Татьяна Трубникова - Знаки перемен (сборник)
Асланбек смотрел в глаза отражения и не узнавал в себе того мальчишку, который плакал от жалости к зарезанной овце, лежа на склоне…
И вдруг мороз пробежал по спине Асланбека. Из-за спины выглядывало лицо мужчины. В то же время он точно знал, что там никого нет. Но все равно оглянулся. Они с Салманом стояли напротив витрины одни.
– Что? – Салман тоже оглянулся.
– Ничего, – Асланбек снова посмотрел в стекло и увидел в нем отражение мужчины. Лицо его было каким-то серым и настолько стандартным, что именно это и казалось в нем странным.
«Похож на тех детей с картинки», – мелькнуло в голове Асланбека. Взгляд блеклых глаз тоже был холодным и с дичинкой, волчьим, как и у Асланбека. Но посторонний человек, не заметив волчьего взгляда, лишь сказал бы, что на лице незнакомца застыло выражение печального Пьеро.
Лицо разглядывало его, Асланбека, с таким же любопытством, как и он – его. И вдруг Асланбек увидел что-то общее у них обоих в глазах. «А мы похожи», – подумал он.
Вдруг ужас, как бывает только в самых кошмарных снах, охватил его:
– Это Я!
– Конечно, ты! – рассмеялся Салман.
Асланбек бросился бежать. Друг нагнал его.
– Что с тобой? – спросил он.
Асланбек, тяжело дыша от волнения, сел на бордюр лицом к дороге, по которой устремлялись вдаль богатые машины с равнодушными хозяевами внутри.
– Я вот думаю, – сказал он. – Сколько я должен убить, чтобы смыть кровь отца и брата? Уже достаточно или еще нет?
– Спроси об этом своего отца, – сказал Салман.
Асланбек закрыл лицо руками и представил:
– Их аул… горы… он возвращается, гоня стадо домой… сил совсем нет… темнеет в глазах… Шамиль стоит над ним, умирающим от жажды, и считает овец…
– Он требует моей смерти, – наконец сказал он.
– Аллах акбар. Старших надо уважать. Так умрем! – глаза Салмана смотрели на Асланбека с воодушевлением, которого тот совсем не чувствовал…
Асланбек знал, что их в ГОРОДЕ много, но никогда не видел больше пяти человек, включая их с Салманом, одновременно.
Готовилось нечто важное.
Во-первых, к ним несколько раз приходил мулла и читал из Корана. Он дал им фетву – благословение и отпущение всех грехов.
Во-вторых, по карте им объяснили, как будет проходить операция. Точнее, целый каскад операций. Все участвующие должны быть готовы умереть за веру. Им объяснили, что они идут на смерть.
Асланбек эти последние дни жил словно в тумане. Из головы не выходило то лицо в витрине. Больше всего на свете ему бы хотелось еще раз увидеть горы.
«Отец! Ты отобрал у меня детство. Всю юность я воевал. Теперь ты требуешь моей смерти! Зачем? Я же много убил! Я не хочу умирать!»
Салман же напротив, казалось, никогда не был так счастлив. Он весь светился изнутри. В глазах не было блеска, но Асланбек видел – только теперь он дышит полной грудью. И вспомнил, что это же ощущение – полноты жизни – сам испытывает лишь тогда, когда видит новые места и новые лица. Новые города – пусть даже руины, новые лица – пусть даже неверных.
– Ты боишься смерти? – спросил Салман друга, видя его подавленное состояние.
– Нет.
– Тогда почему я не вижу твоего счастья?
– Я еще не видел сакли высотой с гору…
– Разве в этом счастье?! Помнишь, ты рассказывал мне, как отец оставил тебя в горах без воды?… Преодолеть себя – это и значит быть счастливым. Вот так хорошо мне сейчас. Близится мой праздник! Я понял, для чего родился!
– Салман… Не надо…
– Ты думаешь, я не боюсь? Я боюсь! Но я счастлив… Я сам попросил. Я подорвусь первым. До основной операции.
Веселый ряженный клоун выдавал каждому ребенку у выхода из красно-желтой закусочной по желтому шарику.
Внутри больших стекол люди жевали, болтали, стояли у стойки, забирая еду.
Поздняя весна разнеживающим теплом пробивала стекла, делая обстановку внутри еще более неспешной и ленивой.
Никто из этих сытых благополучных овец и подумать не мог, что волчьи глаза уже смотрят на них…
…Салман весь был обвязан взрывчаткой. Асланбек находился в группе обеспечения. Он и еще один снайпер должны были прикрыть проход Салмана в закусочную.
Асланбек ничего не видел вокруг себя, кроме спины друга. И вдруг бросился, догнал, нарушив все правила, схватил, начал трясти:
– Салман! Салман! Не надо!!!
Тот его оттолкнул:
– Не стой между мной и Аллахом!
На них стали оглядываться прохожие.
Снайпер из группы прикрытия взял Асланбека на мушку.
– Ты ничего не понимаешь! – почти кричал Салман. – Может, тебе и дано… слышать…. Но ты глупый!!! Ты не дорос до меня!!! Я хочу слиться с Аллахом!!!
Своей мольбой Асланбек в последний раз помог другу. Помог сделать последний шаг.
Салман оттолкнул его. Быстро вбежал в закусочную. В последнюю секунду перед тем, как выдернуть чеку, Салман замер. Он хотел убежать. Мощный инстинкт подавил разум. Но борьба жизни была недолгой.
Посетители закусочной в панике повскакали с мест. Кто-то завизжал. Они все успели понять, что их ждет.
По лицу Асланбека катились огромные слезы. Он стоял, не шелохнувшись.
Раздался взрыв. Он ослепил Асланбека. Он не видел, как разлетались огромные стекла и камни. Он видел другие камни – которые летели в собак, напавших на него на склоне… Кидал их маленький отчаяно храбрый Салман. Асланбек не слышал, как кричали люди. Он слышал только слова друга: «Не стой между мной и Аллахом!»
Очнулся в подъезде соседнего дома. Над ним стоял его товарищ по группе прикрытия.
– Я ничего не скажу, – сказал он. – Вы из одного аула?
– Дотах…
Асланбек прикрыл глаза. Поднялся. Спрятались в квартире этого же подъезда, которая была заранее снята и из которой снайпер наблюдал за происходящим. Едва успели закрыть дверь, как на лестнице послышались тяжелые шаги милиции. Прочесывали всю близлежащую территорию.
– Ты должен это видеть, – сказал снайпер Асланбеку.
Тот подошел к окну. Осторожно выглянул. Крик, паника стояли невообразимые. Уже собралась толпа зевак. Они были похожи на перепуганное стадо. Их разгоняла милиция.
По асфальту веревочкой вилась темно-красная струйка.
– Как бараны, – сказал Асланбек.
Он вдруг увидел себя маленьким. Курбан-байрам. Барану режут горло. Такая же струйка течет в пыли.
– Твой дотах на небесах, – сказал снайпер.
Простой мужской обычай горца – умирать рано.
Ему дали в руки билет. И сказали, что он должен пойти в этот театр, чтобы изучить воочию все ходы и выходы.
Он шел в толпе. Веселые праздные люди.
«Стадо овец», – с ненавистью думал Асланбек. Он один волк среди них. Но никто об этом не знает. Сознание этой тайны словно возвышало его, делало могущественным и сильным. «Никто не знает, зачем он здесь…»
Но когда на сцену вышли артисты, он забыл обо всем на свете. Эти люди жили здесь, при всех. Он то краснел, то тяжело дышал. Они так запросто выдавали все свои самые сокровенные чувства! А все это партерное стадо смотрело во все глаза, не отрываясь. Срам какой-то! Временами Асланбек просто не знал, куда ему девать глаза. Он забыл, что должен выйти и все внимательно обследовать. Жизнь на сцене пригвоздила его к креслу. Ему было стыдно за них, но оторваться и уйти он не мог. Когда же стало ясно, что главная героиня идет прямо в лапы к злодею, не подозревая о том, что он за человек, Асланбек не выдержал. Он вскочил и на весь зал крикнул ей:
– Не ходи! Он мразь!
В зале послышались смешки. Кто-то откровенно захохотал. И все смотрели на него. Героиня же, словно не слыша предупреждения, продолжала в том же духе. Асланбек сел.
Взрывчатка туго охватывает пояс. Она не тяжелая, но ощущается, как камень на шее.
В театр они зашли спокойно. У входа дремала бабушка-билетерша. Гулкие пустынные коридоры отразили их поступь. Асланбек шел и думал:
«Вход. Выхода уже не будет. Ступеньки. По ним я уже никогда не спущусь. Каждый мой шаг – уже последний. И обратно по этому коридору не пройдусь.»
Их людей было много. Асланбек шел замыкающим. Он разбудил билетершу.
– Шла бы ты, мать, домой. Ночь уже, – соврал он.
Бабуля встрепенулась. Непонимающими глазами проводила исчезающий хвост колонны одинаково одетых мужчин. И засобиралась домой.
Они прошли мимо огромных зеркал, в которые совсем недавно смотрелись, прихорашиваясь, завзятые театралки. Но Асланбек не смотрел в сторону волшебного стекла – боялся, что вновь увидит вместо своего лица серое лицо незнакомца.
И еще, как когда-то, когда они ждали колонну машин в горах, он услышал в мозгу леденящее тиканье. Ладно бы еще, взрывчатка была поставлена на таймер. Так нет.
«Интересно, кто сегодня живет на сцене? Я уже не увижу.»
А потом с ним стали происходить странные вещи. Провалы в памяти. Он помнил коридор, фойе перед заветной дверью, за которой слышались взрывы смеха, аплодисменты и музыка. Но как входил в эту дверь – не видел. Он знал точно – так страшно ему еще никогда в жизни не было. Сердце тяжелым молотом билось где-то в затылке. В глазах темнело. Ему казалось: еще чуть-чуть – и он умрет безо всякой взрывчатки. Так кровь давила в затылок.
