Дарья Кузнецова - Увидеть Париж – и жить
– Иногда испытываю – и что? Это минутное, преходящее счастье, как опьянение.
– У тебя и вправду есть талант, иначе бы тебе не аплодировали и не вызывали на бис. Лариса, ты вживаешься в свою роль на сцене, это настоящее искусство, далеко не всем такое дано, поверь мне, ты должна быть благодарна судьбе.
– Не знаю, Михаил. Мне стало лучше, чем прежде. Но меня порой посещает странное чувство, что я живу не своей жизнью, иду не своим путем. Печальные воспоминания, тоска, кошмары не оставили меня. Прости, ты хороший парень, но я не хочу от тебя ребенка, хотя всю жизнь мечтала забеременеть, у меня будто какой-то психологический барьер, – я отодвинула его руку.
– Лариса, у тебя глубокий эмоциональный кризис. А ты думаешь, что кто-то живет без этого? Без страданий, сомнений, сожалений, горечи и тоски? Ведь для чего-то такие чувства нужны, раз все так устроено, во всем, что с нами происходит, таится скрытый смысл.
– Какой смысл? Ведь все произошли от одноклеточной амебы в результате длительной эволюции, и все живое борется за существование и выживание, удовлетворяет свои потребности, – я налила себе еще полстакана вина.
– Не знаю, так ли все это было, ведь никто не присутствовал ни при сотворении мира, ни при первом эволюционном толчке, – пожал плечами Михаил.
– А что тебе говорит твое сердце? – спросила я.
Я быстро выпила, поставила бокал и лежала, глядя на краешек темного каннского неба.
– Оно обычно говорит со мной на другие темы. Например, о том, что я люблю тебя. Да, Лариса, для меня это не просто связь. Ты затронула самые тонкие струны моей души. У меня было много женщин. Но ни у одной из них не было такого страдания в глазах, ни одна не смотрела на меня с такой невысказанной, глубочайшей болью. На тебя будто обрушились все несчастья земли. Мне кажется, мой долг тебе помочь, раз нас свела судьба.
– Миша, как ты можешь мне помочь? Ты уже помог мне с трудоустройством, это много для меня значит, – я слегка улыбнулась, и мне тут же стало грустно. – Ты говоришь хорошие слова, не знаю, почему они меня не трогают, – и мне на глаза навернулись слезы.
– Лариса, не плачь, все хорошо. Все, что тебя беспокоит, на самом деле неважно.
Михаил стал гладить меня по голове и целовать. Та ночь незаметно прошла, за ней наступил день. И я потеряла счет дням и ночам. Я старалась ни о чем не думать, запивала грусть вином и смотрела вокруг, на меняющиеся картинки, будто я ехала вниз по горному серпантину на кабриолете. Разве можно о чем-то думать, когда вокруг завораживающая, дикая красота, в лицо дует свежий ветер и светит солнце, захватывает дух и уже неважно, что ждет у подножия вершины.
Мой финансовый капитал был при мне и продолжал расти, в театре я получала весьма немаленькую по моим прежним меркам зарплату.
Наши отношения с партнером нельзя было назвать идеальными. Мне все-таки кое-что не нравилось в Михаиле. Например, его манера любоваться собой, своим телом. Когда он что-то говорил, чувствовалось, что ему самому очень нравятся собственные мудрые высказывания. Это почему-то раздражало меня. Ну и что? Он в принципе хороший парень, с ним хороший секс, а о настоящей любви думать потрепанной дамочке за тридцать, наверно, уже не стоит, – с грустью думала я.
Один раз, когда вечером мы сидели с Мишей на террасе в ресторане на побережье и доедали мидии с кориандром, мне позвонила Алина.
– Привет, Лариса, тебе удобно разговаривать?
– Да, что ты хотела сказать?
Михаил сидел в шелковой рубашке и дорогих джинсах, с удовольствием допивал вино и с удовольствием рассказывал о премьере какого-то спектакля «Кристалл в сексуальном рабстве». Я была рада отвлечься.
– Лариса, ты знаешь, я полюбила мужчину, и он тоже любит меня. Я никогда не думала, что такое может случиться со мной.
– Здорово, поздравляю! Где ты с ним познакомилась?
– В церкви. Я зашла туда просто посмотреть живопись, такая маленькая церквушка на Новом Арбате. Там был молодой парень. Он у них читает псалмы или что-то в этом роде. Мы разговорились. Он предложил мне снова встретиться. Андрей, его так зовут, считает, что со мной очень интересно общаться, у меня прекрасная душа. А то, что я инвалид, ему совсем неважно. Представляешь, совсем неважно. Он не врет, ему действительно со мной хорошо.
«Может быть, эта любовь небескорыстна», – подумала я. И Алина будто прочитала мои мысли.
– И это вовсе не из-за денег. Он сын очень богатого человека из правительства. Андрей говорит, что моя болезнь – это совсем не трагедия. У меня особый путь, в вечности я буду здорова. Не знаю, будет ли эта вечность. Но он дал мне почитать разные религиозные книги. Идея, о которой говорится в Евангелии, о любви и прощении, мне понравилась. Нет, правда, он меня действительно любит, я его не раздражаю, никогда не думала, что кто-то может полюбить меня, с моим уродливым характером и уродливым телом. Я часто плачу по ночам. Ларисочка, дорогая, прости меня, прости, пожалуйста, если сможешь. Ведь это я заплатила, чтобы тебе сделали ту операцию. Я так боялась, что ты родишь ребенка, уйдешь от меня, и я снова останусь одна, совсем одна, одиночество это невыносимо. Я всю жизнь была одинока. Ларисочка, ты можешь меня простить, когда-нибудь, может быть, не сразу, хотя бы перед смертью?
Глава 25 Смерть и жизнь
У меня перехватило дыхание, впрочем, я давно подозревала что-то подобное.
– Ладно, Алина, я не обижаюсь, у меня все равно уже не будет детей. Все попытки были неудачны, у меня тоже особый путь, – деревянным голосом ответила я.
– Ларисочка, мне так жаль, я не знаю, как загладить свою вину. Андрей хочет жениться на мне. Я пока думаю, но, скорее всего, я соглашусь. Ты приедешь к нам на свадьбу?
– Думаю, нет, Алина. Я сейчас во Франции, работаю в эротическом театре, я очень занята.
– Ларисочка, если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, все что угодно, ты только позвони. Я не знаю, что я могу сделать для тебя.
– Хорошо, буду иметь в виду, – ответила я и положила трубку.
После этого разговора остался неприятный осадок. Но скоро я почти забыла о нем. Художественный руководитель театра давал мне уроки актерского мастерства. Я стала вживаться в роли, и мне все лучше удавалось передавать эмоции на сцене. Мои коллеги замечали, что я стала играть более профессионально, и Даниэль хвалила меня. Мне действительно хотелось пережить чужую жизнь, хотя бы сыграть головокружительную страсть и испепеляющее желание, если в реальности мне этого больше не дано. Порой во время спектаклей и репетиций меня действительно охватывали похоть и ярость. Я злилась на свою неудавшуюся жизнь, на судьбу, на людей, смотревших на меня из зала, успешных, состоявшихся и уверенных в себе. Почему я не такая? Почему я играю в сомнительных спектаклях и не чувствую себя счастливой? Неужели для меня остались только забвение и омут удовольствий? Что случилось с моей жизнью? Ну и что, пускай я окончу свои дни, изображая секс на сцене. У меня вряд ли когда-нибудь будут дети, я не нашла себе другого места в этой вселенной разврата и зла. И я упивалась наслаждением, смесью вседозволенности, желания и отчаяния. Я проживала каждый день как последний, моя боль немного утихала от марихуаны и алкоголя. Жизнь заставила меня пережить столько страданий и разочарований, и теперь я перестала что-либо себе запрещать, я хотела познать пьянящую сладость удовольствий, чтобы забыть обо всем на минуту, на час, навсегда, перестать страдать и выпить до дна чашу обманчивого счастья. Что-то сломалось во мне, и уже не осталось никаких внутренних рамок и границ, сотни глаз зрителей, горящих огнем желания, стали приносить мне наслаждение. Но иногда снова приходили грусть, тоска и печальные воспоминания. Но я старалась ни на кого не обижаться, жизнь проходила. Мне казалось, я вдруг постарела на много лет и слишком остро поняла, что все суетно, скоропреходяще, все люди несовершенны и причиняют друг другу боль. Главное – наслаждаться и наслаждаться до последнего биения измученного сердца, чтобы не умереть от душевных мук, чтобы остались силы жить, ходить по земле и дарить людям радость.
А на следующем спектакле произошло страшное. Я вышла на сцену в последнем акте «Любви отверженных». Мы с Мишелем сидели на убогом ложе в подвальном помещении.
– Все прошло, – восклицала я в смертельной тоске. – Моя жизнь погибла. Я на самом дне и совершила столько ошибок. Общество равнодушно и безжалостно. Неужели нет пути назад? Если бы я была богата, возможно, моя судьба сложилась бы иначе. Но теперь я жестоко расплачиваюсь за то, что не увидела иной радости в моей серой, бедной жизни кроме наркотиков. А было ли где-то счастье? Могла ли я его найти? Что еще могло принести мне упоение и восторг? Этот вопрос не дает мне покоя.
– Но разве то, что мы вместе, любимая, это не счастье? – спросил Михаил, снимая с меня лохмотья.
И тут из зрительного зала раздался выстрел. Я не успела сразу сообразить, что произошло. Через секунду я все поняла, инстинктивно соскочила с кровати и оказалась на полу. А Михаил лежал в крови на грязном матрасе. В зале началась паника, послышались крики. Я бросилась к возлюбленному. Он был ранен в спину, по серому матрасу медленно растекалось кровавое пятно. Я посмотрела ему в глаза.
