Александр Гордиенко - Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины
– Титыч! – сержант, находящийся на позиции метрах в пятнадцати от командира, вопросительно поднял голову. – РПГэшки взвести и вниз – к воротам! – и, не дожидаясь ответа сам бегом по лестнице скатился к воротам.
Титыч появился где-то через полминуты. В каждой руке – по противотанковой гранате.
– Взвел?
– Да, командир.
– Титыч, они подогнали «Тридцатьчетверку». Думаю, сейчас будут таранить ворота. Если протаранят, сам понимаешь, и десяти минут не продержимся. Поэтому наша с тобой задача – заклинить танк в воротах.
– Отсюда, – Титыч кивнул на ворота – не успеем: танк разносит ворота, влетает – мы бросаем, пусть попадаем, он по инерции проскочит внутрь…
– Верно мыслишь, Титыч, – старший лейтенант прислушался – где там танк? – Тогда так. Давай одну гранату мне – я постараюсь со стены как можно ближе к воротам подорвать его, в идеале – во время тарана ворот… Ну а не получится, тогда надежда только на тебя…
– Я не подведу, командир.
– Я знаю. Удачи!
Алексей вернулся наверх на свою позицию вовремя: сквозь бойницу в стене он увидел, как тридцатьчетверка слева по-над лесом объезжает окопавшихся бойцов в красных погонах. Маневр танкистов ему был понятен – сейчас они доедут до зоны поражения в пятьдесят метров перед монастырем, повернут налево, проскочат по-над стенами монастыря до ворот, развернутся направо и с пятидесяти метров начнут разгон в сторону ворот – пойдут на таран и вынесут их без проблем.
Все случилось так, как и предполагал Осадчий, за тем исключением, что выйдя на исходную позицию напротив монастыря, танк пару раз на холостых оборотах взрыкнул двигателем, не спеша развернул башню тыльной стороной вперед, дулом – назад и… бабахнул из пушки куда-то в небо, тем самым давая команду на атаку всем окопавшимся бойцам.
Сам же танк, еще раз взрыкнув, рванул с места в сторону ворот, разгоняясь с каждой секундой все быстрее и быстрее… Алексей выдернул кольцо и, следя через бойницу, когда танк на полном ходу был метрах в десяти от ворот, на долю секунды приподнялся над бойницей и с силой метнул гранату в то место, где по его расчету танк должен был влететь в ворота. Метнув гранату, Осадчий схватил автомат, выставил его в бойницу, дабы присоединиться к оставшимся в живых разведчикам – отсечь поднявшихся вслед за танком в атаку, когда с интервалом в доли секунды раздалось три взрыва. «Откуда три?»
Проорав оставшимся разведчикам: «Огонь не прекращать!», Осадчий свесился с верхней обходной площадки, чтобы понять, что же там произошло. «Сработало!!!» – танк наглухо закупорил вход в монастырь – от него клубами поднимался чадящий дым, невдалеке лежал Титыч, отброшенный взрывной волной – к нему уже подбегали четыре монахини, а на выходе из ризницы… стояло два немца в полевой форме мышиного цвета: один из них – офицер, обер-лейтенант, со шмайсером на груди – смотрел на него, Осадчего, и размахивал куском белой простыни на палке, привлекая его внимание, а второй – рядовой, тоже – с автоматом, но за спиной и с пустой трубой от фауст-патрона. «Так вот откуда третий выстрел!» Обер-лейтенант, держа белый флаг в руках, сделал несколько шагов вперед, открывая выход из ризницы. Осадчий видел, как в открывшийся проход из-за его спины вышло около полутора десятков немецких солдат, вооруженных, в основном, шмайсерами.
Осадчий усилием воли остановил инстинктивное желание дать очередь по фрицам – смутил белый флаг в руках офицера. Мысли роем понеслись в голове старшего лейтенанта: «Сдаются? Нет. Если бы сдавались, бросили бы оружие на землю. Скрывались в монастыре? Непохоже. Но если так, то давно могли положить всех нас в спину. Переговоры? Да откуда, в конце концов, они взялись?!»
Сбоку раздался крик: «Командир! Не сдюжим! Опять попёрли!» Старший лейтенант встретился глазами с немецким офицером, пару секунд они сверлили друг друга взглядом, после чего Осадчий повернулся к нему спиной, припал к «своей» амбразуре и нажал на курок.
Краснопогонные, почувствовав, что плотность огня со стен монастыря упала раз в пять, поднялись, как им казалось, на последний штурм – всего-то полсотни метров до спасительных стен, а там, десяток – другой гранат наверх и – победа!
Осадчий вбил последний магазин в автомат: «Ну что ж… пожалуй, все. Осталось только подороже продать свою жизнь. И ни в коем случае не попасть в плен к… этим, – автоматически потрогал кобуру с пистолетом на боку. – Нет, живым я «этим» не отдамся».
«Огонь!» – что есть силы проорал лейтенант четырем оставшимся в живых разведчикам и нажал на курок, выцелив трех вырвавшихся вперед атакующих. Короткими очередями уложив одного за другим, Осадчий повернул ствол вправо – никого, влево – никого! Да куда ж они делись-то?!. Лишь взглянув в перспективу метров на сто, он увидел драпающих со всех ног бойцов, выкашиваемых вдогонку смерчем огня… Лейтенант встряхнул головой, ерунда какая-то, и вдруг отчетливо понял – изменилась какофония боя – со стен монастыря стреляли из двух десятков шмайсеров, плюс откуда-то с края правого фланга длинными очередями «заряжал» эмгэ – немецкий станковый пулемет.
Лейтенант вынул ствол из бойницы, взглянул направо – ясно, потом – налево, тоже ясно. То, что он увидел, он бы никогда (!!!) не смог себе представить или увидеть в самом страшном кошмарном сне: справа и слева от него немецкие солдаты вперемежку с его разведчиками вели шквальный огонь по отступающему противнику!!! «Твою дивизию… – чертыхнулся старший лейтенант. – Плечом к плечу с фрицами… твою мать!» Сам выпрямился во весь рост и рыкнул по-русски: «Прекратить огонь!» – и тут же продублировал по-немецки: «Feuer einstellen!» К его изумлению команда была беспрекословно выполнена всеми. Осадчий обратил внимание, что после выполнения команды немцы на шаг отступили назад от бойниц, но стволы их автоматов были обращены по-прежнему в сторону фронта.
– Herr Oberleutnant, wir müssen miteinander sprechen (Господин старший лейтенант, нам нужно переговорить) – раздалось снизу. Осадчий глянул на голос. Ну да, кто ж еще? Это был тот же обер-лейтенант с белым флагом в руках. – Kommen Sie herunter! (Спускайтесь!) – приглашающе махнул рукой обер-лейтенант. – Es ist jemand dort, der während unseres Gesprächs für Ruhe sorgt (Там есть кому обеспечить спокойствие во время нашей беседы), – он показал на своих солдат на стенах монастыря.
Спускаясь по лестнице, Осадчий обратил внимание на то, что практически все монахини сгрудились возле лазарета, закрывая раненых своими телами. Мелькнула мысль: «Ведь ни полсловом не перемолвились за все время. А они все поняли: кто мы и зачем мы. И теперь своими телами закрывают раненых моих бойцов. Жизнь – непостижимая штука».
Спустившись, Осадчий остановился в трех шагах от обер-лейтенанта:
– Was verschafft mir die Ehre Ihres Besuchs, Herr Oberleutnant? (Чем обязан визитом, господин обер-лейтенант?)
Тот отбросил флагшток и представился с отданием воинской чести:
– Oberleutnant Wagner, Kommandant der nicht existierenden Kompanie. Wir brechen zusammen mit anderen Offizieren und Soldaten aus dem Kessel beim Plattensee aus. Wir wissen, was hier vor sich geht… (Обер-лейтенант Вагнер, командир несуществующей роты. Вместе с другими офицерами и солдатами выходим из окружения из района озера Балатон. Мы в курсе того, что здесь происходит…)
– Interessant, von wem denn?(От кого же это, интересно?)
– Von der Äbtissin… Und wir sind beeindruckt von der Ehre der russischen Soldaten… (От аббатисы… и поражены честью русских солдат…)
– Lassen Sie, Leutnant. Die Nonnen sind unschuldig. Deshalb verdienen sie, zu leben. Das ist unsere Pflicht. Nicht der Russen, nicht der Christen, sondern die Pflicht der Männer, in Not geratene Frauen zu schützen… (Оставьте, лейтенант. Монахини ни чем не виноваты, а потому заслуживают жизнь. Это наш долг. Не русских, не христиан, а долг мужчин – защищать женщин, попавших в беду)…
* * *Осадчий сидел на большом валуне под елью. Как опытный разведчик он сразу же определил, что на этом же валуне и на том, что напротив, не больше часа назад сидели люди. Не пили, не курили – соблюдали осторожность. За собой оставили только следы отпечатков сапог – дорогих офицерских сапог старшего немецкого офицера. Справа шумела быстрая горная речка. Старший лейтенант привстал, достал пачку «Казбека», подаренную с утра генералом. «Да… от той щегольской пачки мало что осталось: смятая, сдавленная, переломанная… Осадчий ногтем отковырнул крышку – рассыпанный табак, смятые патроны – ни одной целой папиросы. Выбрал одну, на которой папиросная бумага была поцелее, через мундштук, закрыв пальцем противоположное отверстие, ссыпал из пачки табак, привычно в двух местах придавил мундштук и с наслаждением прикурил.
«Ну что ж, главное – приказ выполнен», – старший лейтенант с неимоверным облегчением наблюдал, как все сорок три единицы монашеского сана усердно складывают вехи на импровизированные носилки для раненых, которые рубят тут же на берегу четверо оставшихся на ходу из его разведвзвода. «Что дальше? Да не важно. Важно вывести их в город и передать под охрану. А дальше… дальше – уже всё неважно…»
