Владимир Шаров - Воскрешение Лазаря
«Партии пора, – продолжал Спирин на другом заседании (3 апреля 1934 года), – посмотреть правде в глаза, давно пора отделить чистых от нечистых. То, что сегодня быть большевиком во всех отношениях выгодно, – для партии очень плохо. В партии должны остаться лишь работники, на которых мы можем положиться в любых обстоятельствах». «Неважно мы знаем и своих врагов (письмо в ЦК от двенадцатого апреля). Они отлично маскируются, притворяются простыми обывателями, сочувствующими общему делу. Но обманываться не стоит, врагов у нас много. Решительных, убежденных врагов, только и ждущих момента, чтобы нанести удар в спину. Дать им подобный шанс – преступление перед революцией, непростительная глупость. Сейчас, когда партия сильна как никогда, тактически верно вызвать, спровоцировать их выступление и поименно выявить каждого, кто молится о нашей смерти. Враг, которого знаешь в лицо, – заключал письмо Спирин, – во сто крат менее опасен, чем враг затаившийся, ушедший в подполье».
Апрельские письма и выступления Спирина постепенно рыхлили и удобряли почву. Спирин понимал, что если подготовленный план он лично предложит на секретариате партии, шансов быть принятым у него нет. Радикальность, а главное, необычность некоторых идей многих испугает. Спирин не сомневался: стоит ему перейти к конкретным деталям, один за другим члены ЦК станут говорить, что до идеала, конечно, далеко, но положение в стране хорошее, необходимости в тех изысках, что он предлагает, нет, слава Богу, и не предвидится. Значит, прямой путь был для него отрезан, отрезан напрочь. Но был непрямой: изложить суть – бросить прикормку – и уйти в кусты. Дать цекистам две-три недели, чтобы спокойно, не торопясь, все обдумать. Тогда есть надежда, что они сами к нему приступят: что делать? Почему он, заместитель председателя НКВД, он, который должен непосредственно руководить борьбой с «контрой», не принимает никаких мер?
Но спешить не следовало и тут. Рыбка должна была заглотнуть крючок еще глубже. Они должны были испугаться, запаниковать, начать требовать и требовать от него немедленных действий, кричать, что промедление смерти подобно. Его же роль проще – вяло отбиваться, направо и налево объяснять, что ситуация сложная, много неясного. Лишь когда они заявят, что если так – пусть из ЧК уходит, «органам» нужны другие люди, пора будет выводить на сцену и Колю с Феогностом.
Жизнь показала, что спиринский расчет был верен. Он тянул и тянул паузу, все ждал и ждал, пока 10 мая на секретариате ЦК не был поставлен вопрос о его немедленном, прямо сегодня отстранении от должности первого заместителя народного комиссара госбезопасности как не справляющегося со своими обязанностями. И вот прямо перед голосованием Спирин поднял руку и попросил слова. Ему дали.
Держался он спокойно, даже будто отстраненно. Сначала доложил о разных делах, которые были в его ведении, но то ли среди них не было ничего интересного, то ли членов ЦК они не волновали, во всяком случае Молотов его перебил. С места он заявил, что пришел сюда для обсуждения другого вопроса и снимают его, Спирина, с должности тоже по другой причине. Есть ему что сказать – они слушают, нет – пускай садится, работы много, тратить зря время никто не хочет.
Остальные молчали, но Спирин видел, что и они с Молотовым согласны. То есть плод созрел, можно собирать урожай. Почему же, по-прежнему не спеша отвечает Спирин, и по делу, которое заботит членов ЦК, ему есть что сказать. Но он думал, что, уходя из ГПУ, обязан дать общий отчет, однако если ошибся – просит прощения. Что же касается вопроса с контрреволюцией, то шанс выправить ситуацию, причем выправить радикально, есть, шанс этот неплохой, и он, Спирин, надеется, что партия его не упустит.
Последние месяцы шла тщательная агентурная работа. Ею была занята ровно половина штатных сотрудников «органов», в том числе две трети сексотов, и буквально вчера она дала результат. Результат сенсационный. «Но по порядку, – сказал Спирин. – Во-первых, удалось выяснить имена двух главных вождей контрреволюционного заговора. Это родные братья: старший Федор Кульбарсов, в прошлом епископ Русской православной церкви в Нижнем Новгороде, больше известный как отец Феогност Кульбарсов, и младший – Николай Кульбарсов; они из дворян средней руки. Поскольку „органы“ знают и их имена, и место проживания, обоих нетрудно арестовать и доложить, что операция успешно завершена.
Однако он, Спирин, считал бы арест братьев грубой ошибкой. Сегодня у партии есть исторический шанс не просто выявить всех активных противников советской власти, но и то, что бывает реже редкого: разом врагов уничтожить.
Таким оптимистом, – продолжал Спирин, – меня делает вот что. По надежным агентурным донесениям, нам стало известно, что недавно два брата, которые прежде, несмотря на тактические разногласия, действовали заодно, в кровь разругались. Вражда между ними смертельная. И сейчас, пока никто не успел их примирить, снова между собой свести, есть возможность развязать в стане контрреволюции настоящую гражданскую войну.
Силы братьев примерно равны, ожесточение между ними и их сторонниками чрезвычайное, если им позволить, они будут резать друг друга и резать. От партии, – говорил дальше Спирин, – требуется немногое: чуть контрреволюции помочь. Я предлагаю организовать на Ходынском поле их схватку, а чтобы каждому из братьев было легче собрать преданных ему людей, думаю, достаточно будет на месяц сделать железные дороги в стране бесплатными. Почему Ходынка? – пояснил он. – И по размерам – десять квадратных километров, и по удобству контроля лучше места не найдешь во всей стране. То есть нам нужно организовать транспорт, с остальным они справятся и сами». Дабы снять оставшиеся вопросы, Спирин заключил: «Ненависть между Феогностом и Колей Кульбарсовыми так сильна, что и тот, и другой готовы принять от нашей партии любые услуги, даже готовы, чтобы в их войне она была судьей, арбитром, лишь бы без помех один брат мог расправиться с другим».
Доложенное Спириным поразило цекистов и в корне переломило ситуацию: разом выявить всех врагов и разом же их уничтожить – о подобном никто из партийцев и мечтать не смел. Задача, с которой НКВД не справился бы и за десятилетия, Спирин предлагал решить за день, максимум – за неделю. Понятно, что вопрос о его отставке сам собой отпал, более того, по личному предложению Сталина для проведения операции, получившей кодовое название «Каин», ему были предоставлены особые полномочия. Они далеко выходили за рамки обычных для заместителя главы НКВД. Скоро спиринские полномочия и вовсе сделались исключительными.
На следующий день после этого триумфального для Спирина секретариата Коля и послал Феогносту свой знаменитый вызов. Однако я, Анечка, не стал бы утверждать, что Спирин просто дал ему отмашку или, того хуже, они вообще находились в сговоре, скорее, раньше Спирин через Нату как мог от этого шага Колю удерживал, а теперь перестал. Вызов был лаконичен и мало походил на другие Колины письма, в конце же, постскриптум, говорилось, что если Феогност их с Колей спор готов передать на Божий суд, то хорошо известный им обоим Илья Спирин дал ему понять, что готов помочь и в организации поединка, и в улаживании необходимых формальностей.
Феогност ответил, что Божий суд его устраивает, и ровно через пять дней фельдъегерской почтой в Экибастуз, где он, закончив очередной пятилетний срок, жил на поселении, было доставлено спиринское послание. В отличие от Колиного, оно было подробно и сделано с исключительной тщательностью. Буквально каждая деталь снабжена ссылками на прецеденты и авторитеты. Вряд ли Спирин писал его сам, уверен, послание – коллективный труд историков из неведомой шарашки. Но тонкости, которых там вагон, – чушь; конечно, по существу все было правильно, только толку от этой правильности в тогдашней России было как от козла молока.
Посуди, Анечка: где Коле и Феогносту было раздобыть положенные одеяния – все с гербами, где найти кольчуги, латы и шлемы, где взять копья и мечи, когда, наконец, заучивать бесконечные обращения, поклоны, реверансы, которыми противники должны обмениваться перед началом и после окончания поединка. Однако две вещи в письме были чрезвычайно важными.
Во-первых, Спирин написал Феогносту, что и он, и Коля в соответствии с существующими прецедентами могут явиться на судебное поле в сопровождении верных им людей. Причем те вправе принять участие в поединке на равных с ними или даже вместо них. Спирин сознавал, что и Коля, и Феогност за сей пункт буквально ухватятся. Для них здесь был шанс обойти, избежать судьбы Каина и Авеля. Увы, одновременно на надеждах Спирина, что брат убьет брата, а затем, в свою очередь, будет проклят Богом, ставился жирный крест. Однако выхода не было. Весь план, который он так блистательно доложил на секретариате ЦК, строился на том, что каждый из братьев приведет на битву сотни и тысячи своих сторонников – и сейчас для него главным было именно это.
