Наталия Терентьева - Маримба!
– Нет.
Раньше как воспитанный грузчик я ругалась только за рулем. Теперь я начала выражаться самыми своими последними словами, когда Катька, подобрав на стуле под себя голые ноги, шла с химией на третий, четвертый час…
– Мам, ну ты же приличный человек! – укорила меня Катька. – Не ругайся!
– Тетрадку закрывай! На фиг! – закричала я. – Компьютер выключай!
– Мам, ты спать ложись, а я через… полчаса, хорошо? Иди, почитай, засыпай… Тебе меня будить завтра с утра…
– К чертовой матери! – взорвалась я, понимая всю бессмысленность, безвыходность, нелепость и замкнутый круг. – К чертовой матери твою химию! К чертовой матери твои пятерки чертовы!
– И я тоже так считаю… – пробормотала Катька. – Тем более, по химии у меня теперь тройка… А я хочу хотя бы четверку… Мам, кальций – это металл?
– Кальций – это мел!!! – чувствуя, что у меня сейчас лопнет голова, я старалась не кричать. – Мел!!! Понимаешь? Дети мел едят, когда им кальция не хватает! Пиши – «кальций – это мел» и ложись спать… Это бесполезно, Катя!
– Кальций – это умеренно-твердый, серебристо-белый металл… Так… Получилось, мам! Все! Все сошлось! Сейчас я в группу выложу решение, а то народ заждался… И – спать! Не переживай! Ничего не бесполезно! Вода камень точит, ты же меня учила. И жить надо честно. Ясно?
– Ясно, Катя. Дураки живут честно. Дураки!
– Нет, мам. Мы не будем прогибаться под химозу, мы же решили. И сдаваться тоже не будем.
Я лишь махнула рукой.
– Сколько у нас часов сна осталось, мам?
– Шесть часов двенадцать минут, – вздохнула я. – А я думала, что кальций – это мел…
– Мамуль, – Катька подняла на меня усталые глаза, – я, знаешь, может, химиком буду. Так как-то в эту химию вчиталась… Или математиком. Химикоматематиком! Есть такая профессия?
– Есть! Звероящер! Кать, да ты что, в самом деле?
– Да нет, ну правда, наука вперед идет. И я не плестись за ней хочу, а двигать ее.
– Катя, – я перестала метаться по кухне, наводя бессмысленный порядок, – а как же пение? Искусство?..
– Посмотрим, – сдержанно ответила мне Катька. – Как только форточку голосом открою, так сразу в Консерваторию и пойду. Ложись спать, мам!
– Вы смотрите, какой у меня звероящер вырос! Химикоматематик! Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку…
– А неведому зверю-ю-шку! – пропела Катька, смеясь. – Вот теперь точно – все! Четыре с половиной моля! Ура!
Позвонить, что ли, завтра химозе, да и математичке заодно, попенять, что ребенок благодаря их стараниям сбился с верного пути… Попенять… Или поблагодарить?
Я подошла к окну, за которым шла круглосуточная стройка. Большой прожектор освещал высокую голубую ель, чудом избежавшую вырубки и теперь одиноко стоявшую посреди стройплощадки в наспех сколоченной оградке. Здесь был садик, в который ходили я и Лева. Он много лет стоял заброшенный и зарастал, зарастал… Ветвились клены, сыпались яблоки осенью, буйно цвел весной жасмин…Теперь здесь будет новый садик, с бассейном, дорожками, которые как раз сейчас кладут, и визжит, визжит электропила пронзительно, настойчиво… Сюда пойдут Катькины мальчики – маленькие, хулиганистые, веселые… Почему я думаю, что у Катьки родятся мальчики? А почему я до последнего была уверена, что Катька у меня в животе – это трогательный мальчик с серыми глазами?
* * *– Сочи! – француженка нервно разбирала неровно окрашенную прядь коротких волос, спадавших ей на лоб. – Что это? Крошки какие-то… Откуда у меня в голове крошки? Вот школа, а! Уже на голову тебе сыпят и, главное, – все тайком, исподтишка!.. О чем я говорила?
– О Сочи… – подсказал кто-то.
– Да! Кому они нужны, эти Сочи? Почему Сочи, почему не Крым? Если бы меня спросили – я бы сказала: однозначно Крым! Разве можно сравнить климат? Дача у него, видишь ли, там, любит он в Красной Поляне с молодости на лыжах кататься!
– Кто? – спросила крупная Маша Пузовкина, имеющая по французскому твердую тройку и нимало не печалящаяся об этом.
– Кто-кто! – задиристо вскинулась француженка. – Он! Царь! Как сказал, так и сделал. На даче у себя Олимпийские игры провел! Вот страна, а!..
– Марина Алексеевна, а Крым-то не наш… – продолжала Маша, перемигиваясь с другими учениками.
Все, урок сорван, Катьке можно было семь страниц убористого текста вчера не переводить к уроку…
– Не ваш?!! А чей? Крым – это моя земля! Я там все детство провела!
– Ну не наш и не ваш, в смысле – там страна сейчас другая…
– Стра-ана! – захохотала Марина Алексеевна. – Страна! Отдельная страна это теперь! Сало с чесноком и три автомата на каждую семью! Кто бы мог подумать, как развернулись, а? В Европу они собрались! Кто их там ждал, в Европе? Разве что унитазы мыть! Так они согласны! Они согласны! Лишь бы не с нами! Кому угодно, что угодно, где угодно мыть, лишь бы не с братьями, которые их кормили-поили столько лет! Да-а, кто откажется старшего брата ногой пнуть или фигу показать из кармана! А нам-то они даром не нужны, со своим салом! Так, кто за украинцев – голосуем! – Француженка обвела группу взглядом. – Вот! – торжествующе подытожила она. – Один человек, потому что он сам – еврей! Ты – еврей, Перегудский?
– Не-е, я не еврей…
– А кто ты? Что ж фамилия у тебя такая? Так, голосуем – кто за евреев?
– Марина Алексеевна, – вступила, наконец, Катька, которая только в крайнем случае конфликтует с учителями, несмотря на мои науськивания. – Давайте не будем за евреев голосовать.
– Да, действительно! – хмыкнула француженка. – Что за них голосовать!
– И против тоже не будем, хорошо? – мирно продолжила Катька.
– Ха! – сказала Марина Алексеевна. – Ты, Данилевская, кто по национальности?
– Я – по национальности – русская. И на четверть – еврейка.
– Всё! – засмеялась француженка. – Мы конфликт на Ближнем Востоке поджигать не будем! У нас Катя – на четверть еврейка. Мы про евреев – ротик на замочек! Ни хорошего, ни плохого! А то они за Данилевскую арабам – ка-ак…
– Марина Алексеевна… – Маша Пузовкина постучала по столу, как учительница. – Ну так нельзя!
– Ладно! – неожиданно согласилась француженка. – Так что там с Крымом? Какая эта Украина? Один самодур безграмотный подарил Крым Украине, так нужно обратно ее отобрать. Это русские земли, всегда были русскими землями и всегда останутся!
– Давайте лучше японцам их острова отдадим, – предложила Катька. – А то им жить негде.
– Наши острова? Косоглазым?
– Вот представляете, Марина Алексеевна, если кто-нибудь сейчас нас записывает? – спросила Маша Пузовкина.
Француженка зорко оглядела класс.
– Косин! Что у тебя в руках? Ко-син! Ты меня слышишь?
Косяша с трудом оторвался от телефона и непонимающими глазами посмотрел на француженку. Та лишь махнула на него рукой и уже спокойнее продолжила:
– Записывают они? И что? Что мы такого сказали? Назвали японцев косоглазыми, царя – царем, а русские земли – русскими. Пишите! – крикнула она куда-то в потолок. – Пишите! И всем потом по телевизору покажите! Может, хоть у кого в голове в этой стране просветлеет!
Она отдышалась и стала перебирать какие-то тетрадки у себя на столе.
– За что голосуем? – быстро спросила Маша, поглядывая на часы. Если начнут спрашивать необъятный текст, который Маша и не думала переводить и не успела списать, ей точно двойки не избежать. А все-таки лучше, когда стабильная тройка формируется из регулярных привычных троек, которые легко объяснить дома. И к тому же тройка – положительная оценка, в отличие от кола и двойки…
– Да, за что? – нахмурилась француженка. – За евреев Данилевская не хочет, одаренных детей теперь просят учитывать в учебных планах, так что мы с Данилевской должны считаться… За украинцев – что за них голосовать, все равно все против… За бесплатный проезд мы уже в прошлый раз голосовали…
– Можно за бесплатный пролет… – подала голос Маша.
– Ха! Ты в Америку опять собралась? Раз уже слетали, денег хватило на билет и на кока-колу, еще слетаете! Я вот в Америку не летала и не полечу, даже если мне заплатят.
– Я – в Америку? – возмутилась Маша. – Да мы же еще осенью голосовали против Америки, Марина Алексеевна! Я всегда против Америки! Я даже английский из принципа не учу, у меня по английскому двойка, у кого угодно спросите…
– Да? – подозрительно взглянула на нее француженка. – А ты-то что против? Богатая вроде…
– Я – за Россию.
– Ну ладно, – недовольно кивнула француженка. – Я тоже за Россию. Но я еще – за Африку! Мои лучшие друзья – из Африки.
– А негров в Америке теперь везде выбирают! – лениво вмешался Перегудский.
– Да! – засмеялась Катька. – И в кадре должен быть хотя бы один негр, хотя бы на заднем плане. Так положено. А если фильм снимают сами негры, то за весь фильм может не быть ни одного белого. Как у Эдди Мёрфи.
– Эдди Мёрфи – негр? – удивилась Маша. – Но он же такой красивый…
