Валерий Терехин - В огонь
Внутри людей почти не было. Нет, конечно, и здесь кто-то чего-то ждал, но там, на Казанском, можно было раствориться в общей массе, а здесь нет, шалишь. Мы, коренные горожане, едем из Москвы в Ленинград, или наоборот, и мы всё и всех знаем…
Этих на мякине не проведешь. И доход твой вычислят, и откуда ты приехал, узнают, и поразмышляют о твоих невеселых перспективах. Вон та, красивая. Одна сидит. Взглянула раз, и больше я ее не интересую.
«Граждане пассажиры! Камеры хранения обслуживают пассажиров только Ленинградского вокзала».
Элита.
А может, в Ленинград заехать? В последний раз попробовать поступить хоть куда-нибудь… Да нет… Уже поздно. Двадцать семь лет. Все прошло.
А ведь отсюда я кого-то провожал. Кого же… Ах да, ту девчонку с подготовительных курсов. Тоже поступала на филфак и не прошла. А тогда, в первый раз, я бы, пожалуй, мог пройти, если бы занимался чуть-чуть поусерднее. Поступал и потом, но это уже была лажа… Адресами с ней даже не обменялся. И все без толку. Через полгода выскочила замуж.
А та из поезда, где она теперь? Если бы ей сказали, что прошло пять лет и ее вспоминает сосед по купе, она бы удивилась. А впрочем, может, и наоборот. Но, скорее всего, она тоже давным-давно замужем. Может, тому зубоскалу нарожала детей. Стихи хорошие пишет. И рисует.
Я вновь вышел на перрон. И вдруг почувствовал невыносимую тяжесть в душе, которая, словно нахлынувшая волна, сбила меня с ног и ударила головой о прибрежную гальку… Ну почему она дала неправильный телефон? Зачем я её встретил?! Зачем увлекся женскими бреднями о стихотворчестве, зачем рвался на филфак?! Мое призвание – обкладывать плиткой ванные и кухни, квартиры отделывать… Провалился бы себе тогда спокойно и уехал бы тихо куда-нибудь на север. Мне с моей мускулатурой туда дорога открыта.
Впрочем, что-то понять лучше поздно, чем никогда…
А Ярославский рядом. Оттуда можно уехать на Тихий океан. И время с тобой в пути шутку сыграет…
Два раза я ездил от края до края, – когда призывался и когда демобилизовывался…
И народу на Ярославском не много и не мало.
На перроне было все то же самое, только чемоданы были толще, брюки на мужчинах отутюженней, дембеля – усатые, усталые, – не понятно, от дороги или от службы.
Да вот еще какой-то поезд приехал. Мне стало холодно, и я достал ободранные перчатки. Но надевать не стал и зло кинул их обратно в сумку. Чего я здесь потерял, чтобы мерзнуть почем зря?
Я ухожу. Но куда?
В зале ожидания теплее. А залов целых три, все уютные, полупустые. Я сажусь на кресло и закрываю глаза. Но мне-то чего ждать – поезда?
1987, II–III, г. МоскваДругого выхода нет
В. Л. Терёхин[98]: Игорь Николаевич, что сейчас в Приднестровской МССР – капитализм, социализм, коммунизм? Или нечто среднее?
И. Н. Смирнов: На переходном этапе перестройки мы отбрасываем «измы» и создаём рыночную экономику. У нас действует Конституция Советского Союза, которая пока не отменена. А какой строй будет? Я думаю – тот, который работает на человека: в любом случае права личности будут преобладать над правами государства.
В. Л. Терёхин: С 1 апреля вы прекратили финансовые отчисления в бюджет Молдовы и подключились к общесоюзному. Каким образом вы формируете свой бюджет?
И. Н. Смирнов: По-новому: всё, что требуется местным Советам, они получают сразу и сполна. А республиканские программы обсуждаются вместе с председателями исполнительных городских Советов, т. е. финансовый диктат исключён. Впрочем, мы никогда не отходили и от общесоюзной системы, но опять-таки не по политическим соображениям, а с точки зрения рынка. Считаем, что едиными должны быть валютная система и система ценообразования на основные виды продукции. В остальном – управление должно вестись при участии поселковых, городских, районных Советов.
В. Л. Терёхин: Могла бы республика существовать одна, без помощи центральных органов Союза?
И. Н. Смирнов: Ни одна республика не может сейчас существовать, прервав все связи, нарушив интеграцию. Сейчас центральные органы трансформируются в концерны, в посреднические фирмы, т. е. тоже переходят на рыночные отношения. Начинают работать биржи. И понятно, что снабжение будет вестись через них. Но все-таки определенные виды продукции – сырьевые и т. д. – должны распределяться из одних рук.
В. Л. Терёхин: В чём, по-вашему, кроется истинная причина нынешней конфронтации в регионе?
И. Н. Смирнов: Демократия без психологической подготовки – это страшная вещь. Конечно, есть и недовольство экономической отсталостью Советского Союза. Но на волне национализма многие лидеры народного фронта придерживаются прорумынской ориентации – замаячила старая, затасканная идея: решить свои проблемы за счет ущемления других наций и национальностей. А главное, уничтожается власть советов. Я подчеркиваю, власть советов, ведь издревле было на Руси – вече, дума, совет. А тут опять вожди объявились и требуют строем, колонной за ними идти! Вот, например, должна быть латиница – и никаких гвоздей! А забыли, что молдавский язык зародился на кириллице. И суть не в том, что обидели русского или не обидели, но просто масса людей оказалась в положении, когда они почувствовали себя безграмотными. Силой разве заставишь язык учить? И момент языковой вырастает до экономического: безграмотное управление промышленностью. Выступая от имени национального движения, лидеры Молдовы требовали ликвидировать диктат Центра – и сами же породили другой, не менее жесткий, с националистической окраской.
В. Л. Терёхин: Уровень жизни в «суверенной Молдове» упал. Предположим, не существовало бы ни Гагаузской республики, ни Приднестровской. Где бы тогда лидеры Молдовы искали врагов?
И. Н. Смирнов: Боже мой! Центр – это дежурный враг! А если бы и его не было, тогда досталось бы вдвойне старым руководителям, государственному строю. Вы посмотрите, что происходит: национальный доход Молдовы упал, дефицит уже приближается к двукратному превышению всего бюджета. И в это время Молдова покупает пшеницу в Казахстане и отправляет её в Румынию, а оттуда вывозит компьютеры, магнитофоны, видеотехнику и кассеты.
В. Л. Терёхин: Всё ли вас устраивает в новом Союзном договоре? Не думаете ли вы, что это очередная соломинка, за которую хватается союзное руководство?
И. Н. Смирнов: Конечно, не всё устраивает, но мы рассматриваем его как первый шаг по созданию нового Союза.
В. Л. Терёхин: Если произойдут структурные сдвиги в Центре, какой вам видится перспектива Приднестровской МССР?
И. Н. Смирнов: Мы переживаем трудное время становления, но у нас достаточно средств и мощностей, чтобы развиваться должным образом. Народ нам выразил доверие. Люди понимают, что другого выхода нет: они хотят защитить себя и будущее своих детей.
Реформы стали самоцелью[99]
В. Л. Терёхин: Будучи одним из основателей движения «Демократическая Россия», а потом и Демократической партии России – ДПР, председателем которой вы сейчас являетесь, вы обладали очень высоким рейтингом во власти в конце 1991 года. И вдруг такой неожиданный уход в будничную, повседневную работу… Что подтолкнуло вас к такому решению?
Н. И. Травкин: Я всегда считал, что создание многопартийной системы – основа для будущей демократии и для построения нормального общества. И каких-либо амбиций насчет рейтинга у меня не было. Почему состоялся уход? По натуре я – производственник. У меня нет некоторых человеческих качеств, какими обладает иной политик. В политике я активно участвую с 1989 года. Но в своих решениях порой безапелляционен и как только ДПР – партия, в создание которой я внёс весомый вклад – встала на ноги, это стало мешать.
Тогда был создан политсовет ДПР и введена освобожденная должность заместителя председателя. Меня же влекли не столько красивые программы, сколько возможность реализовать их практически в жизни. У меня, кстати, не было недостатка в предложениях: я мог бы сейчас пребывать и в «Белом доме» и на Старой площади. На уровне края, области – препонов не было. Но я выбрал район. Потому, что какие бы программы не писали, решения нужно искать в са́мом низу. Почему сельское хозяйство? У нас везде надо реформировать, но самый главный вопрос – вопрос питания. Голодный человек никогда не сможет стать демократом – только сытый. Шаховской район – типовой, причем не столько для Московской области, где, в целом, сильно развита индустрия, сколько для Нечерноземья. Здесь я начинал каменщиком, бригадиром. Ну, а строительство на селе – это знакомство с сельским хозяйством, с животноводством.
