Александр Проханов - Время золотое
– Где тот загадочный стык, на котором таинственный сварщик заварит свой «золотой» шов? Царь-мученик Николай Второй, последний император белой империи. И Иосиф Сталин – первый «император» «красной империи». Один передал другому заветную лампаду, в которой не умер благодатный огонь пасхального воскрешения. Царь был оставлен всеми, даже самыми близкими, даже церковью и членами царского рода, и взошел на голгофу. Сталин убил палачей царя. Собрал воедино империю. Вернул в культуру Пушкина – величайшего имперского гения. Восстановил алтари. Одержал мистическую Победу, которая была религиозным торжеством светоносных сил мироздания, победой над космической тьмой. Этой мистической победой Сталин соединился с Небесами, стал помазанником. Был коронован силой небесной!..
Бекетову казалось, его усилия не напрасны. Он соединил волшебный световод русской истории, срастил разорванный стебель русского времени. Его отец, воевавший в сиреневых предгорьях Кандагара, его дед, погибший в степях Сталинграда под жестокими зимними звездами, его прадед, в рыжих горах под Карсом открывший из горных орудий огонь по турецкой пехоте. Все они схватились за руки, летели в этом сияющем световоде, несли в сегодняшнее время благую весть.
– Были страшные гонения на церковь, убийства священников, торжествующее богохульство, проповедь безбожия. И это позволяет называть «красный век» веком богоотверженных. Но так ли? Война и Победа опровергают это. С первых же дней Отечественная война стала называться «священной войной». А Победа, которую сегодняшняя наша церковь празднует, как религиозный праздник, – Победа тоже священная. Войска, которые добились священной Победы, – взводы, роты и батальоны, полки, дивизии, армии, – они тоже священные. Командиры полков и батальонов, дивизий и армий окружены ореолом святости. Верховный главнокомандующий, генералиссимус, который вел армию к Победе, он окружен нимбом святости. Тридцать миллионов погибших на этой войне – это святая жертва, соизмеримая с жертвой Христовой. Потому что народ сражался не просто за свои очаги и нивы, не только за свою ненаглядную Родину. Он сражался с космической тьмой, которая стремилась отвергнуть космический Свет, перечеркнуть план, по которому Господь сотворил мироздание. Так было и во времена Христа. В те времена, чтобы одолеть эту космическую тьму, Господь принес великую жертву, отдал на распятие Своего Сына. Теперь же потребовались жизни тридцати миллионов советских, русских людей, которые пали на войне, спасая мир от тьмы. Эти тридцать миллионов – коллективный Христос, Божественный агнец. Вот почему на стороне Красной армии были святомученики, молившие о Победе, ангелы, летящие впереди наступавших полков.
Вот почему лик Сталина, одержавшего вместе со святым народом святую Победу, окружен сияющим золотом!..
Его слушали, не кричали «Любо!», не проклинали, не аплодировали. Но не было в зале каменных истуканов. Луч, исходящий из сердца, согрел, осветил людей. В лицах исчезло ожесточение, улетучилась ненависть. И Бекетов, ощутив усталость, истратив в этой проповеди весь запас душевных сил, уже не в микрофон, уже без железного рокота, произнес:
– Союз красных и белых был скреплен кровью святомучеников Священной войны. Это и есть огненный стык, в котором соединился разорванный световод русской истории. Наши нынешние распри умолкают, когда просветленным молитвенным взором мы видим золотую икону Великой Победы. Мы – ее дети и внуки.
Ему негромко хлопали, кивали. Директор обратился в зал с просьбой не расходиться, ибо предстояло выступление хора местной филармонии.
Многолюдный хор вышел на сцену, мужчины в черном, в белых манишках. Женщины в длинных малиновых платьях. Встали стеной, женщины впереди, мужчины сзади. Когда успокоился ропот в зале и высокая люстра освещала притихшие лица, хор запел. Словно из заречных лугов, из вечерних малиновых вод, нежно и тихо донеслось: «Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он». Эти возвышенные и печальные звуки сладко коснулись душ, в которых тут же умолкли гневные страсти, неутоленные боли, неотпущенные вины. Словно ангел полетел над вечерними холмами, притихшими нивами, далекими посадами с золотом колокольни. И ты идешь по дороге, окруженный этой мирной благодатью, и чья-то оброненная красная ленточка лежит в пыли. Тебе кажется, что ты уже шел однажды по этой дороге в какой-то родной, милый сердцу город, где на открытой веранде ждут тебя любимые люди. Дым самовара, вазочка с черничным вареньем, та самая, что стояла в бабушкином старом буфете. И все обратили глаза на дорогу, по которой приближается к ним ненаглядный гость. И летят из лугов звуки далекого колокола.
Хор умолк, и несколько мгновений зал зачарованно молчал, объятый сладкой печалью. А потом наградил певцов жаркими овациями.
Улеглось волнение. В тишине было слышно, как нащупывает первую ноту хор. А потом зарокотали басы, в них вплелись чудесные женские голоса. Возвышаясь над всеми звуками, волшебно чистый, дивно пленительный голос запел: «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат. Пусть солдаты немного поспят». Мучительная сладость, и женственность, и бесконечная нежность тронули сердца, которые откликнулись обожанием на эту мольбу, упование на чудо, на избавление от мук. Летел над весенними рощами, лесными прудами, цветущей черемухой бесшумный ангел, ронял из неба чистейший звук. И ты снова идешь все по той же вечерней дороге, в заплечном мешке гремит походная кружка. Ты замер у края леса, где в сумерках белеют березы. Слушаешь вещую птицу, которая воспевает эту дивную землю. Такое счастье родиться на этой земле и сойти в нее, совершив завещанный путь!
Зал, умиленный, благодарный, аплодировал. Бекетов изумлялся этим русским песнопениям, которые льются из века в век. Неподвластны бедам и войнам, одухотворяют сердца, сберегают в них великую нежность, упование на чудо, на избежание смерти.
Хор подождал, пока не смолкнут аплодисменты. Дрогнул, колыхнулся, как лес под порывом ветра, и, распрямляясь, исполненный глубинной силы и свежести, запел «Прощание славянки». Зал восторженно ожил, потянулся навстречу певцам. Могуче, громогласно хор воззвал: «Встань за веру, Русская земля!» Зал приподнялся, все как один. Стоя, воодушевленно, блестя глазами, люди вторили хору, готовые идти на зов, на священный бой, за любимую, ненаглядную Родину.
Бекетов стоял, слыша, как ликует сердце, сколько в нем веры, любви. Как неразрывно он связан с этими незнакомыми, но родными людьми. С рыжебородым священником. С болезненным седовласым историком. С ветераном-орденоносцем. С усатым казаком. И когда умолк православный марш и зал неохотно усаживался, в воздухе все сияли отблески удалявшихся штыков, золотое шитье знамен, слышался колесный стук батарей.
Хор молчал, провожая отлетающий звук. И в этой таинственной тишине что-то вновь приближалось, бурно налетало, ошеломляло своей неистовой силой. «Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой, идем на смертный бой за честь родной страны». И как ослепительный свет, как ликующий порыв, как радостное преображение: «Артиллеристы, Сталин дал приказ. Артиллеристы, зовет Отчизна нас. Из сотен тысяч батарей за слезы наших матерей, за нашу Родину – огонь, огонь!» Все встали в едином порыве, все пели в счастливом упоении. Все верили, что близок конец унижениям, грядет очистительное возмездие за все муки и поношения, народ неодолим и бессмертен, ибо у него есть Божественное предначертание, есть великая судьба и Победа.
Бекетов пел со всеми. Встречался глазами с монархистом, который радостно открывал поющий рот. С казаком, который молодецки подкручивал ус. С рыжебородым священником, чей рокочущий бас катался над рядами, как гром.
Покидая зал, Бекетов думал, что проповедь его не напрасна, что бриллиант победной Звезды никогда не померкнет, что это и есть немеркнущий бриллиант Государства Российского.
Наутро он вновь пришел на завод. Штурмовик, освобожденный от стремянок, стоял перед закрытыми воротами цеха. Остроносый, пластичный, золотистый, он был окружен сиянием, беззвучно трепетал, стремился на волю, в небо. У самолета собрались рабочие в касках, ветераны с орденскими колодками. Знакомый рыжебородый священник читал молебен, брызгал святой водой на фюзеляж, стреловидные крылья, на кабину, на скорострельные пушки. Директор произнес напутственную речь.
Медленно растворились ворота. Пахнуло морозом, сверкнули снега, брызнула синева. Тягач вывел самолет из цеха под солнце, и все шли следом, провожали машину.
Зазвенело, пахнуло жаром, за хвостом затрепетал стеклянный воздух. Машина, качая закрылками, покатилась. Удалилась на край поля, и оттуда раздался рев, могучий грохот и свист. Бомбардировщик пробежал и взлетел, исчезая в небе, накрывая снега шатром прозрачного звука. Невидимый, летел над Сибирью, и люди прижимали ко лбу ладони, искали его в голубой бесконечности.
