Коллектив авторов - Вслед за путеводною звездой (сборник)

Оцепененье. Это волк
В двух метрах от меня,
И к горлу подступил комок,
И ватная нога.

Глаза ни добрые, ни злые
Смотрели на меня.
И мы безмолвно говорили
О том, что мы родня.

А волк, наверно, вспоминал,
Как в стужу для волчат
Мой дед барашка оставлял
Волчице. Был ей брат.

Мгновенье вечность поглотило…
Как он исчез, не помню,
Лишь сердце трепетно молилось
Легенде, ставшей былью, –
Праматерь рода моего
Волчицею была.

Я рос на руинах великой Державы,
Где вместо заводов – тяжелый бурьян
Повсюду стоял арматурный и ржавый
Под вопли кликуш, воронья и ворья.

Не помню развала Державы на части –
Был мал, и поэтому в розовый цвет
Раскрашивал мир. Батя продал запчасти,
Чтоб нас прокормить. Мы сдавали цветмет

Втроём с пацанами: Никитой и Пашкой,
Искали кругом алюминий и медь,
Бутылки пивные (читай – «Чебурашки»)
Меняли на жвачку и разную снедь.

Но сколько мальчишеской радости было,
Когда «Чупа-чупсы» и «Турбо» могли
На деньги от сданных в киоски бутылок
Купить, чтоб беспечно надуть пузыри!

Вокруг пузырились и лопались банки,
Наследье Союза трещало по швам.
В Европе – чужие ракеты и танки.
Кто помнил тогда, что Россия жива?

Пока на Кавказе горланили пушки,
В сибирской глубинке жила детвора:
Сдавала бутылки, играла в «войнушки»,
Дралась с малышнёй из чужого двора.

Я позже узнал, что в конфликтах дурацких
(Решили, что вместе им тягостно жить)
Народы из близких, практически братских,
Друг друга пытались поднять на ножи.

Кто с кем и зачем? Был умело запутан
Клубок наших бедствий, и комом с горы
Катилась тяжелая, долгая смута
В глухие дворы, где полно детворы.

Из детства протянута ниточкой тонкой,
Сквозь память пропущена струнка души.
Тогда мне Россия казалась ребёнком.
Мы вместе росли и учились, как жить.

Я с Родиной в сердце из детства протопал
По узкой тропинке, ведущей на свет.
Ты помнишь, Россия, как в спину Европа
Плевала, ведь знала – не плюнешь в ответ?

Давили, пинали, но в ржави и гнили,
Под вопли кликуш, воронья и ворья,
Россия росла на отцовской могиле,
Где вместо надгробья – тяжелый бурьян.

А дети взрослеют! Я вижу: сегодня
Враг понял – иные пришли времена,
Налитые злобой, холодные поднял
Глаза и увидел, кем стала Она.

Россия из пепла и праха былого
Встаёт на крыло, чтоб продолжить полёт.
Жар-птица ли, феникс? Как новое слово,
В бессмертном народе начало берёт.

Свист метких стрел сейчас ловлю во фразе я,
А боль от слов лирически остра.
В сибирских генах заблудилась Азия:
Степная ширь и отблески костра.

А ты глядишь – усталая, но гордая.
И непокорность жестами кричит:
«Русь никогда не соглашалась с ордами…
На варварские правила мужчин!»

Кем мы были на этом свете,
Как любили, о чём мечтали,
Будут знать лишь бродяга-ветер
Да полоска булатной стали.
А крестьянин, взглянув на небо,
Поле сечи забытой вспашет.
И взметнутся колосья… хлеба
Над безвестной могилой нашей.
Горевать нам с тобой нелепо,
Ведь не зря подчинимся тленью.
Нам кормить свежим русским хлебом
Поколенье за поколеньем!
Хлебом-солью приветят князя,
И усобиц костры погаснут.
Значит, падали с криком наземь
Не напрасно.

Сибирские реки на север текут –
Об этом с рождения знают
Татарин и русский, остяк и якут.
И каждая птица лесная,
И сумрачный лес, перешедший в тайгу –
Сплетение веток упругих.
Сибирские реки на север влекут
То утлые лодки, то струги.

До снежных пределов, где космос лежит
На спинах у белых медведей…
Сибирские реки – на север, где жить
Способен лишь выстывший ветер.

Меж; топей брусничных, в таёжной глуши
Любая тропа – словно речка.
Теряясь, петляя, на север шуршит
И шепчет на вечном наречье.

Проносятся тучи над Ошею.
Провинция в самом соку.
Провинция – слово хорошее,
Когда не уходят в загул

Её деревенские жители,
Не тащат на сдачу цветмет,
В соседстве живут уважительно
И Ганс, и Иван, и Ахмед.

Когда, словно в тексте у классика,
Словечко к словечку – строка:
То луг со стогами, то пасека,
То в диком разливе река.

…Пейзаж перешел в наваждение.
Провинции тихой исток
Всё чахнет, но избы с рождения
На запад глядят и восток.

Им в пасмурных сумерках кажется,
Что время повёрнуто вспять:
Не срубы из брёвен – лишь саженцы,
Которым крепчать и взрастать.

Штиль…
Облаками
раскрашена
бухты гладь.
За пару
лишь миль
глядь –
И ты уже в небе.
А был горизонт
или не был…?

На краю земли,
В мерзлой дали
Стоят корабли
На вечном
ржавом причале.
Попали!
Не знали,
Под флагом советским
Входя в этот порт,
Что выкинут их за борт
Империи.
Верили,
Как впрочем, и все,
Кто с флагом империи шел,
Что будет
Все хорошо.

Арктика – свалка
советской эпохи,
Из под завалов –
охи.
Где былое величье?
Русланы садились
Из дали столичной
чуть ли не
каждый день,
Роились.
Северный путь
обходили суда
И возвращались
сюда,
В бухту
приписки,
где с риском
Длинные руки
Советской власти
Север хватали
часть за частью,
Бились за каждый
градус широт.
И вот…
Обломки первых
судов,
в бухту зашедших,
Море выносит
И шепчет:
«Возьмите историю вашу,
Она не хуже
да и не краше
Любой имперской судьбы».
Вот если бы….

Красивое имя
дали
Судну,
куда согнали
ЗК и отправили
в ночь души.
Хотя…
не спешим.
Был это день
полярный.
В тундре весна
вышивала крестом
Узор из маленьких
неясных цветочков.
Также крестом
ГПУ вышивало
И ставило
жирные точки
На судьбах ЗК.
Хотя…
наверняка
Жизнь оказалась
сильнее УИНа.
Назвали сына
Тикси…

Дома-доминошки
На ножках Полярной стройки
стандарт
Не арт
а норма ГОСТа
Строить не просто
за такой широтой
И город пустой
Без цветов и деревьев
И лавочки нет
ни одной
У подъездных дверей
О чем говорить?
На границе
тундры и моря
Вдали от столицы
Где солнце
как чайка
все лето
Кружит
над этим
бетонным гнездом
Но ни тепла
ни света
Ему не хватает
даже
полярным днем
Зачем
нелепая
точка эта
На карте ледовых
широт
Бог разберет
Хотя…
здешние любят
и тундру и город
и море
надеясь что вскоре
Империя крылья
расправит
И вновь
отправит
Свои корабли
на край
одичавшей земли

На берегах твоих
Бухт каменистых
Вместо туристов
Глыбы льда
Загорают,
Не тают.
И летом
Синего цвета
Скромная
кромка воды
отделяет
Берег
От матрицы
Льдов,
Матери
Всех
Холодов
И снегов
Королевы.
Туристы!
Форевер!

Последним воскресением зимы
По узким улочкам Замоскворечья,
По тем местам, где вместе были мы,
Пройтись, наружу вырвавшись из тьмы,
И не отчаяться, и не отречься.

Казалось бы, всего на полчаса
Нам стоит оказаться на Ордынке,
И снова ты поверишь в чудеса –
Прекрасна, как весенняя роса
На тоненькой нетронутой травинке.

Часы застыли. Тиканье пружин
Прервалось на последнем обороте.
Я снова жив. Но снова здесь один,
Как будто безраздельный властелин
Всех проходных дворов и подворотен.

Мы знали тайну. В предрассветный час
Они, как музыкальная шкатулка.
Их звук с тобой мы слышали не раз,
И не было волшебнее для нас
Замоскворецких сонных закоулков.

Я не могу поверить, что сюда
Ты больше никогда не возвратишься.
Что я один – невелика беда,
Но нет страшнее слова – никогда,
Из словаря посмертного затишья.

И каждый день, как грешник, по утрам
Я нашему молюсь Замоскворечью.
Брожу по переулкам и дворам
И жду, что небо улыбнется нам,
И ты – нечаянно шагнешь навстречу.