Маша Трауб - Тетя Ася, дядя Вахо и одна свадьба
– Что с тобой? – испугалась Тамара, глядя на дочь, которая вдруг даже не побелела, а посинела. – Я тебе говорила, не ешь так много инжира! Сейчас Вахо позвоню, а когда станешь врачом, сама будешь знать, что с тобой.
– Не надо никому звонить, – остановила ее Нина. – Я хочу уехать. Не хочу здесь учиться.
– А куда ты поедешь? К Аркаше в Майкоп? Надо будет ему позвонить и спросить про их медицину, – опять кинулась к телефону Тамара.
– Я не поеду в Майкоп, – сказала Нина.
Тамара села на стул, уронив руки на колени.
– А куда ты поедешь?
– Не знаю, в Москву, может.
– И кто тебя там ждет? Кто встречать будет? Или кто-то хачапури в честь твоего приезда испечет?
Тамара все-таки рванула к телефону и стала названивать Асе – соседке, ближайшей подруге и Нининой крестной.
– Ася! Поднимайся! Нина тут такое придумала! Иди скорее, я кофе ставлю!
Ася пришла через минуту.
– Что ты кричишь так, что весь двор слышит? – спросила она.
– Как не кричать? Нино уезжать собралась! Пусть все знают, что моя дочь придумала!
– Пусть едет! – не задержалась с ответом Ася. – Куда ты едешь? В Ботанический сад? Или к дяде своему?
– Какой сад? Какой дядя? Она в Москву собралась!
– Ты так орешь, что куры у соседей кудахтать перестали, помолчи хоть минуту, а то я сама себя не слышу! – одернула Тамару Ася. – И что ты там будешь делать? – спросила она у Нины.
– Учиться, – ответила та.
– А чем тебе тут плохо? – опять закричала Тамара. – Тут нельзя учиться? Все учатся, а ты не можешь? Не хочешь в медицинский, иди в педагогический! Сиди со своей Натэлой еще пять лет!
Нину от этих слов скривило.
– Это ты вот сейчас что такое говоришь? – строго сказала Ася подруге. – Она десять лет с Натэлой мучилась, хочешь, чтобы девочка дальше страдала?
– Вот ты мне сейчас еще раз объясни! – Тамара встала перед подругой. – Я тебя зачем позвала? Чтобы ты на ее сторону встала?
– Нет, пусть она этих лягушек до конца жизни слушает? – закричала в свою очередь Ася. – Пусть всю жизнь белье на тросе растягивает туда-сюда и станет такой же сумасшедшей, как Сона? Пусть выйдет замуж и ее свекровь съест, не разжевывая, и не подавится? Пусть выучится в медицинском и будет своих детей от поноса лечить! Этого ты хочешь?
– Что ты говоришь? Что ты говоришь? – Тамара села за стол и заплакала. Нина молчала. Ася встала и пошла заново варить кофе, который давно убежал.
Нина знала, что мама не сможет ей запретить уезжать. Так было всегда. Тамара могла кричать, топать ногами, даже дать по попе, но, по большому счету, никогда не вставала поперек дороги. Случай с Аркадием был в этом смысле исключительным. Видимо, Тамарой двигал страх, иначе она ни за что не стала бы вмешиваться, покоряясь судьбе. Тома верила в судьбу, в то, что предначертано, что нужно только перетерпеть, и все пойдет своим чередом, так, как должно.
– Денег я тебе дам – на новую стенку откладывала, – говорила тем временем Нине крестная. – Позвоню Георгию, моему троюродному племяннику. Кажется, он живет где-то под Москвой. Хотя я его видела последний раз, когда ему года четыре было. Ничего, не откажет. За Тому не волнуйся. Досмотрю за ней.
Нина всегда помнила и часто вспоминала это слово «досмотрю», в котором было заключено очень многое. Это больше, чем «буду заботиться», «навещать». «Досмотреть» означало оставаться рядом все время, каждую минуту, каждую секунду. Не думать о себе, а думать о том, кто рядом. Столько, сколько потребуется.
Тетя Ася, как показала жизнь, слово сдержала – «досматривала» за подругой до последнего ее вздоха, когда та была уже смертельно больна и тихо угасала. Приходила каждое утро, кормила, мыла полы, готовила и уходила к себе, продолжая прислушиваться к дыханию Томы через стены, через лестницы. Слушала ее шаги и прибегала снова, стоило той задержаться в ванной – Ася до секунды знала, сколько времени подруга проведет там. Она знала, во сколько Тома проснется и когда начнет мучиться бессонницей. Тихонько спускалась в четыре утра, чтобы дать таблетку. Когда болеутоляющие не действовали, Ася варила отвары или «заговаривала боль» беседами. И в семь снова была рядом – чтобы сделать укол. Она красила подруге ногти и по привычке варила кофе на двоих, переворачивая чашку. Кофейная гуща неизменно обещала скорое выздоровление и счастье для Нины. Часто стала приходить Валя – соседка, с которой Тома никогда особо не была близка, но именно ее болезнь их сблизила. Валя иногда подменяла Асю, и ей не было равных в том, что касалось городских сплетен. Валя своей болтовней умела рассмешить, что для Томы было очень полезно, с точки зрения Аси.
* * *Нина сглотнула слюну. Сразу стало легче. Она всегда боялась летать, тем более такими маленькими самолетами.
Поехать сейчас домой было таким же спонтанным решением, как и когда-то уехать оттуда. Нина решилась в одну минуту. И только потом, уже после покупки билетов, которых не было и нужно было лететь с пересадкой, с шестичасовым ожиданием в зоне трансфера, думала, что совершает глупость. Зачем полетела? И почему Натэла ее вообще позвала?
Она вспомнила, как стояла перед почтовым ящиком и рассматривала присланное Натэлой приглашение на свадьбу, то самое, с голубями и золотыми кольцами, из книжного магазина. Под приглашением Натэла сделала приписку – просила обязательно приехать, быть свидетельницей на свадьбе. И Нина решила поехать. Сначала она заказала билеты, отпросилась на работе и только потом удивилась – с чего вдруг спустя столько лет ее подруга детства захотела увидеться?
* * *Уехав в Москву учиться, она первое время жила в семье Георгия – того самого троюродного племянника крестной, который, конечно же, не мог отказать своей тетке, хоть и не помнил, как та выглядит. Но встретил Нину в аэропорту, довез до дома и через день звонил тете Асе с отчетами. Нина не стала поступать в медицинский, а поступила на экономический факультет. От всего сердца поблагодарив Георгия, она ушла жить в общежитие, хоть тетя Ася и мама просили племянника привязать ее к стулу и не отпускать из дома.
Нина выучилась, устроилась на работу в банк. Сначала снимала жилье, потом взяла кредит в собственном банке и купила крошечную квартирку на окраине Москвы. Господи, как она была счастлива! Фотографировала квартиру, стараясь, чтобы фотографии были красивые, как в журналах, с разных ракурсов. После этого села в самолет и полетела домой, где на кухне показывала фото маме и крестной.
– Это хорошо, ты молодец, – говорила мама, но Нина видела, что Тома не очень рада. Все пошло не так, как она рассчитывала.
– Нет, ты мне скажи, а что, там нет мужчин с квартирами? Почему ты замуж не выходишь? – прямо спросила ее тетя Ася.
– Не знаю. Не получается, – ответила Нина.
– Послушай, я зачем тебе деньги на билет дала, которые на стенку откладывала? Чтобы ты экономистом стала? Нет! Я думала, ты замуж хорошо выйдешь! – рассердилась тетя Ася. – Зачем ты мне фотографии квартиры показываешь? Я хочу фотографии твоих детей смотреть!
Тома заплакала.
– Мам, тетя Ася, ну вы чего? При чем тут муж? Знаете, сколько мне за эту квартиру еще расплачиваться? – обиделась Нина.
– Нино? Разве в этом счастье? – тихо проговорила Тома.
– Вот скажите мне, зачем я сюда приехала? – Нина от обиды повысила голос, успев мысленно отметить, что начала говорить с акцентом. – Я думала, что вы мной гордиться будете, а вы про мужа спрашиваете!
Тетя Ася и Тома промолчали. Нина, все еще обиженная, уехала тогда, не попрощавшись. Неужели мама и крестная не понимают, как тяжело ей далась эта квартира? Сколько ей пришлось работать? Какой там муж? На личной жизни Нина поставила жирный крест. Нет, были мужчины, которые за ней ухаживали, но все это было не так, неправильно. Все-таки она выросла в другой среде, в другой культуре, и принятые нормы отношений, впитанные с кровью, давили, всплывали где-то в подкорке, и она не могла позволить себе ни флирт, ни отношения без будущего. И здесь не было ни мамы, ни тети Аси, которые могли бы все устроить – узнать о потенциальном женихе, его родственниках, сосватать, поддержать… Это было возможно только в их городе, куда Нина возвращаться не хотела и, что важнее, не могла. Она уехала, оборвала, отрезала, и ее судьба стала уже другой.
Тетя Ася, которая в кофейной гуще увидела у Нины новую жизнь, новую судьбу и свою дорогу, была права. Только гуща не говорила о том, что эта дорога окажется столь тяжелой, а жизнь совсем не такой, о какой мечтала для дочери Тамара. И уж совсем не такой, какую рисовала себе Нина. Мама не должна была умереть так рано, она не должна была болеть и терпеть такую боль.
Нина уже перед самой смертью мамы привезла ее в Москву – врачи, уход, анализы. Но Тамаре было плохо. Она выходила утром на кухню, варила кофе и долго сидела, разглядывая узоры в чашке.
– Мама, ты чего не идешь в душ? – спрашивала проснувшаяся Нина.
