Павел Крусанов - Железный пар
Посетителей хватало, но нашёлся и для нас гостеприимный стол, за которым мы, не чувствуя стеснения, уместились всемером.
Заказывали Глеб и Азим. Вася и Фёдор корректировали. Сергей молчал – аскетичный и безучастный.
В итоге вышла гора – всего понемногу: шашлыки из баранины, шашлыки из говядины, козлятина на рёбрах, шашлыки, рубленные из смешанного фарша – баранина с телятиной, – шашлыки шариками – рубленое мясо набито в желудочную плёнку, – шашлыки-рулет «наполеон», изготовленные из уложенной слоями бараньей и говяжьей вырезки…
К мясу, разумеется, овощи и лепёшки.
И местная минеральная вода.
И водка. Без водки этакую груду было бы не съесть.
Пока готовился шашлык, подали какую-то густую кисломолочную кашицу в пиалах.
Глеб сказал: джургот.
Вася сказал: каймак.
Азим улыбнулся.
Фёдор кашицу посолил, поперчил, сдобрил щепотью рубленой зелени, после чего отломил кусок лепёшки и, шуруя им в пиале, принялся рубать компот.
Я последовал его примеру. Вышло вкусно, солоновато-кисло, так что и водка пришлась кстати.
Не сразу заметил – Сергей клал себе в тарелку только овощи, мясо не трогал. Нездоров или с принципами? Впрочем, кисломолочной кашице и водке – умеренно – он не отказал.
– Почему здесь столько объявлений о пропаже детей? – спросил я Иру, сорокалетнюю подтянутую женщину профессорского вида с открытым улыбчивым лицом.
– Потому что пропадают, – сказала Ира.
– Куда же они деваются?
– Знали б – вернули. – Помолчала. – Или похоронили.
– Говорят, вовчики детей воруют, чтобы людей настроить против власти. Мол, не может навести порядок, – сказал Азим. – Если ваша двести первая дивизия уйдёт, вовчики опять заварят кашу.
– Кто это – «вовчики»? – не понял я.
– Так здесь исламистов называют, – пояснила Ира.
– Почему же «вовчики»?
– Потому что ваххабиты, – сказал Азим.
– Всё равно непонятно, – сказал я.
– Отстань, – сказал Фёдор. – Что ты понимаешь в русско-таджикском юморе.
Глеб и Фёдор забрали у Азима счёт и заплатили сами, из нашей складчины. Азим возражал, обижался – как же так, ведь это он пригласил, и в конце концов всё-таки всучил им деньги.
Домой возвращались пешком – сытые и немного пьяные.
Деревья шевелили тёмными листьями, небо выгибалось исчерна-лиловым куполом, звёзды, которыми декорации были прибиты к космосу, мерцали ледяными шляпками.
В квартире разбрелись по комнатам, которых было три. Мы с Васей бросили свои курпачи в детской.
– Сколько у тебя вершин? – спросил я, когда мы улеглись.
– Дюжина наберётся. – Вася выпростал руки поверх простыни и попытался сосчитать на пальцах. – Типа того, – сбился. – В основном – четырёх– и пятитысячники. Но был и на Памире – пик Корженевской, пик Ленина…
– Больше не ходишь?
– Нет.
– Что так?
– Заскучал. Поднимаешься на вершину, а там ничего нет.
А я? Что ищу я? Что мне здесь надо? Сбор природных минералов для Руслана, ополчённого на мир? Как будто да, но… нет. Это предлог, уловка – разум обводит вокруг пальца сам себя. Пытается втереть очки – и не выходит.
Должно быть, я просто знать хочу, как слеплен, на чём держится и кем заверчен мир. Каков он там, где меня нет. Насколько узок, густ, безбрежен, прян. Докуда даль, покуда высь, и где же, чёрт возьми, та крошечная точка – я…
Впрочем, это мне уже снилось.
Снился Рома Ермаков, мой старый друг – остроумный мудрец, бесстрашный задира, странствующий проповедник, умница.
Все звали его Тарарам. Он жил весело, бедно и был счастлив, потому что счастью нет дела – есть ли у тебя деньги.
Он умер. Смерть его – шарада. Внезапно съехавший с ума охранник зарубил Рому топором в квартире-музее Достоевского.
Во сне, как часто случается, это был он и не он. На вид – не Рома, нет, совсем не Рома, но спящему известно точно – Тарарам.
Мне снился солнечный русский, новый скиф, всадник-исполин, радостно одолевающий пространство.
Фалангу пальца сражённого врага он нанизывает на шнурок – одну к другой – и вешает ожерелье на шею.
Зелёное и голубое с золотом пространство – его стихия.
За спиной его – земляные русские, прибитые скобой к хлеву и пашне. За спиной его – искусные русские, опьянённые и скованные вдохновенным ремеслом. Впереди – дикое поле, леса, моря, хребты. И он, солнечный русский, отвечает за честь и право своих братьев перед опасным и коварным миром, который возликует, если однажды он будет сражён.
И ещё здесь были бабочки, много бабочек, – рассевшись по цветам, они медленно вздыхали крыльями.
Утром я подумал: это ещё ничего.
Действительно – однажды мне приснилась рокочущая тишина в левом ухе матери. Так живо она мне о ней рассказала.
В девять машина Мурода стояла под окнами.
Послал sms Ане: уезжаем из Душанбе, как будет дальше со связью – знает аллах.
Ответила: не пропадай.
Должно быть, я разбудил её своим пустяком: утро в СПб отстаёт от здешнего на три часа.
Спустились, погрузили поклажу.
Глеб занял место рядом с водителем: там просторнее – удобно спине.
Мы вчетвером разместились сзади на двух рядах кресел – лицом к лицу, колени в колени.
Весь остальной объем салона занял груз – пять рюкзаков, палатки, тент, затянутые плёнкой упаковки с пластиковыми бутылками и кофры с фотоаппаратурой.
Прежде чем выехать из города, залили полный бак, купили – Азим объяснил накануне где – баллоны с газом для плитки и завернули на базар.
Пока Фёдор, Глеб и Вася запасались свежими продуктами, а Сергей, отделившись, в одиночку странствовал по торжищу, я в какой-то норе с табличкой курсов валют над входом поменял часть оставшихся рублей на сомони.
Через четверть часа, насладившись черешней, промытой в пакете водой из бутылки, покатили вон из города.
«Ружья, микробы и сталь», – думал я. Даймонд уверяет – именно эти вещи позволили Старому свету обрести силу. Чингисхан со смеху скатился бы с лошадки.
Глеб завёл дорожный разговор с Муродом – про перевалы, камнепады, красоты мест, попутно листая в айфоне их, этих мест, карты.
Сергей, удивлённый тем, что продавцы на душанбинском базаре не торгуются, угостил всех добытой курагой, ароматной и мягкой, как губы гурии.
Вася задремал, припав головой к оконному стеклу.
Фёдор, время от времени кидая в рот янтарный блинчик кураги, рассказывал:
– Раньше к Ширкенту можно было и с запада выйти, со стороны Узбекии. Но теперь с погранцами надо договариваться – не факт, что получится. Да и перевалы по границе заминированы. Во время войны узбеки там с вертолетов мины разбросали. Густо. Теперь разминировать не могут – карт минных полей нет.
– Зачем же так? – удивился я.
– Торопились. Чтобы ваххабиты здешние, вовчики, к ним не полезли. Исламисты в начале девяностых в Таджикии силу взяли и о большом ваххабитском эмирате мечтали. Да и злые они на узбеков.
– За что?
– Узбеки, когда к ним беженцы повалили и порохом потянуло, поддержали Народный фронт, который здесь, в Таджикии, против исламистов за конституционный порядок стоял. Собственно, они, узбеки то есть, этот самый фронт отчасти и организовали.
Я опять собрался было уточнить, но Фёдор не позволил. Ничего не попишешь, привычки высшей школы – сначала лекция, потом вопросы.
– В Узбекии, в Чирчике, со времён Союза пятнадцатая бригада спецназа ГРУ стояла, – сказал Фёдор. – Там серьёзная учебка была в Афганскую. В девяносто первом эту бригаду вроде как подарили Узбекии. – На слово «подарили» Фёдор надавил всей силой своей иронии. – А там парни тёртые, все с афганским прошлым. Кто-то уехал в Россию, но многие остались. Каримов, президент Узбекии, хитрая лиса, в этих парней как в родных вцепился – внеочередные звания присвоил, оклады хорошие положил. Ещё бы – это же спецы, диверсанты, элита армейская. Словом, когда в Таджикии каша заварилась, резня пошла и ваххабиты стали страну нагибать, Каримов велел готовить спецгруппу для отправки к соседям. Подготовили. Все офицеры, все Афган прошли – им чёрт не брат. А командиром у них – Владимир Квачков. Ну, помнишь, который потом машину Чубайса продырявил. Судили его ещё за покушение… В общем, завезли в Таджикию оружие, боеприпасы, стали обучать тех, кто против вовчиков стоял, практике партизанской войны, собрали разрозненные отряды под общее начало и всё это дело назвали Народный фронт Таджикистана. А во главе поставили местного уголовного авторитета Сангака Сафарова – такая должность: смотрящий по стране. – Фёдор открыл бутылку воды и припал к горлышку. – Двести первая дивизия, что стоит на нашей базе под Курган-Тюбе, само собой, тоже в этом деле участвовала. Сафаров – крендель пожилой, авторитетный, справедливый по-своему, как это у воров заведено, а в советниках у него – Александр Мусиенко, полковник российского спецназа. В общем, воевали с вовчиками замордованные фундаменталистами таджики, но организовали сопротивление русские офицеры спецназа ГРУ. За что бойцов Народного фронта прозвали юрчиками – в память об Андропове. Хотя КГБ и ГРУ, как известно, зверюшки разные. В итоге юрчики вовчиков в девяносто седьмом замирили. В Москве все стороны конфликта подписали соглашение о прекращении военных действий. Президентом избрали кулябца – тут у них кланы такие по родовым корням: кулябцы, гиссарцы, бадахшанцы, памирцы – Эмомали Рахмона, бывшего до того председателем Верховного Совета. А заместителем министра обороны Таджикии стал генерал ГРУ в отставке Александр Чубаров. И того, что я тебе рассказал, в экспозиции новейшей истории Таджикии, куда нас Назархудо тянул, поверь мне, нет. – Фёдор прожевал очередной блинчик кураги и милостиво поинтересовался: – Вопросы есть?
