Александр Проханов - Время золотое
Рубились в рукопашной насмерть. Боевики ногами били в щиты, наносили удары в голову. Проминалось железо, слетали с голов шаровидные шлемы, трескались пластмассовые забрала. Полицейские дубины ломали скулы и челюсти, тупо глушили. Удары щитов плющили тела, в кровавые лепешки сминали лица.
Полицейский, потеряв щит и шлем, ошалело, как оглушенная рыба, пучил глаза, а его валили, топтали, запрыгивали ногами на грудную клетку, выдавливая изо рта струйку крови. Демонстрант упал на колени, а его дубасили с обеих сторон, и при каждом ударе дубины из него вылетала красная жижа, в которой сверкали выбитые зубы. Он клонился, заваливался, а его продолжали бить, словно вгоняли в асфальт. Двое схватились, коленями били в пах, топтались, хрипели, пока полицейский не боднул головой демонстранта, и тот отшатнулся, получил вдогонку удар ногой, от которого тупо рухнул. И среди рукопашной, уклоняясь от ударов, двигались полицейские операторы с телекамерами, выхватывая лица боевиков.
Схватка напоминала жуткое нерестилище, которое трещало, бурлило, брызгало кровавой икрой и молокой. У боевиков слетали платки, открывались молодые ненавидящие лица, рты, изрыгавшие мат, расквашенные в кровь носы. Полицейские, потеряв щиты и дубины, бились, как борцы без правил, доставая ногами врагов. В руках боевиков появились заточки, и двое полицейских ахнули, хватаясь за бока, откуда извлекали тонкую, окрашенную кровью сталь.
Грохнул взрывпакет, на мгновение расшвыряв полицейских, но открывшаяся пустота вновь наполнилась яростными клубками. Полетела пластмассовая бутылка с бензином, полыхнула липким огнем. Полицейский, охваченный пламенем, закрутился волчком, по-звериному взвыл, оставляя ряды.
Заслон был прорван, цепь разомкнулась. Черная магма с ревом потекла, заливая мост до перил и бронзовых фонарей.
Бекетов, оттесненный в сторону, видел взмахи дубинок, слышал лязг щитов. Под ногами у него валялся разорванный транспарант. Знаменосец с имперским флагом наклонил древко, действуя им как копьем. Молодая женщина схватила на руки ребенка, поворачиваясь спиной к ударам.
Бекетов увидел Елену, ее смертельно белое лицо, беззвучно кричащий рот. Ринулся к ней, рывками приблизился, схватил за рукав и, почти отрывая его, потянул, выдирая из драки. Их подхватила толпа, которая стекала к Болотной, отделяясь от основного потока, льющегося на мост.
И уже из-под моста выбегали свежие силы ОМОНа. Блестели щиты и шлемы. Рассекали бегущую на мост толпу, оттесняли обратно на Якиманку. Били в тыл головному отряду. От Кремля валили на мост войска, закупорили спуск, зажав демонстрантов в тиски. Подкатывали автозаки. На мосту еще продолжалась драка, но демонстрантов выхватывали из гущи, тащили волоком, вбрасывали в автозаки. Ярость стихала. Рассеченная на ломти толпа сдавалась, таяла, исчезала в уродливых железных коробках.
Бекетов видел Градобоева, что-то беспомощно выкликавшего в мегафон. Видел обморочное лицо Елены. Испытывал жестокое торжество, чувство победы, которую одержал над слепой историей. Заставил ее следовать в заданном направлении.
ГЛАВА 33
Уже вечером Немврозов вышел в эфир со своей метафорической программой «Смута». Бледный от волнения, с лицом театрального трагика, он возвестил о катастрофе, которая приблизилась к русскому порогу. О мятеже, который с великим трудом был остановлен, но не отступил, притаился, готов полыхнуть оранжевым пламенем и испепелить, в который уж раз, Государство Российское.
На экране возникла колонна, черная смола, затопившая Якиманку. Транспаранты: «Чегоданов – беги!», «Чегоданов, привет от Каддафи!», «Градобоев – наш президент!». Возник Градобоев, с лицом вождя и пророка, с полубезумной улыбкой, шагающий в окружении знамен и цветов. И сразу – драка с полицией у въезда на мост. Дубины, щиты, удары ног, кулаков. Демонстрант с зачехленным лицом засунул пальцы в рот полицейскому и рвет ему губы. Другой демонстрант выхватывает из груди полицейского заточку, красную от крови.
«Неужели снова авантюрист и разбойник ввергнет народ в братоубийство? Неужели морги наполнятся трупами русских людей?» – трагически вопрошал Немврозов. И тут же возникали стеллажи морга и уложенные на них обнаженные трупы – задеревеневшие руки, заостренные носы, разведенные врозь ступни.
Снова «Марш миллионов», знамена, плакаты: «Чегоданов, отдай награбленное!», «Градобоев, вперед, на Кремль!». Истовое, с блуждающей улыбкой лицо Градобоева, розовое видение Кремля и свалка на мосту. Орущие рты, лязги щитов. Молодой знаменосец бьет заостренным древком в основание полицейского шлема. Полицейский, роняя дубинку, падает навзничь, а ему на грудь запрыгивает разъяренный демонстрант и начинает прыгать.
«Люди русские, неужели нам опять суждены танки в центре Москвы, горящий город, брат, стреляющий в брата? Неужели злобный заговорщик, мерзкий чародей и колдун запалит пожар в центре святой Москвы?»
Возник Белый дом с дымящими окнами, черный от сажи фасад, танки стреляют прямой наводкой, и рыдающая женщина, возносящая руки к небу.
«Да, воистину, нам нужна великая Россия, а им, бесам тьмы, нужны великие потрясения, – патетически возглашал Немврозов, и в голосе его дрожала больная, готовая лопнуть струна. – Посмотрите на них, вот они, оранжевые бесы!»
И снова колонна. Зоркая телекамера нашла в ней молодого мужчину с горбатым носом, гибким змеиным телом и плакатом: «Проведем гей-парад Победы в Москве!» Рядом две девушки целуют друг друга в губы, обнажают груди, крутят страстными бедрами. Третья держит над ними икону и плакат: «Однополые браки заключаются на небесах!» И опять чудовищная драка. У полицейского отбирают щит, срывают шлем, тащат по асфальту, и какая-то женщина хлещет его букетом цветов, плюет в окровавленное лицо. Лик Градобоева, надменный, счастливый. Вершитель истории, хозяин человеческих судеб.
«Братья и сестры, неужели допустим, чтобы в наших городах свистели пули и рвались снаряды? Неужели наши чудесные дома, дворцы, храмы, наши бульвары и парки станут выжженной землей?»
И возникли картины разгромленного Грозного. Остовы домов, сгоревшие танки, изглоданный снарядами дворец Дудаева, трупы на улицах. Из разорванного газопровода вырывается рыжее пламя, озаряет снега, и среди снегов, в коконе света – цветущая вишня, разбуженная адским огнем.
«Граждане России, это он, Градобоев, рвется в Кремль по вашим трупам. Он строит свой храм из ваших гробов!»
Градобоев шел во главе колонны, как триумфатор, окруженный цветами и флагами. За ним тянулся бесконечный поток людей, ликующие, восхищенные лица. И этот поток, эти лица сменились погребальной процессией. Множество гробов плыло над толпой среди рыданий и слез. Эти кадры текущих гробов повторялись еще и еще, и казалось, что процессии нет конца и гробам нет числа. «Марш миллионов» превратился в похоронный марш, и это зрелище было невыносимо.
После передачи Бекетов позвонил Немврозову.
– Ты гений! Твои заслуги неоценимы! Когда мы победим, я поставлю перед Чегодановым вопрос, чтобы тебе дали канал. Мы накануне новых времен, и для этих времен потребуются новые символы, новый язык, новая метафора. И на это способен только ты!
– Что бы я делал без тебя, мой учитель и вдохновитель! – польщенный, воскликнул Немврозов. – Я приму от Чегоданова канал, если ты станешь моим личным опекуном и консультантом. Новой России без тебя не быть. Не Чегоданов, а ты – архитектор новой России! – И в голосе Немврозова звучала неподдельная благодарность и благоговение.
ГЛАВА 34
За три дня до президентских выборов в Москве состоялись шествие и митинг в поддержку Чегоданова. Теплым влажным утром, под весенними тучами, сквозь которые внезапно брызгало солнце, по пустому Кутузовскому проспекту, от Москвы-реки к Поклонной горе, двинулись медлительные торжественные колонны.
Их возглавляли хоругвеносцы. Могучие, в черном облачении, с железными бородами, они сжимали в костяных кулаках тяжелые древки, на которых развевались хоругви и прапоры. На громадных, шитых золотом и серебром полотнищах волновались Спасы с огромными глазами и жемчужными волосами, Богородицы в фиолетовых и алых покровах, угодники со священными книгами, ангелы с шелковыми крыльями. Грозно и восхитительно сияло серебром огромное распятие с голгофой и черепом в основании.
Шествие хоругвеносцев, их неодолимая поступь воплощали могущество Церкви Воинствующей, которая окормляет Россию хлебом духовым.
За хоругвеносцами шли православные братства. Множество женщин и мужчин несли иконы в окладах, на белоснежных полотенцах, среди горящих свечей и лампад. Они пели псалмы, и казалось, песнопения несутся из низких облаков. Вдруг брызгало солнце, на рушниках расцветали шитые шелками цветы и ягоды, озарялось чье-нибудь восхищенное женское лицо, чей-нибудь мужской торжественный лик, обращенные ввысь. Туда, где над головами струилась тонкая, жемчужного цвета, лента, изображающая Пояс Богородицы. Пояс, который заслонял Москву от всех напастей и бед, разгонял сатанинские полчища, клал предел злу и насилию.
