о чем, она предложила альтернативу: либо лечь к ним и купить лекарства, либо лечиться амбулаторно и тоже покупать лекарства.
И на то и на другое нужно много денег.
Я решил долежать здесь до субботы, так как Ауэрбах еще нужно заключение психолога, а психолога сегодня нет, и будет ли завтра – неизвестно.
С Олегом Сергеевичем тоже не удалось поговорить, в смысле, решить все окончательно – сначала он был занят, а потом резко срубился.
Завтра опять на допрос в Чкаловское РОВД.
Читаю книгу «СС. Орден «Мертвая голова», особо полезной информации там нет, да и автор все время перескакивает из одного года в другой – из сорок четвертого в тридцать второй – и так постоянно.
Подошел церковный охранник (не тот, о котором я писал выше, а другой, «старый» – из «21 дня»):
– В майке нельзя сидеть на территории больницы.
– Так жарко ведь…
– Нет, нельзя.
– С волками жить – по-волчьи выть…
– Вы всегда улыбаетесь, когда вам плохо? – спросила у меня Ауэрбах.
– Нет, ну что вы, – ответил я в обычной своей манере, – просто вы мне симпатичны и я хочу вам понравиться.
За те полтора часа, что я ее ждал, поговорил еще с несколькими пациентами «нормального» сектора. Все они говорят, что лечение им не помогло, и даже стало, наверное, хуже (некоторые там уже три недели).
Я, со своей обычной простотой, передал эти слова Ауэрбах. Она ужасно обиделась и начала сетовать на их неблагодарность.
Кого они там могут вылечить? Кого? На этом постоянно обновляющемся конвейере? За то время, что я ждал ее, она была занята только посетителями, но не пациентами.
Колеса, может быть, помогут, хотя хрен его знает, на меня почти совсем не действуют таблетки, такой организм, где иному хватит одной таблетки – мне нужно десять.20.08.2009 (четверг, утро)
Спал плохо.
Бодрость и торжество материи жирно-богатого человека начинают утомлять.
По телеприемнику передача про мою любимую Печерникову.
Какая все-таки феноменальная женщина! Если искать хоть какое-то подобие Марины в постмаринином мире, то это, наверное, и будет Печерникова.
И тоже, кстати, лечилась от алкоголизма.
(день)
Весь день жара. В субботу выписывают.
Ездил в город на допрос (ничего хорошего), повидался с женой.
Что будет дальше – не знаю.
По-видимому, ничего хорошего, но так, конечно, думать неправильно.
Были бы деньги… Но денег нет.
Читаю Лескова, оказывается, душевный писатель, впрочем, как я и предполагал.
Ходил к психологу. Цифровые тесты, как и в прошлый раз, я прошел, по ее словам, феноменально быстро. С запоминанием двенадцати зрительных образов за десять секунд вышло хуже: десять, десять, семь, девять, одиннадцать.
Потом нужно было распределить рисунки по категориям. Я разложил их на категории, как я их назвал, «Сельские мотивы», «Движущиеся механизмы», «Спортсмены», «Вода», «Рабы», – и оставил три карточки вне категорий, хотя по-ихнему, наверное, вышло неправильно. Например, рабочего с тачкой я положил к рабам (ко всяким рабочим лошадям, тянущим повозку), а рисунок фабрики с дымящимися трубами оставил вне категорий.
Завтра в девять тридцать надо идти снова, заключение же будет готово на следующей неделе, потом это заключение отнести Ауэрбах и так далее.
Скоро будет ужин. Вчера мы с Коробейниковым в дополнение к капусте, которая ожидалась на ужин, взяли из холодильника три сосиски (которые и поделили по-братски: одну целую и шестьдесят пять сотых сосиски – мне, одно целую и тридцать пять сотых – ему) плюс кетчуп. Сосиски нам подогрела раздатчица, и остальные в столовой, в чьих тарелках была только капуста, молча смотрели на нас – медленных гурманов.
21.08.2009 (пятница, утро)
Все как обычно: проснулся в полвосьмого, ничего смешного не было. Коробейников впервые проснулся сам. Обычно я бужу его утром.
Вчера я ему сказал, как всегда:
– Уже без четверти девять, сейчас будет обход и потом завтрак. Он кое-как очнулся и ответил:
– Мне сейчас снился твой голос, как ты считаешь: «четверть», «половина», «половина» – и так очень долго, а потом резко: «без четверти»…
Сходил к психологу, закончил все оставшиеся тесты, ничего особенно интересного, разве что вчера прошел тест «Ассоциативные рисунки к словам» и сегодня надо было по рисункам восстанавливать слова. Я, как обычно, пользовался математическими символами.
Вопросы у психолога вызвал только один рисунок. Под названием «Счастье», где я изобразил пять карт одной масти.
– Что это значит? – спросила она меня.
– Это флеш, – ответил я.
– Ах да, – сказала она, – как же я сразу не догадалась… Она, оказывается, тоже играет в покер. Поговорили о печальной судьбе этой игры в нашей стране.
Она сказала, что когнитивные способности у меня еще не совсем разрушены и что у меня более развито правое полушарие, нежели левое, и что такие люди более подвержены воздействию алкоголя.
Довольно странное утверждение. Что-то не замечал я среди пациентов третьего отделения людей с воображением, если, конечно, не считать воображением белую горячку.
Ванную второго этажа закрыли навсегда после экзерсисов Коробейникова – он там замачивал джинсы в ванной и мылся в душе, и, типа, внизу стал протекать потолок.
Теперь приходится ходить на первый этаж.Помню, Коробейников после этого зашел в палату очень довольный и показал нам скрученный, мокрый и очень маленький кусок материи. – Это джинсы, – сказал он и на всякий случай, если его слова не дошли до нашего сознания, повторил: – Это джинсы.
Утром почему-то службы нет, звучат православные радиостихи о Ветхом Завете, а сейчас будет радиопостановка по Шмелеву. Пойду покурю за ограду.
(день)
Я опять у церкви.
Значит, в романе будут главы «Зигфрид», «Анна» и «Элльга». Нужна ли четвертая сюжетная линия?
От лица Герхарда писать как-то не хочется, остается только от лица Эрики. А может, сделать Эрику влюбленной в Герхарда и т. д.?
Единственное, в чем я пока вижу ясность, – это в «Классификации». Так как эта вещь написана от лица девочки, больной шизофренией, мне будет легко написать еще страниц сорок «Классификации».
Записка, которую Герхард найдет на столе, должна быть написана рукой Эрики, хоть в этом есть какая-то ясность.
Значит, у меня сейчас есть семь написанных глав: шесть – Зигфрида и одна – Элльги, но кем начать восьмую главу – Анной или Эрикой, и если Анной, то в какой именно день?
Все это вопросы тяжелые и пока что неразрешимые.
Надо думать.
Коробейников постепенно превращается в зомби, ему навезли кучу продуктов и он только спит, много ест и смотрит телевизор.
Вячеслав выписался, завтра уеду я, и они останутся с Димоном (богато-жирный человек) наедине, тогда он, видимо, сломает его окончательно.
Коробейников ничего не читает, начал толстеть, и если раньше он робко говорил о пробежках, потом о прогулках, то сейчас уже молчит об этом и только изредка выходит на улицу покурить.
Я тоже много ем (а что делать – когда не пьешь, всегда много ешь, и наоборот), но все-таки меньше, чем они.
22.08.2009 (суббота, утро)
Проснулся и подумал: семь тридцать две. Так и оказалось.
Сделал обычные процедуры, соседи еще спят.
На первом этаже встретил нарка в оранжевой футболке, его речь была абсолютно бессвязна, он уронил ложку, я ему подал ее, он снова уронил, и я пошел дальше.
Этого нарка (с золотыми руками) два дня пытались заставить мои добрые соседи по палате настроить DVD (у них он никак не настраивался), но нарк либо был под капельницей, либо еще по какой-то причине был нетранспортабелен, и только вчера вечером им удалось привести его в палату, он чуть не уронил телевизор, криво, не глядя воткнул несколько проводов – и сразу же появилось отличное изображение.
