Инна Тронина - Удар отложенной смерти
– Сдал Веталя? Вот так, перед всеми?
– Получается. В больнице его адрес знают, и просто так дело не заглохнет. Так я думал днём, и как в воду глядел. Ждать пришлось совсем недолго. Веталь тоже оборзел, приказал стрелять в каждого, кто покажется подозрительным. Забаррикадировался в квартире, всё время с «волыной» – и жрёт, и спит. Веталю бы сейчас притихнуть, затаиться. Но вы его характер знаете! Так вот, вчерашним вечером на мотоцикле к тому дому приехали два чувака. Они не сняли шлемов, так и шли по двору. Но есть большая вероятность, что один из них был Блад. Тогда как раз гроза заходила, и люди со двора разбежались. Аленицын Виктор, начальник охраны Веталя, три раза шмальнул по ним. Хотел обеих замочить, но все три раза попал в одного. Да и то, вроде, чувак в больницу уехал живым. Уж шмаляешь, так шмаляй, чтобы сразу – на Луну, верно? Или тихо сиди и дыши через раз. Веталь-то уверен, что менты шли по его душу. Но даже если это и так, надо разумно себя вести. Из окон спокойно могли всё увидеть…
– А если это были не менты? – Готтхильф наконец-то получил предлог длинно и грязно выругаться. Уссер взглянул на него с уважением. – По нему по самому «дурка» плачет…
– Вот и я говорю! Короче, раненого забрали, а другой поднялся в квартиру к Масленниковым. Через полчаса он вышел, сел на мотоцикл и уехал. Тут Веталь оказался прав – они действительно связаны со Стасом. А сегодня красотка Клава их встречала. Ну, за мотоциклом поехали наши люди. Нашли его в вашем дворе, неподалёку от подъезда…
– Ах, вот почему вы шмон здесь устроили! – Готтхильф нервно усмехнулся. – А Веталь виноват, что в его двор вчера менты пожаловали? Если он и замазан, то косвенно. Во всяком случае, у меня нет основания подозревать его в чём-то серьёзном. Если за ним следят, то почему бы и меня не прихватить? Вам это в голову не пришло, Семён Ильич? Тогда уж весь дом извольте обыскать, или хотя бы этот подъезд. Двадцать квартир – до утра не справитесь.
– Резонно, Филипп. Конечно, я виноват перед вами. Но давайте сейчас не будем базарить. Лучше подумаем, как в Веталем быть. Он стал ещё более опасным, чем всегда. Попросил моей и вашей помощи. Но если мы сдадим его, он то же самое сделает с нами. Он же не вор, а бандит, розовая плесень… Чувствуете, чем пахнет?
Уссер пристально посмотрел в глаза Готтхильфу. Тот содрогнулся – то ли от отвращения, то ли от злости.
– И что дальше? От меня-то чего нужно? Я ведь травки выпил, совсем глаза закрываются.
– Филипп, Веталь нацело засвечен. Рано или поздно его всё равно возьмут. А если тот, раненый, умрёт, ему хана. Под расстрел пойдёт, да ещё и нас за собой потащит. Вы ведь много чего можете, – Уссер выразительно посмотрел на Готтхильфа. – Сделайте что-нибудь! Век не забуду…
– Ах, вот оно что! – Филипп потёр писки подушечками пальцев. – Полагаете, это единственный выход?
– Да! Да! – Уссер не сразу услышал, что переговорное устройство на его лацкане запищало. Вставил в ухо наушник, некоторое время задумчиво жевал губами. Потом, прищурившись, сообщил хозяина: – Филипп, мне пора. И я в течение сегодняшнего дня жду вашего решения. Проводите меня, мой друг…
* * *Готтхильф запер за Уссером дверь и долго стоял, слушая его затихающие шаги. Рядом с ним, похоже, был всего один амбал, а другие ретировались раньше. Потом, присев на постель, он с досадой вспомнил, что утром ведь нужно ехать на работу. И вечером отдохнуть не получится – нужно завершать канитель с переездом. Потом Обер вспомнил, что в квартире действительно был не один, и пулей выскочил на кухню. И там его ждал очередной сюрприз – Андрей сидел за столом и спокойно курил, полузакрыв глаза.
Обер поперхнулся и схватился за косяк двери:
– Слушай, ты… Откуда взялся?
– Оттуда. – Андрей кивнул на стол-тумбу. – Повезло, что ты посуду уже вытащил. Самое то… Сволочь твой Уссер – чуть меня там не придушил. Ладно, что мы с Сашком тренировались на задержку дыхания по системе йогов…
– Погоди, а как ты туда поместился? Это же вчетверо сложиться надо!..
– Это я тоже умею, – заверил Озирский. – У тебя где телефон?
Он встал с табуретки и стал с видимым удовольствием разминать мускулатуру, глубоко дыша через нос.
– Хочешь – из комнаты звони, хочешь – из прихожей. Там гонконговский аппарат – на стене висит. Надеюсь, что Уссер не вернётся – ему со мной ссориться ни к чему.
– Урод, помешал мне реторту посмотреть! А тахта у тебя жуткая. В смысле, для грузчиков – мне их заранее жалко. Я больше всего терпеть не мог, когда попадались рояль, пианино или вот такие массивные лежанки. Шкафы ещё старые, типа ждановского, – настоящее проклятье. В двери очень тяжело проходит…
– Не понял. – Обер сел в мягкое пружинистое кресло. – Ты-то тут причём?
– При том. – Озирский взял аппарат на колени. – Я два года грузчиком был, когда учился в вечерней школе. У меня же со средним образованием коллизия вышла. Фактически я окончил только шесть классов, а потом окончательно загулял, остался на третий год. С четырнадцати до шестнадцати вообще нигде не учился. Пришлось с дедовой помощью табель покупать за девятый класс, идти с ним в вечернюю. Представляешь, один раз выезжаю на убийство в коммуналке, когда ещё только начинал у Захара. Там подозрение было, что зять хозяев наркотиками торгует. Он и пристукнул тестя во время ссоры. Так тёща, хоть и вся в слезах была, а меня узнала. На том обеденном столе, что я ей тогда доставил, и пришлось писать протокол…
– Так ты институт разве не кончал? – удивился Готтхильф.
– Если считать один курс театрального, то у меня неполное высшее образование. Всё, хватит трепаться – я звоню в справочное!
Андрей набрал «09». Спросил телефон больницы скорой помощи на Пионерской, записал на ладонь. Руки заметно дрожали, и Готтхильф вопросительно взглянул на своего гостя. Андрей всё понял.
– Вот ничего не боюсь, а сейчас страшно. Тебя попросить не могу, а то подставлю. Стас, значит, скончался?
– Значит, да. Я, конечно, его не видел и даже не слышал о нём раньше, но всё же сочувствую молодой вдове. Говорят, неописуемой красоты женщина… – Филипп поднялся с кресла. – Ты звони, а я пока рубаху твою замочку в порошке. Иначе потом пятна вообще не отойдут. Надо твоей жене жизнь облегчить, как думаешь?
– Думаю, что надо. Но сам только её усложняю…
Филипп ушёл в ванную, вытащил из корзины рубашку, бросил в тазик. Потом налил туда холодной воды, начисто свёл кровь. Затем замочил рубашку в горячей воде, с порцией порошка «Ариэль», и оставил её отмокать. Покончив с одним делом, он взялся за другое – бросил на сковородку отбивные. За окном уже светлело, качались мокрые тополя. После грозы сильно похолодало, и в глубоких лужах рябила вода. Готтхильф уже не жалел о потерянной ночи – общение с Озирским того стоило.
Андрей появился на кухне и молча сел за стол. Он прижал ладони к лицу, и пальцы его показались Оберу неожиданно тонкими, чистыми, без всякой «чёртовой кожи».
– Ну, как? – Филипп тихонько коснулся плеча Озирского. – Он умер?
– Да. Сегодня, двадцать девятого мая, в два часа тринадцать минут. – Андрей вдруг вцепился ногтями в свои волосы, дёрнул их, словно хотел снять скальп. – Ну, Васька, зачем же ты так?.. Что-то я чувствовал… Какой-то ты был необычный вчера вечером. – Он говорил, обращаясь к покойному другу. И вроде даже позабыл о Готтхильфе. – А я-то тебе в день рождения пожелал до ста лет жить! Получается, сглазил… Но разве такие люди, как ты, до ста лет живут? Горел ты, горел и сгорел совсем! – Андрей всё же заметил Обера. – Гуляли мы у него неделю назад. Вчера вечером на мотоцикле вместе на Бронницкую ехали. В одном зале качались – он здоровый парень был.
Андрей смотрел на Филиппа и плакал. Тот словно прирос к табуретке, и в голове у него вертелись строчки Маяковского: «Такого не увидишь и в века…» А потом Обер понял, что и сам виноват. Виноват в том, что был рядом с Веталем, с Уссером. И лишь недавно, спасая в первую очередь свою шкуру, оказал услугу Андрею…. – Видишь, что твои дружки вытворяют, Обер? – Тот словно прочитал его мысли. – Тебе не стыдно, не страшно? Ну, за что Ваську-то? Он такой весёлый, юморной был. Не любил ни драк, ни скандалов, но при случае всегда плечом к плечу с ребятами стоял. И в себя мою пулю вчера принял. Уссер вон тоже сказал, что тот козёл нас обоих пристрелить хотел. Когда Васька был у тебя за спиной, можно было спокойно идти вперёд. Он всего на год меня старше. Сыновья у него, двойники, третий класс окончили. Егорка и Славка их зовут. Жена Зоя, мать, брат… Алесь глаза в армии потерял, сейчас с белой тростью ходит, в чёрных очках. Очень страшно всё это у него выглядит. Мать давно на инвалидности. Зоя ей чуть ли не каждую ночь «неотложку» вызывает. На Ваську у них вся надежда была. А теперь Захару придётся с ними как-то разговаривать. Я на что угодно согласен, но только не на это. Майору моему выговор влепят, как пить дать, но новых жилетов нам не выдадут. Рожать Захар их должен, что ли? А тут ещё Стас Масленников, заблудшая овца… Ну, оступился. С кем не бывает? А зато потом решил жить по-человечески. И даже медовый месяц не догулял! – Андрей никак не мог справиться с собой, стыдился этого и потому злился всё больше. – Значит, Виктор Аленицын? Буду помнить это имя, чтобы спросить за Ваську. Слушай. Обер!
