Анна Матвеева - Лолотта и другие парижские истории
Ему приснилось, что он учит дочек рисовать пятиконечные звёзды:
– Начинаем выводить как букву А, но от правой ножки проводим лучик влево наискось, а потом – вправо и вниз, к левой ножке. Вот какая звёздочка получилась! Загляденье!
Свастику они выучились рисовать без него. Дурное дело нехитрое.
Вода
Утром Романов проснулся от запаха – удушливого и тревожного, хорошо знакомого с детства. Мыши! – вспомнил директор и натянул на себя тощее одеяло.
Как будто отозвавшись, по комнате деловито пробежал довольно упитанный мышонок. Он мельком глянул на Романова, но не нашёл его хоть сколько-нибудь примечательным, и проявил таким образом коллегиальность с новым руководством завода.
– Антисанитария, – ворчал Павел Петрович, нашаривая ногами тапки и начисто позабыв, что никаких тапок ему здесь не дали, а свои он как-то не догадался привезти. Не в больницу, чай, ехал – на свадьбу к дочери!
Из кухни пахнуло больничной едой.
– На завтрак – рис! – крикнула Александра. – Давайте, мальчики, скорее!
Павел Петрович предпочёл бы яичницу из трёх яиц с поджаренным чёрным хлебом и докторской колбасой, но решил, что не будет портить невесте настроение. Вместе с Колей, уже побрившимся и всё ещё настороженным, директор сел за стол и покорно съел миску суховатого риса. Пили процеженную воду, и Романову почудилось, что он начинает чувствовать в ней какой-то вкус.
– А кем работает твой Коля? – спросил директор у дочери.
Александра стала объяснять, что Николя учился на ювелира, в Индии у него была фирма, но потом ему пришлось вернуться во Францию, и здесь он никак не может найти работу. Поэтому живёт на пособие, но оно довольно приличное, так что им хватает.
– А как в твоей школе переводчиков относятся … ну … к этим вашим повязкам и метёлкам?
Вчера дочь показывала ему небольшую метёлочку, которую джайны носят с собой – подметают улицу, чтобы не затоптать ненароком какую-нибудь букашку.
– Культурное многообразие никто не отменял, – усмехнулась дочь. – В Европе уважают право на выбор, папа.
Она хотела добавить «Это ж не Россия», но вовремя спохватилась – и промолчала. Не стоило затевать с отцом дискуссий, он всё равно не поймёт. Да и некогда – уже через час нужно быть в мэрии!
Романов удивился, что дочь всё ещё не одета – Анна на своей свадьбе трижды переодевалась, и каждый раз это делалось подолгу, с капризами и нервами. Александра на пять минут скрылась в ванной – и появилась оттуда в бежевых брюках и простой белой блузке.
– Так и пойдёшь? – изумился отец.
– А ты думал, я, как Анька, надену на себя торт из кружев? Мы против бесцельной траты денег.
– Но это же память, – расстроился директор. – И я присылал деньги на платье, я же помню!
Александра чуточку порозовела.
– Мы решили потратить их на нужды нашей общины. Всё, папа! Давай облачайся в свой костюм – и поехали!
Случайные прохожие, видевшие их тем утром, ни за что не догадались бы, что это жених с невестой и её отцом. Коля был в затрапезной рубашке и джинсах, и на этом фоне Александра выглядела почти нарядной – ну а самым разряженным оказался Павел Петрович в добротном синем костюме, белой рубашке и бледно-голубом галстуке. В начищенных туфлях отражалось парижское небо с облаками. Рот у Коли был закрыт белой повязкой, Александра из уважения к отцу сняла её и положила в карман.
У входа в мэрию – красивое здание с башенкой – их поджидали друзья. Такие же точно чуды, как выразилась бы Антонина Фёдоровна. Одеты кое-как, повязки, метёлки, а самый старый из всех, с кожей шоколадного цвета, был завёрнут в белую ткань, как ребёнок, играющий в привидение.
Работница мэрии и глазом не моргнула, когда эта странная компания вошла в комнату, где Александру и Николя объявили мужем и женой.
Ни цветов, ни подарков, ни поцелуя – дочь и зять расписались в книге, кивнули работнице мэрии и буднично вышли из красивого здания в свою новую жизнь.
– Папа, наши друзья пойдут пешком, – объяснила Александра. – Джайны не пользуются транспортом, потому что какое-нибудь живое существо может попасть под колёса. Николя – с ними, а мы с тобой поедем. У джайнов не принято осуждать чужую культуру.
– Так вы же только что поженились! – возмутился директор. – И сразу расстаётесь! Не по-людски это, Саша! Давай уж я тоже со всеми пойду.
– Ой, правда? – обрадовалась дочь, в секунду превратившись в юную Антонину Фёдоровну. – Спасибо, папа!
По дороге Александра рассказывала о самом старом госте – он был настоящий монах, и волосы у него на голове были не выбриты, а вырваны с корнями!
– Это настоящий образец аскетизма, и для нас большая часть, что он будет делить с нами трапезу. Впрочем, джайны очень мало едят.
Романов глянул на «образец аскетизма», который шёл впереди, переступая тощими голыми ногами в сандалиях, и с тоской представил себе предстоящую трапезу.
В квартире уже суетились незнакомые девушки – они показались Романову симпатичными, и он попытался втянуть брюшко. Был накрыт стол – миски с овощами, творогом, очередными ростками, вода в кувшинах, плотно закрытых сверху крышками. Ни водки, ни рюмок.
Молодожёны сели во главе стола, Романова посадили по правую руку от дочери. Александра сияла, и с такой любовью смотрела на своего кривобокого мужа, что у Павла Петровича что-то дёрнуло в сердце – как будто пытались повернуть заржавевший вентиль. Вспомнил давнюю бабушкину присказку – «о тех, кто слаще морковки, ничего не едал». Вспомнил покойную супругу – всё бы отдал, лишь бы она сидела сейчас рядом и крепко держала его ладонь под столом: «Потерпи, Паша! Что теперь поделаешь?» Он как будто ощутил кольца Антонины Фёдоровны – они всегда впивались ему в руку, когда она урезонивала мужа.
У молодожёнов были дешёвенькие серебряные колечки. Ювелир-то мог бы и побогаче спроворить, мелькало у Романова, пока симпатичные незнакомые девушки наполняли его тарелку безвкусной едой.
Монах, действительно, почти не ел, зато сказал несколько слов надтреснутым, редко используемым голосом, и склонил голову.
– Это он про тебя, папа! – обрадовалась Александра. – Он рад приветствовать тебя, и поздравляет с тем, что у тебя… такие хорошие дети!
Романов с огромным трудом улыбнулся. Ржавый сердечный вентиль крутили в груди как будто несколько рук сразу. Внутри горел огонь.
Ему был нужен воздух.
И твёрдая, пусть даже чужая, земля под ногами.
– Сашенька, Коля! Мне пройтись нужно. Кружок по району сделаю – и вернусь.
– Но папа, мы только сели, – попыталась возразить Александра.
– Ничего страшного! Поешьте там это самое… Помолитесь, или как оно у вас называется?
– Медитация, – сказала дочь. – Только ты недолго, ладно? Ты же совсем не знаешь город.
– Конечно, недолго. Я сотовый взял, так что не волнуйся. Как это у вас говорят, это самое, на связи?
Не глядя на гостей и улыбаясь всем сразу неестественно широкой улыбкой, Романов вышел из комнаты и забрал из холодильника бутылку.
Директор действительно собирался сделать небольшой круг, точнее – квадрат, обойдя ближайшие улицы и выпив на какой-нибудь скамейке. Но как только он свернул за угол, рядом с булочной, где были выставлены длиннющие батоны, похожие на мечи, остановилось такси.
Первое за всё это время такси в дочкином районе. Водитель приветливо выглянул из окна и что-то спросил.
Романов пожал плечами – не понял ни слова.
Тогда водитель стал делать приглашающие жесты, открывая перед Романовым дверцу.
Директор решил, что водитель его с кем-то путает, и стал мотать головой.
Таксист не унимался и хлопал рукой по сиденью пассажира, как делают маленькие дети, требуя, чтобы мама села рядом.
А что если правда поехать?
Он этого Парижа, вообще, не видел, хоть Эйфелеву башню посмотрит.
Вот и сердце в груди улеглось, как будто перестали крутить вентиль.
– Вези это самое, к башне! – велел директор, садясь и пристёгиваясь.
Водитель рванул с места. Рот у него не закрывался – слова вылетали как орехи из рваного пакета. И все до единого – непонятные. Проще орех зубами раздавить, чем разобраться, о чём он толкует.
– К башне! – пояснял Павел Петрович. – К воде!
Он помнил, что башня стоит на берегу реки. А река всегда – главный ориентир.
– Вода! Буль-буль! – повторял директор, опасаясь, что водитель его не понимает, но он услужливо кивал, ехал и довольно быстро остановился у речки. Речка была узенькой, и никакой башни видно не было. Наверное, ближе не подъедешь – как-никак достопримечательность.
Романов расплатился с водителем и спустился к деревьям, обступившим реку, как любопытные старухи. У изножья каждого дерева – металлический круг, напомнивший директору газовую конфорку, какие были ещё на старой квартире. На одной из «конфорок» лежали свежие собачьи какашки, похожие на сигары.
Башню не видать ни спереди, ни сзади.
