Евдокия Турова - Спасенье огненное (сборник)
Не посвященная в божественный сценарий, я поспешила покинуть место действия с максимально возможной скоростью. Промчавшись сквозь толпу, я улетела на вокзал и закомпостировала билет в купейный вагон скорого поезда «Москва – Ташкент». До отхода поезда, трясясь, я проторчала в женском туалете. Опасения, видимо, были напрасными: спаситель мой не показался. Хочется думать, что в это время он уже сидел в своей небесной гримерке, стирал татуаж, прилаживал обратно нимб и травил анекдоты собратьям по ремеслу: ведь он ангел-хранитель. Он свое дело сделал, а я понеслась навстречу судьбе с еще большей скоростью.
В поезде соседом напротив был молодой туркмен, с четвертого курса МГИМО. Тонкое породистое лицо. Пушкин на фарси наизусть – страницами. У него практика только что закончилась в Париже, в представительстве ЮНЕСКО по странам Востока. Наконец-то, вот оно – культура древнего мира и интеллектуальная высота. Не ударяя в грязь лицом, я цитирую Хайяма. Но парню что-то не до Хайяма.
– Я домой еду, в Ашхабад. Знаешь зачем? – Парень был явно и радостно взволнован. – С невестой знакомиться, родители посватали. Представляешь, ее отец – замминистра! В МИДе! Мой отец там рядовой сотрудник, а она – дочь замминистра! Дочь замминистра!
Подъезжаем к Ташкенту. Парень выглянул в окно и просто скончался от счастья.
– Посмотри, меня уже встречают по статусу зятя замминистра!!!
На перроне будущего зятя замминистра братской республики ждала черная «Волга».
Да уж, тонкое это дело – Восток!
Прибываю в Андижан. Воскресенье. Учреждения, конечно, не работают. Надо искать ночлег, то есть ехать в город. А где, собственно, город-то? Вижу лишь высоченные дувалы да арыки. Очень похоже на декорации. Оглядываюсь – ни единого русского лица. Ни единого! Старики на осликах, стайки детей, женщины, закутанные до глаз в белые тюлевые покрывала. И я, как глухонемая, пытаюсь что-то вызнать, маячу, показываю на чемодан – в ответ только отрицательное качание головой.
Администраторша единственной в городе гостиницы с ходу дает мне от ворот поворот:
– Поселить не могу, поскольку в паспорте нет прописки.
– Но я же… Да как же… Да мне только переночевать…
– Никак не возможно – и все тут.
Сижу со своим чемоданищем в холле, за окном начинает темнеть, податься мне некуда. Внимательно читавший газетку узбекский джентльмен любезно поинтересовался, не хочет ли девушка отдохнуть в его номере. Другие узбекские джентльмены, тоже читавшие газетки в холле, тут же отложили их в сторону. Остро ощутилось, что я, по их меркам, просто совсем голая. «Не выпустят тебя оттуда», – пронеслись в голове слова давешнего спасителя.
Это становилось самой что ни на есть реальной действительностью. Очень и очень было похоже: сгину посреди этих дувалов – и никто не узнает. Душа моя замерла в отчаянии, сердце сжалось от ужаса. Тут верховный режиссер, видимо, снова решил, что уже пора вмешаться. Дверь гостиницы с грохотом раскрылась, и целая орава ангелов-спасителей ввалилась в холл. На сей раз они были замаскированы под футбольную команду ташкентского СКА, якобы приехавшую в Андижан на игру. Мое отчаянное положение они увидели сразу же, и вопрос, представьте себе, сразу же и решился: место я получила!
Оказалось, что хороший номер для меня есть: двухместный, с удобствами. Соседка Тамара, русская женщина средних лет, разбирала на столе свои деловые бумаги и документы. Она научный сотрудник ташкентского НИИ, здесь в командировке, завтра полно дел. От моего появления не в восторге.
Еле я успела смыть с себя железнодорожную грязь – в дверь стучат и меня зовут зачем-то к администратору. Не ожидая ничего хорошего, ползу вниз. Возле администратора, свешиваясь всем телом со стула, сидит жирный милиционер-узбек и держит в руке мой злополучный паспорт без прописки.
– Бэз прописки никак нэльзя!
– Да я же только до утра… Да я же ваших детей учить буду!
– Нэльзя!
– Посмотрите, уже ночь. Куда я денусь?!
– Нэльзя!
За окном кромешная темнота, в холле все те же джентльмены, и, судя по всему, они в курсе дел.
Уливаясь слезами, собираю в номере вещи. Тамара подняла голову от бумаг:
– Сиди тут и жди меня, никуда не выходи!
Очень быстро куда-то сходила, вернувшись, коротко бросила:
– Сходи еще раз, там все в порядке.
И снова углубилась в бумаги. Тот же самый толстый милиционер встретил меня как родную. Он сиял всей своей жирной мордой, радовался, что я буду учить детей, зазывал останавливаться в гостинице снова и снова. Я бы даже сказала, что он как будто бы извинялся, ну уж насколько он вообще на это был способен. Джентльменов из холла как ветром сдуло; видимо, Тамара как-то пригрозила этой своре. Вникать в нюансы не было сил, я сразу же кинулась в постель и уснула мертвым сном. А наутро проснулась в пустом номере.
Для следующей сцены понадобятся декорации, изображающие местную автостанцию. Получив направление, пытаюсь уехать в свою деревенскую школу. Площадь-пятачок, кругом только высоченные дувалы. Жара. Действующие лица все те же: старики на осликах и без них, стайки детей да белые мумии женщин, закутанных в тюли. И еще раз жара. Кого узбекская жара ни разу не колотила по башке, тому этого не объяснишь. Снуют мальчишки, предлагая утолить жажду каким-то белым напитком. Из одного ведра и одной кружкой. Желающие утоляют. Само здание с ржавой вывеской «Автостанция» закрыто, окошко кассы заколочено. (Как я потом узнала, шоферы не могли взять в толк, как это они будут пассажиров возить, а брать с них ничего не будут. Право брать тут желанно и свято.)
Ни расписания, ни каких-то иных обозначений нигде найти не могу. В ответ на мои вопросы – все то же отрицательное покачивание головой. Между прочим, я ничего не ела и не пила около суток. В какую чайхану ни сунусь, везде одни узбекские джентльмены. Узбекистан уже чудится мне кошмарным сном, от которого очень хочется проснуться. Да еще этот чертов тяжеленный чемодан – так и подмывает выкинуть всех Матиссов в арык. Ну куда же мне ехать-то, гос-споди! Села на свои культурные ценности, гибну, жду акции свыше. Что мне еще остается?!
Очередного спасителя Всевышнему пришлось соткать прямо из знойного узбекского воздуха. Невысокий лысоватый милиционер Володя, каких тысячи в русских городах, акцию провел в высшей степени ответственно и квалифицированно. По приезде на место первым делом как следует накормил меня в самой большой чайхане. Потом взял в отделении милиции мотоцикл с коляской и повозил по округе.
– Местные будут знать, – такое было дано пояснение: слова Володя экономил. Напоследок дал листочек с номером телефона, оглядел с ног до головы, вздохнул:
– Оборку хоть пришей.
Взял под козырек и убыл по начальству.
Слава тебе Господи, нашла я ту школу, куда меня направили. Радости там особой никто не изобразил, и на то оказались потом свои причины. Но тем не менее дали ключи от школьного пристроя, где жили молодые учительницы. Только я кинула свой чемодан проклятый, как услышала:
– Девочка, ты что, учительница новая?
В дверях стояла толстая брюнетка в полосатом узбекском платье. Так я познакомилась с Риммой, мамой Римой. За высоким дувалом в малюсеньком садике мамы Римы размещался рай. Там было прохладно в тени винограда, там на верандочке всегда был чай с лепешками, а также бесконечные монологи мамы Римы.
– Мы, деточка, жили подо Львовом, там поселок был, он к Польше относился. Но в тридцать девятом году все перемешалось: пришли русские войска, сказали, что мы теперь в России. Мой папа был портной, а мама была красавица. У нас, евреев, очень, деточка, красивые женщины. И вы ведь знаете, конечно, нашу знаменитую еврейку Плисецкую? Так вот, любая еврейка под одеялом – Плисецкая! Перед приходом русских у нас многие, кто побогаче, уехали на запад, в Польшу. Они все там потом погибли: их поляки немцам выдали. Когда в сорок первом начались эти страшные немецкие бомбежки, мы поехали с эшелоном русских на восток. На от крытой платформе, все вместе: папа, мама, братишка и я. И дождь, и копоть паровозная, мы все были черные-черные. Это страшно вспоминать, деточка. Я ведь очень долго потом ничего не помнила, не слышала и забыла, как говорить. А потом начала вспоминать и плакать. Все мои остались там в степи… Бомбили, все горело, и люди горели… Я оглохла и долго еще была как бы дурочка, не понимала, где я и кто. Очнулась уж в детдоме, в Андижане. Тут вот и довел Бог жизнь прожить. И сама за узбека вышла, и уж дочерей за узбеков выдала. Если бы я сейчас где-нибудь увидела хоть какую-нибудь противную губастую еврейскую физиономию, я бы ее всю обцеловала, с ног до головы. И ты сама видишь, деточка, Бог специально дал мне дочерей! Мы им тут, по крайней мере, делаем из узбеков евреев!
Я, конечно, далека от мысли, что покровительствовать какой-то ничтожной дурочке Господь выслал маму-еврейку, но факт остается фактом: еврейка-мама была вместе с кусочком рая.
