Геннадий Евтушенко - Люди одной крови
– Ну, пойми ты, голова садовая. Не знаю я, что с тобой делать. Люди у тебя – с миру по нитке. Сам – неизвестно откуда. Куда и как я вас зачислить могу? И потом: вас всё равно сначала проверить надо.
– Нас два дня фашисты проверяли. Видишь – тридцать два бойца. Я – тридцать третий. А было триста тридцать. Ты это понять можешь? Ты посмотри на них! – Он потряс кулаком. – Это чудо-богатыри. Они только что из ада вырвались. И оставили там, – он кивнул в сторону Петровки, – горы фашистских трупов. И восемь танков, между прочим. Ты-то сам хоть одного живого фрица видел?
Майор обозлился.
– Не видел, так увижу. Мы здесь тоже не в бирюльки играть собрались.
Поляков махнул рукой.
– Знаешь что? Ищи начальство. А мы двое суток из боя не выходили и ночь не спали. Товарищей хоронили. Сбегай в Петровку, проверь.
Повернулся к своим.
– Кто теперь командиром будет, не знаю. Но пока я. Видите дерево у хаты? – Махнул рукой в направлении большого тополя. – Вот давайте туда. Отдыхайте. Теперь мы все под ним поместимся, всем место найдётся. Оружия не сдавать.
Строй рассыпался. Люди побрели к тополю. Поляков повернулся к майору.
– Ну что, товарищ майор? Мы все на месте и ждём команды. – Наклонился к майору, почти прошептал: – Только без кипиша, майор. Ты думаешь, это так, шантрапа? С миру, говоришь, по нитке? Видел бы ты их в бою! Соколы! У каждого на счету по паре десятков уничтоженных фашистов. Это я тебе говорю! А как твои себя в бою покажут – это мы ещё посмотрим.
Майор кивнул на Наталью. И с ехидцей:
– И у этой?
– Нет, – протянул Поляков. – У этой не пара десятков. Тут, брат, сотнями считать надо. Она пулемётчица.
Жорка сидел под тополем на тёплой ласковой земле. Тишина. Где-то гудел шмель. Пели птицы. Как будто не было войны. Склонив голову на грудь, он задремал. Ему снился родной город, своя утопающая в зелени улица. Сад у дома и большой обеденный стол под вишней. И бабушка Екатерина Ермолаевна, подающая в большой зелёного цвета кастрюле борщ. Она поставила её на середину стола, приговаривая:
– Вот борщец, так борщец! Ешьте, детки, борщец.
А у Жорки рука не поднимается взять тарелку с красным, наваристым, аппетитным борщом. И Димка, младший брат, трясёт его за плечо.
– Товарищ старший лейтенант, возьмите борщец! Это ж борщец, так борщец! Товарищ старший лейтенант!
Поляков с трудом приподнял веки. «Откуда здесь Димка? И борщец?» А Димка за плечо трясёт всё сильнее. Поляков проснулся и мигом вскочил на ноги. Рядом стоял майор.
– Сморило? Понимаю. Там командиры прибыли. Пошли.
Часовой беспрепятственно пропустил их в большую избу. В комнате находилось несколько офицеров.
– Начальство, – сразу определил Поляков.
– Товарищ генерал, – начал майор.
В эту минуту один из присутствующих, склонившийся было над картой, обернулся. Он глянул на вошедших, глаза его широко раскрылись.
«Комиссар», – узнал его Поляков.
А тот, широко раскинув руки, сделал несколько шагов навстречу и воскликнул:
– Поляков! Поляков! Жив? Жив, родной ты наш! А я, грешным делом, уж похоронил тебя. – Он отступил на шаг. – Дай хоть посмотрю на тебя. И не ранен? Спасибо, брат. Спасибо! – И к генералу: – Вот, товарищ генерал, спаситель наш. Герой.
Генерал восторгов Брежнева не разделил. Видимо, не хотелось ему быть в роли спасённого старшим лейтенантом. Придирчиво осмотрел Полякова.
– А почему в таком виде?
Жорку передёрнуло. Хотел было ответить по-простому, по-шахтёрски, но сдержался. Вздохнул, отвёл взгляд. Помолчал, заглушая обиду. Успокоившись, сказал:
– Виноват, товарищ генерал. Только из боя. И с марша. Не успел привести себя в порядок. – Всё-таки не удержался: – И парадную форму надеть.
О том, как его встретили и как его майор мурыжил, Жорка промолчал. Генерал поморщился, но понял, что перегнул палку. Почти дружеским тоном продолжил:
– Ладно, ладно. Наслышан о тебе и твоих людях. Иди, отдыхай, приведи себя и личный состав в порядок. Через… – он глянул на часы, – через час жду с докладом. – И майору: – Обеспечить.
И отвернулся.
Вмешался Брежнев.
– Я не знаю, что тут у нас через час будет. И где мы будем. А старший лейтенант Поляков совершил героический поступок. Я бы сказал – подвиг. И мы от имени Советского правительства должны наградить его сейчас.
Генерал недовольно поморщился. Видно, не лучшие отношения складывались у него с бригадным комиссаром. Но тот кивнул адъютанту, и вскоре в руках у Брежнева был орден Красной Звезды. Он подошёл к Полякову.
– Извини, брат, что не в торжественной обстановке. Сам понимаешь – не до торжеств. – Прикрепил орден к просоленной потом гимнастёрке Полякова. Отступил на шаг. – Носи его с честью и достоинством. Заслужил. И ещё раз спасибо за службу Родине.
Просто так сказал, без пафоса. Наверное, поэтому сердце Жорки сжалось. Он вдруг по-мальчишески растрогался и почувствовал, что слёзы вот-вот предательски навернутся на глаза. Позору не оберёшься! Ему захотелось закричать: «Да я!!! Да мы!!! Мы готовы! Зубами будем грызть гадов!» Но он быстро подавил в себе этот всплеск эмоций. И слёзы, так и не навернувшиеся на глаза (слава богу!), не выдали его состояния. Ответил по уставу:
– Служу трудовому народу!
Генерал тоже доброжелательно пожал ему руку.
Через полчаса земля содрогнулась: немецкая авиация нанесла бомбовый удар. Вслед за ним на наши позиции обрушился шквал артиллерийского огня. И пошло, как у Лермонтова: «Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой…».
С тех пор военные дороги Полякова и Брежнева не пересекались. Жорка никогда ничего даже не слышал о нём. Хотя вспоминал нередко.
Он долго ворочался на жёстком матрасе. Только ближе к утру забылся тревожным сном. Проснулся от позвякивания посуды. Приоткрыл один глаз. Ещё сквозь пелену сна приметил Наталью. Подумал: «Снится она мне или вправду прибежала?» Пока он размышлял, Наталья уже заметила, что он проснулся – у, глазастая баба! – Вставать жуть как не хотелось, да было поздно.
– Вставай, вставай. Каша стынет. Да в штаб пора. Труба зовёт.
Пришлось вставать. Он сел на кровати.
– Ты чё пришла? Я ж тебя вчера отправил. Дел по службе, что ли, нет? Давай, дуй в свой медсанбат.
– Щас! Разбежалась! Вставай давай и ешь. Раскомандовался. Домостроя у нас не будет, не надейся. Вот за порог выйдем – там командуй. – Говоря это, Наталья наполнила кашей алюминиевую миску, сверху бросила кусок масла, отрезала краюшку хлеба, аккуратно пристроила всё это на столе. Посмотрела на Жорку. – Ну, идёшь? Или тебе теперь в койку подавать? И кофе? – Развела руками. – Так нету.
Он недовольно засопел. А что делать? Ссориться, что ли? Так ни оснований нет, ни охоты. Да и не заслужила Наталья никакой ссоры. И упрёка тоже не заслужила. Он поскрёб свои взлохмаченные волосы, кинул взгляд на галифе – брюки лежали далековато, а он, хоть и жил с Натальей больше года, ну никак не мог щеголять перед ней в кальсонах. А Наталья! Что за женщина! Бес в юбке! Уже всё уловила. Легонько, как будто невзначай, пододвинула к нему табуретку с галифе и отвернулась к рукомойнику. Руки ей, видите ли, срочно помыть надо. Поляков усмехнулся, быстро оделся, сел к столу.
– Эээ, а руки сегодня мыть не будем? И умываться? Так дело не пойдёт. Так ты и подчинённых гигиене не обучишь.
Это упоминание о подчинённых тут же всколыхнуло в памяти вчерашний разговор с Рыжкиным. Настроение испортилось. Он вздохнул. Отодвинул кашу. Задумался.
Наталья подошла сзади. Обняла.
– Что, разговор вчера тяжёлый был? Ну не всегда ж тебя по головке гладить, лихой ты мой командир. Терпи. Всё хорошо – тоже не хорошо. А перемелется – мука будет. Ты только помни – я всегда с тобой.
Она наклонилась и поцеловала его в висок. Он съел пару ложек каши, подумал – рука с ложкой так и повисла в воздухе – снова отодвинул тарелку.
– Понимаешь, разговор о нас с тобой был. Раз я не разведён, не имею права с тобой жить! Понимаешь? Встречаться тайком где-нибудь на сеновале – это, пожалуйста! Сколько душе угодно! А вот жить вместе – это разврат. Конечно, он другое слово сказал. Ну, и как тебе постановочка?
Зная характер Натальи, он ожидал бурной реакции. Но её не последовало. Натуля была спокойна.
– Ну и что ты разволновался? Я давно этого ожидала. Не волнуйся.
Она задумалась. А Жорка уже кипел.
– Как это не волнуйся? Как не волнуйся?
Наталья тронула его за плечо.
– Подвинься-ка, от стола подвинься.
И ловко села ему на колени, прижалась. Не глядя ему в лицо, тихонько начала:
– Я тебе давно хотела сказать: пусть успокоятся, скоро так и так нам придётся расстаться.
Поляков какое-то время молчал – оторопь взяла. Потом выдавил:
– Как расстаться? Почему? Ты… Ты что говоришь?
Она погладила его волосы.
– Дурачок. Ты что подумал? Я беременна. На фронте рожать не буду. Так что…
Он не дал ей договорить. Вскочил вместе с ней и закружил по комнате. Радость распирала душу. Осторожненько положил на кровать и принялся целовать её, приговаривая:
