Татьяна Соломатина - Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37
– В Антарктиду? – недоумённо переспросила Мальцева. – Зачем? Они полярники?
– Они забавные, упрямые и энергичные люди. И несмотря на вышеперечисленное – спокойные. Им, видите ли, захотелось постоять на Южном полюсе. После того как они там постоят, то, полагаю, ещё с полгода будут таскаться по Южной Америке… Чтобы согреться. Мой отец – достаточно известный фотожурналист. А мама – так получилось – журналист самый обыкновенный. Она пишет тексты к его фотографиям. Или он иллюстрирует её тексты. Это так переплелось, что уже нельзя сказать наверняка. Они толкают свои творения в разнообразные толстые иллюстрированные журналы. Как отечественные, так и зарубежные. Они совершенно поглощены друг другом и работой. Им нет никакого дела – в самом прекрасном смысле этого словосочетания – до моей жизни. В двадцать один год они вручили мне ключи от бабушкиной квартиры и сказали, что отныне моя жизнь – это моя жизнь.
– Вы что, не общаетесь?
– Почему не общаемся? Мои родители – мои лучшие друзья. Я всегда могу зайти к ним в гости… ну, в смысле, всегда, когда они в Москве. Равно как и они ко мне. И мы всегда можем обратиться друг к другу за помощью. Хотя они ещё ко мне за помощью ни разу не обращались, должен признать. И слава богам, – Александр Вячеславович трижды поплевал через левое плечо и трижды постучал по столешнице.
– Так не хотите им помогать? – едко сказала Татьяна Георгиевна.
– Так не хочу, чтобы возникали ситуации, когда они будут нуждаться в моей помощи.
– Нет, даже когда я совершенно не должна выглядеть идиоткой, вы всё умеете так перевернуть, что я выгляжу идиоткой!
– Но очень красивой иди…
В дверь без стука внёсся Родин. Он был уже без халата, в одной голубой пижаме. Весь потный и взлохмаченный. Рыжие патлы соломой торчали в разные стороны. Александр Вячеславович тактично прервался на полуслове.
– Что там?! – слишком поспешно поинтересовалась Татьяна Георгиевна.
– Ничего. Роды первые, срочные, тридцать девять-сорок недель, передний вид затылочного предлежания, первый период родов, воды целы, схватки по двадцать-двадцать пять, через семь-десять, – автоматически протараторил Сергей Станиславович. – Но там такой концерт! – Он закатил глаза. – Нет-нет, не волнуйтесь, в отделении тихо. И там не концерт. А скорее инсценировка в стиле старика Хичкока. Юля перестала вопить и колотить себя по животу и планомерно изводит Светлану Николаевну и Игоря Моисеевича. Больше, разумеется, Светлану Николаевну. Наша славная Вера Антоновна пребывает в шоке.
– Но как же так вышло, что вы допустили к суррогатному материнству молодую девчонку, не имеющую своих собственных детей?!
– Ещё пару часов подожду – поставлю слабость родовой деятельности и прокесарю, – пробурчал себе под нос Родин. – Татьяна Георгиевна, по коньячку? Ну его к чертям, этот кофе! У меня уже в моче, пардон, концентрация кофеина явно больше предельно допустимой.
Мальцева кивнула головой. Родин достал три рюмки и вопросительно глянул на Татьяну Георгиевну. Она снова кивнула.
– Ну, раз шеф разрешает…
Сергей Станиславович разлил коньяк по крохотным ёмкостям.
– Сперва я закончу историю про Зину. Если вы думаете, что я забыл, то сильно ошибаетесь. Запоминать тексты – моя первая специальность. Вторая – их создавать, а третья…
– Про третью мы знаем! – остановила его Мальцева.
– Да-да, иногда я бываю излишне многоречив. Практически всегда. Итак, Зина стала вести свой простой дневничок. Пару-тройку психологов следовало бы пристрелить, чтобы неповадно было. Каждый же мнит себя Юнгом. Ну, наше здоровье!
Родин опрокинул в себя коньяк. Так же поступила и Мальцева. Интерн, лишь слегка пригубив, поставил рюмку на столешницу.
– На одной из страниц, на неделе примерно двенадцатой, в дневничке нашей молдавской Зины, прежде вполне себе эмоционально устойчивой, стали появляться записи, занимающие по две, по три, по четыре и более страниц, испещрённых одной и той же фразой: «Это не мой ребёнок. Это не мой ребёнок. Это не мой ребёнок». Психологи считают, что ведение дневника позволяет избавиться от тяжёлых мыслей. Но Зина, создание, прежде лишённое мыслей вовсе, заведя дневник, стала не только эти самые мысли у себя обнаруживать, но и фиксироваться на них. Давно известно, что навыки письменной речи очень положительно влияют на мышление. В основном положительно. То есть – у кого как. Не все психологи одинаковы умны и, соответственно, одинаково полезны. Психологи большей частью одинаковы глупы, увы. Как там у Булгакова? «Вы смеётесь надо мной за то, что я не похож на вас, а я смеюсь над вами за то, что вы все похожи друг на друга!»
– Родин! – не выдержала Татьяна Георгиевна.
– В шестнадцать недель в Зинином дневничке появилась запись: «Надо думать только о хорошем. Этому ребёнку с ними будет хорошо». Каково, да? Не «с родителями», а «с ними». И затем сразу: «Жуткий токсикоз. Если это не мой ребёнок, то почему токсикоз у меня?» – спрашивает простая молдавская женщина Зина у самой себя, потому как, вероятно, наши объяснения про механизмы возникновения гестоза, не связанные с тем, что ребёнок – биологически! – не её, Зину не удовлетворили. Зине всё время хочется кислого. И этому она тоже удивляется. Ей хотелось кислого, когда она вынашивала своих мальчиков. И раз сейчас, вынашивая, она хочет кислого, значит?.. Ага! «Ребёнок как бы не совсем не мой». «Я – холодильник, он просто во мне хранится», – пишет Зина. Хотя мы ей объясняли, что она скорее инкубатор и ребёнок в ней «высиживается». Но нет, Зине приятней чувствовать себя холодильником, потому, что, как она объясняет врачу – то есть вашему покорному слуге, – в холодильнике ничего не происходит, продукты там просто лежат. «Но инкубатор же не мама цыплёнку?» – спрашиваю я её, игнорируя тему холодильника. Зина впадает в долгий ступор, я даже слышу, с каким скрежетом трётся извилина об извилину в её простой, доброй, прежде ничем таким не отягощенной голове. «Цыплята называются инкубаторскими», – выдаёт она мне заключение. В восемнадцать недель запись в дневнике: «Он пошевелился. Ах, моя милая рыбка! Мой котик!» После этой записи я отобрал у Зины дневник, приказал биологическим родителям уволить психолога, самолично и на собственные средства приобрёл Зине все существующие на тот момент времени творения Дарьи нашей Донцовой. Роды у Зины начались в срок. В половине пятого утра. Когда она соизволила явиться в больницу, головка плода была уже на тазовом дне, кесарево делать было поздно, хотя тогда ещё ЭКО считалось законным показанием к родоразрешению путём кесарева сечения. Напоминаю, у Зины были третьи роды. Пока я летел в роддом, акушерка благополучно приняла совершенно неосложнённые роды у нашей молдавской Зины и…
Татьяна Георгиевна ахнула. Александр Вячеславович недоумённо посмотрел на неё.
– Да-да! – кивнул Родин на Мальцеву. – Ваша начальница знает, почему ахает, господин Денисов. – Акушерка сдуру – хотя и была предупреждена! – взяла да и шмякнула новорождённую девочку Зине на пузо. И совершенно здоровая, хорошенькая девуля нашла сосок. И вместо тупорылой, спокойной, как окаменевшее говно мамонта Зины я, залетевший в родзал, узрел дешёвое яблочное повидло, растекающееся по рахмановке, как масло по горячей сковороде: «Усюсю, моя девочка! Утипути, моё солнышко!» Охи, ахи, вздохи и потоки страстной молдавской речи. Отрывали с мясом. Всё обошлось. Утром принеслась биологическая мать, её госпитализировали в палату, где она поторчала два дня с новорождённой – и была выписана. Наша Зина написала все положенные бумаги-отказы, ей срочным образом перетянули грудь и загрузили её гормонами, тормозящими лактацию. А надо сказать, Зина корова не мясная, а исключительно молочной породы. Так что проблем из-за этого сильно стимулирующего гипофиз и, соответственно, все органы-мишени прикладывания мы поимели не только психологических. Да и то, что называется «памятью тела» со счетов не скинешь. Так что пришлось нашу прежде никогда не страдавшую какими бы то ни было видами рефлексий Зину лечить у психиатра от самой что ни на есть настоящей, а не надуманной офисной депрессии. Оказалось, что Зина знает слова «пустота», «утрата». И даже подумывала – «только не говорите мужу!» – оставить девочку себе. Но, увидев «этих людей» в родильном доме, она поняла, что «моей крошке» будет с «ними» хорошо. Зависть она к ним испытывала страшную. Подавляла ментальными аргументами. «Пусть мой ребёнок растёт в богатой семье». Через год Зина появилась у нас снова. В поисках заказа. Основными условиями выставила: с биологическими родителями не встречаться; ребёнка после родов не показывать, сразу уносить. Я с ней «отработал» ещё троих детей. Молдаване получили российское гражданство, перевезли к себе детишек, купили, кроме квартиры, домик. Шатену-шофёру была куплена новенькая среднеклассовая машинка. И знаете, какое фото хранится у Зины в кошельке по сей день? Фото той малышки, которую она первой родила «на заказ». «Смотрите! – показывает она всем это фото с гордостью. – Она лежит на правом боку! Я всю беременность пролежала на правом боку, ну и она, значит, тоже. Моя девочка!». Фотка сделана в родильном доме. Биологические родители подарили эту фотографию суррогатной матери.
