Александр Котляр - Принцип нечетности тапка
– Хороший, – сказал тот, поглаживая зверя. – У меня тоже был кот, он, правда, потом пропал. А ты на него похож – и лап у тебя четыре, и хвост, и спина, и два глаза, ну вылитый Снежок. Я знаю, что тебя здесь не любят, особенно этот, повешенный, – и санитар кивнув в сторону Заждана.
– Всё сместилось в доме Иплонских! – заорал тот. – Всё поставлено с головы на четыре мохнатые лапы! Я не хочу жить в этом мире кривых зеркал! В мире, в котором лживые коты подавляют гуманоидов! Хана, где мой новый топор, где ты, где вы с топором, наконец, я не могу больше ждать! Я не хочу больше жить! – вопил Заждан.
– А ты и не живёшь. Раз был вызов, тебя уже нет с нами, повесился ты, – сказал санитар. – Видишь, в протоколе записано: “Температура повешенного в момент замера была равна 35 градусам по Цельсию. Насильственная смерть явилась следствием тяжёлого эмоционального состояния трупа, вызванного хроническим алкоголизмом”.
– Я не пью! – истошно заорал Заждан, даже в праздники, даже на Новый Год, ни водки с пивом, ни портвейна с коньяком, как все! Я с бокалом шампанского под бой курантов засыпаю у телевизора! Знаете, какие передачи на Новый год после поздравления президента интересные бывают, а я…, я их никогда не видел, и теперь не увижу уже, – и по его небритой щеке стекла слеза.
В комнату вошла растерянная Хана. В одной руке она держала мокрый от слёз платок, в другой не держала топор. Женщина опустилась на стул и заплакала. Шелег запрыгнул ей на коленки и в блаженстве закрыл глаза.
– Хана, где топор, неужели не нашла? – спросил, теряя надежду, Заждан.
– Нет, не нашла, – соврала она и, чтобы скрыть лживое выражение глаз, быстро прикрыла их платком.
– Как же это, этого не может быть. Я помню, как сам положил его остриём к стенке. Ручка красная литая, не топор, а гильотина, произведение искусства.
Шелег лизнул Хану в мочку уха и нежно прошептал: “Я люблю тебя, люблю искренне, но платонически”. Хана нежно улыбнулась и погладила Шелега. Заждан не говорил с ней так даже до замужества, и женщине остро не хватало романтики.
– Вы видите, он ей шепчет на ухо, и она улыбается. Вы думаете, что он по-кошачьи говорит, – обратился Заждан к санитарам. – Вы полагаете, что моя жена – дурочка, умалишённая? Вовсе нет! Она – нормальная среднестатистическая женщина, такая, как все, ничего выдающегося.
Хана опять заплакала.
– Скоро его увезут, и ты никогда больше не будешь плакать, – промурчал Шелег.
– Вот опять, – заорал Заждан, – опять вдову зомбирует! Да перестаньте же, наконец, колоть этими галлюциногенами, они пагубно на меня действуют, вы делаете из меня животное, превращаете меня в кота, мяу-у-у-у-у-у. Если кот может говорить по-человечески, то почему я, труп человека, не могу мяукать, это несправедливо, мяу-у-у-у-у-у, мур-р-р-р-р-р. А вы меня на машине с мигалкой перевозить будете на красный свет? – поинтересовался он вдруг у санитара. – Меня ещё никогда не возили на спецмашинах с сиреной на красный свет, хотелось бы хоть напоследок с ветерком прокатиться, мяу-у-у-у-у-у. Все стоят, а ты, не тормозя, через перекрёсток, даже дух захватывает. Я в период гормонального созревания мечтал стать водителем скорой помощи, но судьба распорядилась иначе, с котом мы теперь, – Заждан посмотрел на Шелега и заунывно замяукал.
– Слушай, а может он и вправду действующий, просто, психически неадекватный. Остановка дыхания, повреждение нейронов, и, как следствие, развитие симптомов смерти, – сказал санитар напарнику. – Может, в виде исключения, зарегистрируем ложный вызов?
Глава 4
Паспорт умершего
Заждан, манерой заламывать руки, был похож на мать санитара-могильщика, и этим вызывал его симпатию.
– Давай попробуем, хоть это и идёт вразрез с инструкцией, – согласился второй. Ему тоже был симпатичен Заждан.
– Мы с Мишей могли бы зарегистрировать тебя умалишённо живым, – обратился санитар к Заждану. – Но для этого нам придётся составить акт непринятия трупа, в котором будут указаны причины, на первый взгляд, противоречивого диагноза: «Труп жив». Ты видишь этот маленький листик с печатью и подписью официального лица? Это свидетельство о твоей смерти. Здесь синим по кремовому написано: «Имя и фамилия трупа – Заждан Шницельфильд», «Дата смерти – Восьмое марта, три часа, двадцать четыре минуты по среднеевропейскому времени».
– А почему по среднеевропейскому? Мы же в другом часовом поясе живём? – удивился умерший.
– В другом, на два часа опережаем Европу, – гордо сказал санитар. – Но бумага официальная, и в ней указывается среднеевропейское время. Её можно переводить на другие языки. Кстати, заверенный нотариусом перевод считается документом и в других странах.
– А, понятно, это теперь моё удостоверение личности вместо паспорта. А штампы о пересечение трупом границы где ставят? Тут вкладыш, наверное, есть, покажите, мне интересно.
– Да, это твой главный документ – паспорт неживого. Но если мы с Мишей признаем тебя ложно умершим, то свидетельство придется ликвидировать, а ты им и воспользоваться-то не успел, обидно это, – сказал санитар, изучая бумажку. – Может оставим всё как есть? Надо уметь во всём видеть позитивную сторону. Даже песня есть такая на английском: «Олвейз луук эт зе брайт сайд оф лайф».
– А что это означает? – поинтересовался Заждан.
– То, что я только что сказал – смотри на позитив, умей находить хорошее в плохом.
– И что же такого хорошего я могу найти в своей собственной смерти?
– На работу ходить не надо, вставать ни свет ни заря, зубы чистить, бриться. Знаешь, как я бриться не люблю – сдираешь с себя волосы вместе с кожей! А одеколон этот щиплющий? В общем, советую тебе подумать.
– А можно мне перевернуться на живот? У меня спина затекла.
– Переворачивайся и отвечай на вопросы прямо, без кошачьих воплей, – разрешил Миша. – Это вдова нас вызвала?
– Нет, не она, у нас уже много лет непрекращающееся взаимопонимание. Это он, – и Заждан показал рукой на Шелега.
Шелег сидел и нарочито мяукал нечеловеческим голосом.
– У ваших родственников по женской линии галлюцинации бывают? – продолжил расспросы санитар, стараясь не смотреть на зависший под потолком тапок.
– У нас в семье и без женских галлюцинаций весело. Посмотрите на люстру, вы видите под ней тапок. Это – объективный тапок, мой тапок, а никакая не галлюцинация. И не пытайтесь себя обмануть, он там, – и Заждан с хрустом вытянул указательный палец правой руки в направление мнимой плоскости.
– Он летает – значит существует, – вещал Заждан. – Мы часто отмахиваемся от очевидного, как от назойливой мухи. Я, лично, воспринимаю тапок, как предмет обстановки, как шкаф, диван или люстру. Но если к нему в полете присоединится носок, я буду некоторое время удивлён. Когда в Париже строили Эйфелеву башню, многие недальновидные критики были против. Они не понимали, что к башне привыкнут, и через каких-нибудь десять лет она станет символом Парижа наряду с Мулей Вруш, Монмартом и Полями Елисея. Вы, кстати, бывали в Париже? Очень советую побывать, незабываемые ощущения, мяу-у-у-у-у-у, – романтично протянул Заждан.
– Вызывай “дрезину”,– сказал Миша второму санитару, – классический случай.
– И даже к жизни возвращать не будем? – спросил тот, раскручивая длинный шнур дефибриллятора. – У нас ведь отчёт о проделанной работе потребуют. Задирай майку на голову и переворачивайся на спину, – приказал он Заждану.
Заждан недовольно перевернулся и натянул на глаза майку.
– Правильно, тебе на это лучше не смотреть. Миш, а какой вольтаж выставлять будем – тысячу или десять тысяч Вольт? – спросил санитар.
– Не помню, давно не дефибриллировали. Давай десяткой закоротим для убедительности, – предложил Миша. – От десятки не только пограничники, но и просроченные вскакивают. Электричество – великая сила. Упорядоченно перемещающиеся, невидимые корпускулярно-волновые споры вселенной, они освещают наши жилища, возвращают в тела наши бессмертные души.
– Кончай философствовать, подключай дефибриллятор, хи вилл би бэк! – Санитар пронзительно заржал.
– А если не сдюжит? Это, по-моему, больше, чем на электрическом стуле, – усомнился Миша, – ты не помнишь, какое там напряжение подавали?
– Не помню точно, но, по-моему, больше десятки, – ответил санитар.
– На электрический стул подавалось напряжение всего в 800 Вольт. Этот вид казни заменили на более гуманный – внутривенную инъекцию. Я не рекомендую подавать десять тысяч – сгорит, лучше вколите тиопентал, панкурониум, в смеси с хлоридом калия, конечно. Я надеюсь, у вас аптечка с ядами имеется, – Шелег пристально посмотрел на Мишу янтарными глазами.
Миша подёргал мочку уха. Он не мог поверить в реальность происходящего. Санитар-могильщик уже привык не обращать внимание на тапок и Творога, но кот… не слышать его у санитара не получалось.
