Александр Котляр - Принцип нечетности тапка
Малыш спал, подложив кулачок под правую щёку.
– Общепринятое заблуждение, что во сне мы не слышим звуков. Если спящему много раз шептать одно и то же слово, то он, когда проснётся, будет его помнить. Я не буду читать тебе во сне эту злую сказку, чтобы ты не посадил меня на цепь когда вырастешь.
Мы изменим сюжет, сделаем сказку доброй и жизнеутверждающей, захеппуем её энд! – Шелег задумался и принялся тихо мурлыкать ямбом, сбиваясь на хорей. – У лукоморья дуб зелёный… зелёное дерево можно оставить, златая цепь… тоже можно не убирать, но надо исключить возможность обвивания ею шеи кота-интеллигента.
Малыш перевернулся на другой бок, показывая этим, что согласен с котом.
– Надо поменять третью строчку, – и Кот шёпотом, чтобы не разбудить Малыша, продекламировал:
Златая цепь на дубе том…
Мы занесём цепочку в дом,
Чтоб цепь, сползая, ненароком
Не обвила тугим потоком,
Лишая права на потом.
Русалка милая, упрёком,
Скребётся чешуёвым боком,
В лучах луны прекрасен лик,
И кот под дубом, думами велик,
Глаголет истины, пророком.
– В творчестве этого, столь известного среди вас непрозаика, можно найти немало абсурдных сюжетов, – снова перешел на прозу Шелег. – И русалка на ветвях – только один из них. Вдумайся, Малыш, в смысл этих слов: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…» Во-первых, не разберёшь – мгновенье чу́дное или чудно́е, а, во-вторых, когда внезапно являются… ты помнишь, как Карлсон возник на крыше перед двумя грабителями в простыне? Они подумали что Карлсон – привидение, и страшно перепугались. Я, когда смотрю эту сцену, катаюсь по полу и кончиком хвоста вытираю слёзы смеха. А с гением чистой красоты ещё смешнее. Я в энциклопедии часто наталкиваюсь на портреты гениев и могу заявить тебе безапелляционно: среди них нет красивых. Не дай бог тебе развиться в гения! Впрочем, за тебя я не волнуюсь, зная, кто твой биологический отец. Как ни стараешься замутить генетическое прошлое знаниями, оно всё равно пробьётся, вылезет через подшёрсток этикета грязным словом или глупой шуткой. Никуда не денешься от этих генетических кодов. Вот твой дедушка… хорошо, что он умер. Если бы он до сих пор жил, я бы ушёл, ушёл на улицу навсегда. На улице, кстати, уже целую неделю март. Март, Малыш, – особое время не только для котов. Время, когда мурлычешь на капель, – сказал Шелег мечтательно. – Вот и непрозаик ваш тоже, про «чудное мгновенье» наверняка в марте намурлыкал. Мне лично понятна природа его романтического порыва. Знаешь, как негой от лап до хвоста продирает! В марте хочется стонать прекрасное, – и Шелег, закрутив хвост, спрыгнул с полога и бесшумно удалился в кухню. На кухне стояли холодильник, раскладной обеденный стол и Хана. Сковородка брызгала маслом, брызги попадали на фартук неказистой женщины.
– Жалко её, так и не раскрылась ни как личность, ни как женщина, и не раскроется, если… пора звонить, срочно звонить, – и Шелег набрал номер службы спасения.
– Это третий повторный вызов, звонит вдова повешенного, это случилось пять минут назад. Я ещё не успела привыкнуть к новому семейному положению. Я буду ещё долго по привычке писать «замужем», – и Шелег зарыдал в трубку. – У него получилось только с третьей попытки. Да, язык наружу, пульс уже не прощупывается, нигде не прощупывается, я везде проверяла, и на руке тоже. Это не помехи на линии, это рыдает его сын-сирота, последние минуты прощания с биологическим отцом. Ему через три месяца будет год, но он всё понимает, очень развитый ребёнок, тонкая натура, и я не удивлюсь, если через какие-нибудь полгода он нежными музыкальными пальчиками-бутылочками дотянется до клавиш фортепьяно. В интеллигентных семьях это не из ряда вон выходяще. А сейчас он рыдает, а может, смеётся. У него так потешно вывалился язык. Нет, не у ребёнка, у его бывшего отца. Я не могу с вами больше разговаривать, у меня истерика, у меня только что скончался муж. Завтра проснусь одна в холодной постели, одна… – и Шелег опять зарыдал. – Я закажу надгробную плиту с надписью «Он бы мог уйти от нас не сегодня» и поставлю дату. Кстати, как ваша фамилия? Я бы хотела выгравировать на плите и ваше имя, как работника, явившегося косвенной причиной его преждевременного ухода. Так как вас зовут?
Малыш засмеялся в колыбели.
– Вот слышите, никогда не знаешь, он рыдает или смеётся. У него так потешно вывалился язык, у отца. Приезжайте скорей, сами увидите, – Шелег положил трубку и спрыгнул с дивана. Малыш продолжал смеяться, лукаво глядя на Шелега любящими глазами.
«Неужели?.. не может быть… он всё понимает. Это из-за моих сказок, буду впредь рассказывать ему обычные детские про Дюймовочку, Колобка, и эту… Золотую Рыбу».
Малыш повернулся на бок, подоткнул кулачёк под щёку и уснул. В Комнате Смеха истерически закричал Заждан.
«Приехали, – мелькнуло в голове кота, – не служба спасения, а срочный похоронный сервис». И действительно, возле входа в дом стояла машина с надписью: «Мы рядом, когда вас нет».
– Я жив, – орал Заждан, – прекратите вводить в меня консерванты, ещё не лето, я и без химии продержусь до похорон два-три дня! Почему вы решили, что я умер, я лично так не считаю! Человек может находиться на грани жизни и смерти долгие годы, и у вас нет права лишать меня этого пограничного состояния. Мне ещё предстоит совершить великое, вписать своё имя в книгу рекордов Гиннеса, не надо колоть, больно!
В углу тихо всхлипывала Хана. Ей не хотелось вновь вступать в неупорядоченные связи с мужчинами. Но как ещё по-другому из тысяч найти одного, своего, родного, такого, как бывший муж?
– Я хочу знать, кто вам сообщил о моём пограничном состоянии, – не умолкал Заждан, – я нахожусь в нём уже много лет, почему именно сегодня? Кто назначил мой уход на 8 марта, кстати, сегодня Женский день, а я не успел купить своей вдове цветы, прекратите колоть меня в лицо, я не заказывал акупунктуру! Хана, зачем ты вызвала их, неужели ты не могла иначе? Женщина в счастливом браке может пойти на многое, но ты!.. Ты перешла границу!
– Я не звонила, – шептала, всхлипывая, Хана.
– А кто, кто тогда звонил? – Он перевёл взгляд на ухмыляющегося Шелега. – Это он, точно он! Хана, ты можешь исполнить первое посмертное желание мужа?
– Конечно, – ответила, продолжая всхлипывать, вдова.
– Принеси из комнаты Малыша новый топор с красной ручкой, я им ещё ничего не рубил, ни деревца посаженного вражьей рукой, ни… – и он опять посмотрел на Шелега.
– Хочет забрать меня с собой, – шепнул Шелег Мышу, – в Египте в эпоху Тутанхамона фараоны забирали в гробницы самых любимых животных.
– Я очень польщен, – вежливо сказал он Заждану, – но кто тогда будет рассказывать Малышу сказки?
– Хана, неси топор, быстрей неси, а то уйдёт, – вопил Заждан. Санитары слушали безучастно.
– Дайте мне подготовиться, привести себя в порядок, мне нужен костюм, не могу же я отправляться в последний путь в трусах и одном тапке. Второй – вон там под потолком котом висит, будет правильней сказать из-за кота, потому, что кот пока не висит. Жуткое животное, должен я вам сказать. Нарочно не говорит по-человечески, играет бессловесную тварь, – и он кивнул в сторону Шелега. – Представьте, он моему сыну сказки про аннигиляцию и ядерный распад рассказывает. И что из него вырастет? Нет, не из кота, кот взрослый, я про сироту. Уверен, что вам в детстве не рассказывали такие сказки, иначе бы вы не стали тем, кем являетесь – санитаром, и не простым санитаром, а санитаром-могильщиком. На вас обществом возложена ответственность, которую не возложили бы на неуравновешенного медработника с неустойчивой психикой.
Шелег спрыгнул со стула, подошёл к санитару, и потёрся о его ногу, преданно урча.
– Хороший, – сказал тот, поглаживая зверя. – У меня тоже был кот, он, правда, потом пропал. А ты на него похож – и лап у тебя четыре, и хвост, и спина, и два глаза, ну вылитый Снежок. Я знаю, что тебя здесь не любят, особенно этот, повешенный, – и санитар кивнув в сторону Заждана.
– Всё сместилось в доме Иплонских! – заорал тот. – Всё поставлено с головы на четыре мохнатые лапы! Я не хочу жить в этом мире кривых зеркал! В мире, в котором лживые коты подавляют гуманоидов! Хана, где мой новый топор, где ты, где вы с топором, наконец, я не могу больше ждать! Я не хочу больше жить! – вопил Заждан.
– А ты и не живёшь. Раз был вызов, тебя уже нет с нами, повесился ты, – сказал санитар. – Видишь, в протоколе записано: “Температура повешенного в момент замера была равна 35 градусам по Цельсию. Насильственная смерть явилась следствием тяжёлого эмоционального состояния трупа, вызванного хроническим алкоголизмом”.
– Я не пью! – истошно заорал Заждан, даже в праздники, даже на Новый Год, ни водки с пивом, ни портвейна с коньяком, как все! Я с бокалом шампанского под бой курантов засыпаю у телевизора! Знаете, какие передачи на Новый год после поздравления президента интересные бывают, а я…, я их никогда не видел, и теперь не увижу уже, – и по его небритой щеке стекла слеза.
