Ника Соболева - Право на одиночество
Я обернулась. Он застыл в паре метров от двери, словно не решаясь пройти дальше.
В волосах его теперь было еще больше седины. А в остальном ничего не изменилось… тот же строгий костюм, надменно-холодный взгляд темных глаз, снисходительная полуулыбка.
Но изменилась я. И я сама шагнула ему навстречу, вглядываясь в это лицо… Вот он, стоит передо мной – человек, которого я так боялась, снившийся мне в самых страшных снах. Но я больше не чувствовала в себе того липкого ужаса, который охватывал меня тогда, пять лет назад.
Я чувствовала… любопытство. И, подойдя почти вплотную к своему вечернему гостю, застыла, разглядывая его.
– Ты изменилась, – тихо сказал Рашидов, слегка наклонив голову.
Я улыбнулась. Да, теперь я понимала, как этим голосом можно соблазнять женщин… Всех, кроме меня.
– Ты стала совсем взрослой. Тогда, пять лет назад, передо мной была сопливая девчонка, трясущаяся от страха. А теперь… ты больше не боишься?
Я посмотрела в его темные, почти черные глаза. Было ли в них что-то, чего я могла бы испугаться?.. Сила, властность, холод… а еще – одиночество и боль.
Словно в зеркало заглянула…
– Нет. Не боюсь. Зачем вы пришли?
В полумраке нашего кабинета я вдруг заметила промелькнувшее в глазах Рашидова… смущение? Нет, наверное, показалось.
– Поговорить. Может, присядем?
Я покачала головой.
– Мне некогда, извините. Я хотела доделать работу и пойти домой. Прошу, не отнимайте у меня драгоценное время, говорите, зачем вы пришли.
– Тебе не кажется, что ты зарываешься? – усмехнулся Рашидов. Пять лет назад от этой усмешки я бы захотела спрятаться под стол, а вот теперь… ничего не чувствовала. – К тебе пришел владелец издательства, а ты…
– Я ведь не хамлю вам. Просто говорю, что у меня мало времени, – ответила я осторожно.
Рашидов смерил меня оценивающим взглядом.
– Ты действительно очень сильно изменилась. Словно другой человек. Хотя… нет, тот же. Но что так сильно подействовало на тебя, что ты так выросла? Смерть Ломова? А еще, наверное, гибель родителей?
Я вздрогнула. Ну ладно, он знает о смерти главного редактора… Но откуда Рашидову известно о моих родителях?
– Я не желаю обсуждать это.
– Ого, – он рассмеялся, – как ты рассердилась! Однако. Не волнуйся, о твоих родителях я не буду говорить… по крайней мере сегодня.
Не в силах больше выносить этот насмешливый голос, я отвернулась к окну. Плечи мои тряслись от злости. Так хотелось врезать этому надменному, равнодушному человеку… Ведь то, что он знает о моем горе, может значить только одно – Рашидов собирал информацию обо мне. Но зачем? И почему он пришел только сейчас?
– Прекратите, – сказала я тихо. – Просто скажите, что вам от меня нужно, и уходите.
– Ничего особенного, просто поговорить.
– О чем? – я вновь повернулась лицом к Рашидову. – О чем мы вообще можем с вами разговаривать? В прошлый раз такой «разговор» закончился тем, что я неделю не могла прийти в себя! Вы напугали меня тогда до такой степени, что я ревела, сидя в грязной луже, вы это хотите обсудить?
Рашидов вытаращился на меня, как баран на новые ворота, будто я сказала что-то удивительное.
– Правда? – выдохнул он.
– Нет, кривда, – буркнула я, сложив руки на груди.
Помолчав, он тихо сказал:
– Извини. Я не думал, что до такой степени тебя напугал…
– Что?! Может, вы вообще думать не умеете? Мне было девятнадцать лет! Да я в то время даже не целовалась ни разу! И тут меня сажает в машину малознакомый мужик, которого я к тому же жутко испугалась еще днем, в издательстве, и начинает раздевать! Да я от страха чуть на месте не скончалась, как вы могли этого не понимать?!
В конце этой пламенной речи я чуть не перешла на ультразвук. Но, наткнувшись на виноватый взгляд Рашидова, замолчала. В самом деле, чего я… Ведь это все случилось пять лет назад. Какая разница… теперь-то…
– Уходите, – сказала я, успокоившись.
Он покачал головой.
– Я не могу. Наташа, я только теперь понял, прости. Чуть позже я расскажу тебе, в чем было дело… Возможно, ты поймешь. Но сейчас это неважно. Я пришел к тебе совершенно по другому поводу. Меня попросил поговорить с тобой один человек.
– Кто?
Видимо, быстро отделаться от Рашидова не получится…
– Ломов.
Услышав ответ, я закашлялась.
– Кто-кто?
Интересно, а он вообще в курсе, что наш бывший главный редактор умер в конце февраля?..
– Михаил Юрьевич Ломов попросил меня поговорить с тобой. Да не удивляйся ты так. Дело в том, что ты кое-чего не знаешь… Точнее, ты не знаешь очень, очень многого. И он попросил меня рассказать тебе.
– Вас? Рассказать? Мне? О чем?
Рашидов улыбнулся. Да, я действительно начинаю сходить с ума… В жизни бы не подумала, что этот человек способен так ласково улыбаться.
– Давай сядем.
Я покорно опустилась на стул рядом с Рашидовым. По иронии судьбы именно на этих стульях мы сидели пять лет назад. Только теперь я смотрела своему собеседнику в лицо, и он держал меня за руку. Я даже не заметила, как он взял ее, так была удивлена началом разговора…
– Дело в том, Наташа, что мы с Михаилом Юрьевичем… с Мишей… были лучшими друзьями.
Я почувствовала себя так, будто он вылил мне на голову целое корыто ледяной воды.
– Я понимаю, как это удивительно для тебя… Но я не вру. Мы жили в соседних квартирах и сидели за одной партой в течение десяти лет. В институтах учились разных, но продолжали общаться. Я был свидетелем на Мишиной свадьбе, он – на моей. Вот так…
Немного помолчав, словно ожидая от меня какой-то реакции, Рашидов продолжил:
– Пять с половиной лет назад Миша узнал, что умирает. Эта новость просто вышибла его из колеи, но оно и понятно… А потом появилась ты. Наташа, ты, наверное, так до сих пор и не догадываешься, что он любил тебя?
Я покачала головой.
– Почему, я знаю… Я тоже любила Михаила Юрьевича…
Рашидов рассмеялся.
– Нет, милая. Ты любила Мишу как старшего товарища, как своего учителя, как отца, в конце концов. А он… он был одержим тобой. Если бы не ты, я думаю, Миша умер бы гораздо раньше. Но ты ворвалась в его жизнь, как свежий ветер, и он часто повторял, что должен жить, потому что хочет передать тебе свои знания, научить своему делу. Миша ничего не говорил тебе, потому что знал, как ты к нему относишься, да и к чему было открывать эту тайну, когда жизнь его подходила к концу. Но он попросил меня прийти к тебе через полгода после его смерти и рассказать все.
Я отвела глаза. Почему-то мне было неприятно это слышать… Я всегда относилась к Михаилу Юрьевичу как к отцу, другу и наставнику, и узнать, что он любил меня по-другому, было не слишком весело.
– Зачем? – горько спросила я. – Зачем мне это знать? Что это изменит…
Рашидов поднял руку и прикоснулся к моей щеке, заставив посмотреть себе в глаза.
– Миша хотел быть честным с тобой. Он полагал, что полгода тебе хватит, чтобы смириться с его смертью. Он хотел, чтобы ты знала о его чувствах и научилась жить с этим знанием. Если ты сейчас думаешь, что его любовь была бреднями пожилого человека, то я очень в тебе разочаруюсь…
– Я ничего подобного не думаю! – возразила я гневно.
– Хорошо, потому что Миша действительно очень сильно тебя любил. Я… Наташа, я знаю о тебе все. Он рассказывал. Ты была его любимой темой разговоров со мной. Извини.
Я опустила голову. Так вот откуда ему известно о моих родителях… И, надо полагать, не только о них.
– Не грусти, – тихо сказал Рашидов, сжимая мои пальцы. – Эти пять лет он был очень счастлив.
– Если бы Михаил Юрьевич рассказал мне… – я вздохнула, – я бы ответила на его чувства… Чтобы скрасить последние годы его жизни…
– Именно поэтому он и не рассказывал.
Я подняла глаза на улыбающегося Рашидова. Сейчас он был совсем не похож на того холодного человека, каким я его помнила все эти годы… Так же, как образ Ломова, моего учителя, никак не вязался с чувствами, которые он ко мне, как оказалось, испытывал.
Как странно меняются люди со временем. Пять лет назад я была наивным глупым ребенком, девчонкой, которая еще ничего не видела в жизни. Кроме, пожалуй, искренней и настоящей любви своих родителей, что тоже, конечно, стоит немало. И, встретив тогда Рашидова, я столкнулась в нем с тем, что было мне непонятно, – с силой, жесткостью, властностью, холодностью… И испугалась до дрожи в коленках. А теперь, сидя перед ним, спустя эти страшные для меня годы, я видела совсем другого человека. Да и сама была совсем другой.
Та маленькая Наташа испугалась бы не только самого Рашидова, но и рассказа о чувствах Михаила Юрьевича. Сегодняшняя Наташа… смирилась. Теперь уже нечего исправлять, не к кому идти и просить прощения за свою недогадливость. Да и нужно ли это было Ломову? Думаю, что нет, иначе он не смог бы так долго держать в себе свою тайну. А я прекрасно знала, какую силу может давать любовь. Даже безответная.
