Наталья Горская - Корова (сборник)
И вы думаете, что на этом всё закончилось? Вы напрасно так думаете, потому что с этого только началось. Не успела Людмила добежать до прачечной, где подрабатывала по вечерам, как навстречу ей шагнул моряк! Да не просто моряк, а военный моряк!! Да не просто военный моряк, а целый офицер старшего состава!!! Мало того, что симпатичный, так ещё и при полном параде: китель, кортик и фуражка аж до самых до усов натянута, а из-под козырька горят страстью два глаза-угля. Вах!
– Разрешите отрекомендоваться: капитан второго ранга Гарбузов. Честь имею сознаться в непреодолимой любви к Вам.
Тут же встал на одно колено, как рыцарь, и запел сентиментальную серенаду густым баритоном. Людмила аж присела от звуковой волны, направленной на её выбитое из привычного русла жизни существо.
– Мне бы на работу успеть, – только и смогла пролепетать она.
* * *Работа ведь ждать не будет: вмиг вышибут и найдут замену. Это среди творческих работников заменимых нет, а новую гладильщицу в прачечную всегда сыскать можно. Работа эта Людмиле ой, как нужна: её зарплата медсестры представляет собой ерунду какую-то в полтора прожиточных минимума. Вот она и устроилась в прачечную гладить бельё в свободное от основной работы время за ещё один прожиточный минимум. А два с половиной прожиточных минимума – это уже целое состояние! У других и такого нет.
Работа в прачечной пыльная и, что хуже всего, очень жаркая, как в горячем цеху. Утюги раскалены, от белья летит ворс, остатки моющих средств витают в воздухе едкой пыльцой. Людмиле на днях даже плохо сделалось. Голова кругом пошла, в глазах всё завертелось куда-то, словно она на каруселях катается. Но ничего, обошлось: обычный тепловой удар. Бабы водой на лицо побрызгали и домой отпустили. Она так испугалась, что её теперь за слабость здоровья выгонят, и больничный брать не стала. А что делать? Сейчас все выживают, как могут. А у Людмилы к тому же родители-пенсионеры. Пенсия отца вся уходит на оплату коммунальных услуг, пенсия мамы – на лекарства, а Людмилины два с половиной минимума – на оставшиеся тридцать три удовольствия жизни. Короче говоря, хорошо живут: грех жаловаться. Другие и того хуже буксуют по жизни.
Отец, правда, парализован. Было время, когда он отчаянно пил. Вроде и работал инженером, вроде и зарплата была нормальная, и жена не вредная, но ничего не тормозило. Сейчас пьют и с высшим образованием, и с низшим, и при деньгах, и вовсе без оных, и культурные, и вовсе одичавшие. Впрочем, культурные от пьянства тоже вскоре ничем не отличаются от одичавших, хотя в корне с этим не согласны. В России так принято: молодость пропить, накуролесить, испортить отношения с семьёй, восстановить против себя жён и детей, наделать глупостей. Принято считать, что это не страшно – молодость на то и дана. Как постареет, так и поумнеет. Молодость пропил от незрелости ума, в старости решил за ум взяться, а ума-то нет, браться не за что. Пропит. Начинает вести себя ещё более странно, деструктивно, как специалисты говорят. Вообще, в России так не говорят, на этот счёт придуман миф о некой загадочной душе. Чего только ни придумают, лишь бы сохранить за собой право приводить себя в это «загадочное» состояние с помощью милых сердцу ингредиентов!
Ещё бытует миф, что наши люди пьют, потому что они все поголовно несчастны. Ну, вот страна такая, что счастливым тут гражданство не дают, чтоб не сбивать массы с основного курса. Хотя, что такое счастье – тот ещё вопрос. Одни считают, что для счастья надо непременно встретить свою половинку – она-то и сделает тебя счастливым. Как она это будет делать посреди тотального несчастья – её проблемы. А если не сделает, ей же хуже будет, пусть пеняет на себя! Мстят половинкам, не оправдавшим доверия, жёстко и практически всю жизнь. Ту самую, которой больше никогда не будет. Другие уверены, что для счастья требуется много денег. Тогда можно сбегать в магазин и накупить себе счастья всех сортов. Знать бы только, где этот магазин и почём нынче килограмм счастья? Третьи придерживаются мнения, что во всём виноваты сионисты и масоны (большинство не разбирается, чем они отличаются), карма и чакры (из той же оперы), американцы, политики, погода, тёща, экология, пятна на солнце, террористы, соседи, Чубайс, адронный коллайдер и прочие люди, организации, предметы и явления, коим несть числа. Поскольку виноватых так много, сам бог велел пить. Можно всю жизнь. Ту самую, которой второй не будет. Но они же все виноваты! Посему продолжаем пить. Пока они не исправятся. Но они и не думают исправляться! Мало того, они даже не догадываются, что должны исправиться ради счастья какого-то спившегося назло всем товарища. Да и в каком именно направлении следует исправляться? Незрелому уму кажется, что мир только вокруг него вращается и лишь его интересы учитывает. А если не учитывает, ему же хуже – сопьюсь и точка!
Дескать, как тут не пить, если жизнь такая. Но когда люди пьяные валяются, жизнь ещё и не такой сделается. До пьяниц никак не доходит, что жизнь не сама по себе мрачная и беспросветная, а они её такой делают. Казалось бы, если в мире такая непростая ситуация, то имеет смысл хотя бы в семье сохранить островок счастья и уюта, а не вваливаться туда с обиженной на весь мир кривой рожей. Миру-то плевать, а вот семье «любоваться». Казалось, можно бы свой дом оградить от «такой» жизни, не перегружать его негативом и враждебностью, но… не дождётесь, курвы. Ишь, захотели на Руси легко прожить? Да не бывать этому!
Вот и Людмилин отец раньше шибко поддавал. Такая гнетущая обстановка была в доме, хоть не ходи туда, и нет никакой надежды вырваться из этой душной среды распада. Доходило до того, что Людмила с матерью убегали от буйства отца к соседям. А что соседи? Соседи – люди понятливые. У самих сын к наркотикам пристрастился. Уж где и какие наркотики он умудрялся найти на нищенские зарплаты родителей – сказать сложно, но буянил тоже исправно, когда «ломало». Соседи тогда к Людмиле прибегали. Когда не было возможности держать оборону ни у соседей, ни у Людмилы, бежали к соседям наверху. Если там было всё относительно спокойно, конечно же, а то у них спивалась сама мать семейства. Это вообще трагедия, по сравнению с которой запои других членов семьи – ничто. Она, если уходила в «изменённое состояние сознания», то до судорог и припадков. Тогда её дети бежали то к Людмиле, то к её соседям по площадке. А то ещё был «блокпост» этажом ниже, хотя там к хозяевам иногда вваливался племянник с пьяной компанией, и уж тогда обитателей сего блокпоста милости просим или к Людмиле, или к её соседям, или этажом выше.
Так и бегали друг к другу. А что делать? Все так живут. А когда все так живут, это перестаёт быть чем-то из ряда вон выходящим, становится нормой. Той самой, от которой происходит понятие нормальности. Кого теперь такими историями удивишь? Нормалёк всё! Так и надо жить. По этой норме сейчас почти в каждом семействе находится человек, который всеми силами старается жизнь близких сделать невыносимой и ужасной. Чтоб им скучно не было. А куда его денешь? Родная же кровь, хоть и ведёт себя как отпетая вражина, хуже террористов и коллайдера. У хладнокровных европейцев такое поведение причисляется к антисоциальным формам поведения и даже как-то лечится или изолируется, а мы себя утешаем красивым названием «загадочная русская душа». А если не станет она себя так вот «загадочно-прегадочно» вести, то какая же она тогда к чёрту загадочная? Миф-то создан – изволь соответствовать.
Относительно мирная жизнь в доме у Людмилы началась, когда у отца отнялись ноги. Мирная жизнь не сразу началась – больно жирно будет, если сразу-то. Сначала отец ещё ужасней стал себя вести, а однажды учудил такое, о чём и вспоминать-то страшно: решил выброситься из окна. Обычное дело у пьяниц, кстати, рядовое даже. Только такой неадекват мог додуматься, чтобы делать это с третьего этажа дома с низкими потолками в квартирах для сведения счётов с опостылевшей по всем пунктам жизнью. Позже объяснял, что забыл, на каком этаже живёт, вот до каких чёртиков допил. Когда ноги только отнялись, врачи сначала обнадёживали, ежели он пьянствовать какое-то время не будет, то возможно и начнёт ходить. Когда-нибудь. С другой стороны, жене и дочери оно даже как-то спокойнее, когда он никуда не ходит. Куда он может пойти-то? Уж явно не в музей или библиотеку. Побежит сразу, как пить дать, в магазин за самым дешёвым пойлом. Что ж в этом хорошего?.. Хотя кто-то наверняка придерживается другого мнения на почве повального плюрализма и махрового демократизма.
А тут он через подоконник переполз, перевесился, пролетел вниз пять метров, упал плашмя, да и сломал хребет. Ещё и головой стукнулся. Врачи тут уж руками развели: баста, не встанет. Отец какое-то время вообще не шевелился, даже не говорил ничего. Лежал, смотрел в потолок и беззвучно плакал. Жена и дочь тоже плакали, но не сдавались. Обычный быт обычных русских баб, до которого никому нет дела. Так целый год с ним возились, подменяли друг друга, чтоб сбегать на работу. Отец стал потихонечку двигаться и даже садиться. Вскоре и головой завертел, и руками задвигал. Врачи руками аж всплеснули: мол, всё только благодаря уходу близких. А для чего они ещё нужны, эти близкие?
