Анатолий Маев - Генетик
– Косынку сняла, против веры пошла, – объяснил космополит.
– А почему скульптурой предстает?
Выражение лица Семена Моисеевича сделалось серьезным. Он задумчиво посмотрел на собеседника и, выдержав паузу, тихо сказал:
– Видите ли, Еврухерий Николаевич… Бог всех нас без исключения скульптурами на свет являет. Совсем немногие предстают памятниками. Но мы отвлеклись! Так вот, уважаемый, что касается языческой религии троепреклонцев-десвяполов, могу сообщить следующее: верят и преклоняются эти люди трем идолам одновременно – идолу денег, идолу связей, идолу положения. Женщина-отступница считается распутной.
– А мужчины-отступники у них есть? – резонно задал вопрос Еврухерий.
– Есть. Но им проще. Если против веры идут, племя им сочувствует и даже помогает, потому что видит в них на голову поврежденных.
– А если мужчина по любви женится? – задал Макрицын очередной вопрос.
– Мужчинам можно.
Пока ясновидящий черпал знания о мало кому известном племени, в комнате опять возник Залп. Он был явно сильно расстроен, беспрерывно курил и набирал один и тот же номер телефона. В трубке слышались длинные гудки. За какой-то миг перед взором Еврухерия пролетело два месяца из жизни поэта – часы, спрессованные в секунды. И вот уже Залп предстал беседующим с двумя женщинами: матерью и сестрой Илл-Анны.
– А что материально вы можете дать ей? – спросила старшая. И добавила: – Надо у мужа спросить – как муж решит, так и будет.
Произнеся эту фразу, она испуганно посмотрела вверх. Еврухерий последовал ее примеру и увидел, что под потолком, словно лодка на небольшой волне, покачивается все тот же трон, и сидит на нем все тот же человек, а глаза его все такие же злые и властные. Повелитель приподнял кисть и указательным пальцем медленно дважды повел вправо и влево.
– Илл-Анна не будет вашей женой, – сразу же сообщила мать. – Извините, вы ей не пара. Она у нас не распутная! Дочка позвонит вам и все скажет сама.
Сочувственная, полная грусти улыбка пробежала по лицу Вик-Арры, золотой ореол вокруг ее тела усилился. И тут же Макрицын увидел Залпа идущим с Илл-Анной морозным вечером по тихим московским переулкам. Денежный, Пречистенский, Староконюшенный…
– Я не буду твоей женой, Сашенька. Прости меня! – донеслось до Еврухерия.
– Что с тобой случилось, любовь моя? – спрашивал Залп.
– Я не люблю тебя, Сашенька, – отвечала Илл-Анна.
– Но как же так? Внезапно, беспричинно разлюбила? В тот последний вечер, который мы провели у меня дома, ты говорила, что мечтаешь, чтобы у нас родилась дочь. Ана следующий день перестала отвечать на звонки. Что произошло, объясни мне, Илл-Анна?
Но Залп в ответ услышал ту же фразу:
– Я не буду твоей женой. Прости меня.
– Но ведь мы так сильно любили друг друга, Илл-Анна! – в сердцах воскликнул Залп, чувствуя приближающуюся потерю.
– Перестань, Саша. – Голос женщины сбился на фальшивые ноты. – Разве ты не понимаешь, что любовь проходит? Я любила тебя и разлюбила. Да и кто знает, что такое любовь? У всех она своя. У меня вот такая.
– Что с вами такое, позвольте полюбопытствовать? – обратился Семен Моисеевич к Еврухерию, на лице которого было странное выражение.
– Как вы думаете, – положив карандаш на тетрадь, спросил Макрицын, – Илл-Анна правду сказала?
Ответ космополита последовал мгновенно:
– Еще не родилась на свет женщина, которая говорила бы правду!
Еврухерий вновь погрузился в размышления. Какие-то мысли витали в его голове, но положить их на язык не удавалось. Он несколько раз начинал фразу и, не договаривая, останавливался.
Семен Моисеевич пришел на помощь:
– Сам Залп от нее не уйдет, потому что любит ее по-настоящему. Увы, когда Илл-Анна убеждала, что тоже его любит, она говорила неправду. Не потому, что хотела обмануть, но потому, что несчастна. Ей вообще не дано любить – ей предписано слушаться отца. Любить может только человек с духовным началом, а у нее начало материальное. Поэтому они и расстанутся. Собственно говоря, иначе-то и быть не может, ибо, как вы, надеюсь, помните, «материальное и духовное начала совместить нельзя».
– Но она бы пошла за него, да отец ведь не разрешил, – словно в оправдание Илл-Анны заметил Макрицын.
Семен Моисеевич поочередно подтянул голенища своих гусарских сапог и задумчиво произнес:
– Говорите, отец не разрешил… Да неужели вы, умный человек, не понимаете, что женщина и не хотела, чтобы отец разрешил? Илл-Анна по определению не может жить за рамками привычного ей доисторического бытия, которое определяется дикими племенными понятиями о хорошем и плохом. Поймите: ничто, кроме духовного начала, не способно вытащить человека из болота. Ничто!
Слова «полуфранцуза-полуеврея» посеяли какие-то сомнения в душе Еврухерия, суть которых он выразил вопросом:
– А вот интересно мне вдруг стало: и вправду, что такое любовь?
– Точного определения нет, никогда не было и не будет. Это вам не математика – косинус делим на синус, получаем котангенс, и никак иначе. С любовью намного сложней. Из известных суждений заслуживают внимания лишь несколько. Лично я отметил бы Платона с Аристотелем да Фрейда, но сам придерживаюсь собственного определения, если вам любопытно.
– Послушаю, – снизошел ясновидящий.
– Любовь есть духовно-половое влечение, сила которого определяется степенью готовности к самопожертвованию, – отчеканил Семен Моисеевич.
Тем временем голоса Залпа и Илл-Анны становились все тише и тише.
Неожиданно раздался треск ломающегося камня, зашевелился и приподнялся асфальт, и на поверхности, как грибы, стали появляться какие-то необычные люди. Все они имели поразительно хитрые, невероятно проницательные и устрашающе холодные глаза. Словно по команде, эти люди мгновенно образовали кольцо, внутри которого оказались Илл-Анна и поэт.
От увиденного Макрицына охватил ужас, и он заорал. Космополит, подскочив к нему, попытался утихомирить:
– Что вы орете как резаный? Успокойтесь, вас не тронут! Я рядом с вами. Продолжайте записывать.
Кольцо из людей, сужаясь, приближалось к Илл-Анне и Александру. Макрицын узнал тех самых мурлыканов, которые отговаривали женщину от встреч с Залпом. Целостность круга нарушилась: из него выбежал человек и, встав лицом к возлюбленной Залпа, произнес:
– Мы нашли его. Он очень богат! И уже едет из дальних болот, чтобы жениться на тебе. Ты не можешь ослушаться отца!
Сделав к нему шажок, женщина оглянулась, посмотрела на Залпа и остановилась в нерешительности.
– Но я люблю Сашу! – произнесла Илл-Анна.
Люди громко засмеялись.
– Несчастная! – голосом, полным презрения, произнес брат отца. – Ты разве забыла, что ты – женщина?
– Нет, – прозвучал робкий ответ.
– Ты забыла, что наши женщины не имеют права любить? Забыла, что наши женщины выходят замуж по воле отца?
– Нет, – покачала головой Илл-Анна, – я это не забыла. Но я люблю Сашу и хочу быть его женой. Мне хорошо с ним! Я хочу быть с ним, хочу ощущать его каждое мгновение рядом! Он мой желанный!
– Одумайся, ты на грани падения! Мы стремимся уберечь тебя от презрения и осуждения всего племени, а ты уже близка к падению. Ты перестала понимать, что говоришь! Порядочной женщине не должно быть хорошо с мужчиной, она не может ощущать и желать мужчину. Мужчине должно быть хорошо с порядочной женщиной, мужчина может ощущать и желать порядочную женщину, просто как мужчина или когда решит, что ему нужен ребенок. И ты не можешь думать и поступать иначе, пока носишь косынку на шее! Пойдем с нами! – Мурлыкан и протянул к Илл-Анне руку.
Словно загипнотизированная, женщина сделала несколько шагов вперед, и сразу же соплеменники подхватили ее и унесли. Залп остался один.
Сюжет молниеносно поменялся, и Еврухерий вновь оказался в комнате, где на троне сидел лысый мужчина.
– Чё, всем уже растрезвонить успела? – раздался его громкий, грубый, коробящий слух голос.
Макрицын увидел, как человек на троне злым, уничтожающим взглядом, полным ненависти и презрения, смотрит на статую. Не понимая, что происходит, он перевел глаза на Семена Моисеевича.
– Вик-Арра рассказала Залпу, что Илл-Анна упала и повредила нос, – пояснил космополит. – Я, признаться, сам не возьму в толк, какой уж тут криминал, отец так на родную дочь кидается. Но знаете, я давно пришел к выводу, что только дома, в семье, индивидуум в своей истинной сути предстает. На людях все мы хороши: кто в гриме, кто в маске, кто в парике… Приспосабливаемся. Общаешься с человеком на работе, к примеру, и до чего же он милым и душевным кажется! А дома тот самый тип весь вечер на диване лежит, семечки грызет и одним лишь своим присутствием наводит ужас на домочадцев… Грустно, но вынужден констатировать, Еврухерий Николаевич: многие семьи в каменном веке остались. В наше-то время, чтобы взрослая женщина, мать, бежала от любимого человека домой, как нашкодившая школьница, боясь быть наказанной родным отцом!
