Александр Проханов - Время золотое
– Ладно, – продолжал директор. – А почему Чегоданов не выйдет к народу и не скажет: «Братья и сестры, спасайте страну!» Народ его услышит. Простит грехи, подтянет пояса, пойдет спасать государство. Наш народ – государственник, а не торговец, не лавочник. Пусть даст народу задание – построить страну, какой еще не бывало. Без воров, без насильников, без крючконосых банкиров, которые жрут русскую душу и тело. Пусть даст чертеж государства, а мы, инженеры, построим ему любой звездолет, который взметнет Россию в Космос. Наш народ – не банкир, не адвокатишка. Народ – летчик, народ – космонавт!
Бекетов любил это яростное лицо, в котором играли все краски русской Евразии. Текли все реки, дули все ветры, голосили все языки. В этом лице не было усталости и уныния, а горела ненасытная жажда жить, строить города и заводы, пускать в небеса самолеты. Бекетов, утомленный в своих непосильных трудах, одинокий в своих радениях, оживал в соседстве с этим неутомимым творцом. Его лицо было круглой чашей, в которой плескалась «живая» вода.
– Я вам скажу, почему мы на заводе поддержим Чегоданова, хотя ему далеко до настоящего лидера. Вы видели наш самолет? Видели, какой он красавец? А ведь его могло и не быть, если бы не Чегоданов. Когда мы воевали с грузинами и этот придурок, который жует свои галстуки, кинул танки на наших миротворцев в Цхинвале, наши самолеты плохо себя показали. Войска шли без воздушного прикрытия, потому что все наши машины были устаревшие, летающие мишени для грузинских ракет. А грузин вооружили американцы, у них было оружие НАТО. И это оружие молотило наши самолеты, мы их потеряли добрый десяток, а результат никакой. Американцы хотели перебросить на грузинские аэродромы свои самолеты, и тогда бы уже была другая война. Что делать? Посылать на штурмовые удары всю оставшуюся авиацию? Вспомнили, что на полигоне уже несколько лет мусолят две наши машины Су-34. На вооружение не принимают, испытания затягивают. Но эти машины обладают всеми современными средствами радиоэлектронной борьбы, всеми средствами подавления ПВО противника. Выбирать не приходится, да и не из чего. Кинули эти две машины на фронт вместе с летчиками-испытателями и нашими заводскими инженерами. Подняли эти сушки в небо. Они два раза прошли от Цхинвала до Тбилиси и обратно. Смели всю систему грузинской ПВО, подавили ракетами все радары, разбомбили взлетно-посадочную полосу под Тбилиси, так что ни один американский самолет не сядет. Разгромили авиаремонтные мастерские и попутно сожгли несколько танковых колонн. Вернулись невредимы, ни одной царапины. И войне конец. После войны, как водится, о наших самолетах забыли. Опять тягомотина, опять министерская дурь. Приказ ремонтировать старые самолеты, латать старые портки. Так бы оно и тянулось, если бы Чегоданов своей волей не согнул дураков в министерстве. Наш завод получил заказ на сто боевых машин. Поэтому мы и живем. Насыщаем полки новой техникой. Завтра еще одну нашу птичку из гнезда выпускаем. – На лице директора больше не было гнева, а светилась тихая нежность. – Я вот что думаю, Андрей Алексеевич. Когда нам грузины накостыляли, мы очнулись, разгромили их и теперь запускаем лучший в мире фронтовой бомбардировщик. Когда Градобоев накостыляет Чегоданову на Болотной площади, тот очнется, разгромит Градобоева и запустит звездолет Государства. Иначе не может быть.
Накормив Бекетова обедом, директор повел его в Дом культуры, где собрались представители общественности, члены объединений и партий, чтобы обсудить платформу, на которой сойдутся патриоты всех направлений, забудут на время распри и единым фронтом поддержат на выборах Чегоданова.
В зале с поблекшей лепниной, обветшалыми креслами, бронзовыми бра и огромной, с желтоватыми хрусталями, люстрой было людно. Бекетова директор усадил за столом, на сцене, рядом с собой. Бекетов разглядывал пестрое собрание, среди которого виднелись казаки в крестах и погонах, старики ветераны с советскими наградами, несколько отставных генералов в советской форме, бородатые священники с крестами на серебряных цепях. Директор шепотом сказал, что в зале есть академики, писатели, журналисты, а также завсегдатаи подобных собраний, состарившиеся среди бесконечных, длящихся двадцать лет, митингов и демонстраций.
– Дорогие сограждане, – произнес в микрофон директор. – Нам сейчас предстоит обсудить, с какими идеями и предложениями мы пойдем на президентские выборы и что пожелаем нашему кандидату Федору Федоровичу Чегоданову, чтобы он непременно победил на выборах.
Директор поведал о заслугах Чегоданова перед Россией в его первые президентские сроки. Осторожно порассуждал о трудностях нынешнего политического периода. Повторил известную Бекетову историю о Су-34 и о роли в этой истории Чегоданова. И предложил собранию присылать записки и высказываться.
Первым вышел на сцену господин с седоватыми бакенбардами и пышными усами. На его груди красовалась лучистая звезда, напоминавшая ордена царских вельмож. И он сам своей величавой осанкой и благородным ликом был похож на императора Александра Второго.
– Господа, мы, разумеется, поддержим Федора Федоровича Чегоданова, но, прежде чем создавать единый народный фронт, я бы желал понять, с кем я образую этот самый единый фронт. Пускай в него входят коммунисты, но пусть они отрекутся от Ленина. Мы, монархисты, не можем сотрудничать с теми, кто возвеличивает цареубийцу, восхваляет богохульника и святотатца, который приказал вешать священников, нанес страшный удар нашей матери, православной церкви, а значит, и всей России. Недаром Господь наслал на Россию Гитлера, чтобы покарать народ за богоотступничество. И по сей день гнев Господа на нас. Отрекитесь от своего кровавого вождя, господа коммунисты, и я подам вам руку! – Он эффектно показал залу свою белую большую ладонь, сверкнул лучистой звездой и сошел в зал.
На сцену поднялся худощавый человек, с утомленным, пепельного цвета, лицом. Мучительно улыбаясь, обратился в зал, туда, где мерцала звезда предыдущего оратора:
– Я историк, а не богослов. Но позволю себе заметить моему коллеге, что удар большевиков по церкви можно рассматривать как кару Господа за прегрешения этой самой матушки-церкви. Потому что к началу XX века церковь потеряла огонь веры, стала сытой, тучной, равнодушной к народным бедам. Вспомните картину «Чаепитие в Мытищах» или «Крестный ход в Курской губернии». Народ отвернулся от церкви, без всякого сожаления закрывал храмы и сбрасывал колокола. И если следовать логике моего коллеги, то именно большевики вернули церкви ее пламенную роль. Каждый убитый священник стал святомучеником, и сонм новомучеников вымолил у Бога победу над Гитлером. – Он сходил со сцены под ропот одних и аплодисменты других.
Слово взял священник, в облачении, с золотым крестом. У него была рыжая огненная борода, нежно-розовое лицо и бледные голубые глаза. Пока поднимался на сцену, крестился и что-то шептал, шевеля губами в дородной бороде:
– Братья и сестры, должен заметить, что убийство царя не было выражением социального протеста и, уж конечно, не может быть истолковано как проявление гнева Господня по отношению к Государю Императору. Это было ритуальное убийство, совершенное глубинными врагами православия, которыми кишело сообщество большевиков. Поэтому мы и хотим, чтобы коммунисты покаялись в совершенном цареубийстве, осудили палачей, согласились с переименованием улиц, носящих имена палачей, и приняли участие во всенародном покаянии.
Его сменил молодой человек, который, сидя в первом ряду, записывал речи выступавших на диктофон. Он торопливо засовывал этот диктофон в карман куртки, когда шел на сцену.
– Я отвергаю обвинения в убийстве царя! Вернее, не отвергаю, но хочу справедливости! Хотя бы поровну! Царя предали иерархи церкви, когда он просился стать патриархом. Не приняли и отдали на растерзание. Предали члены царского дома, присягнули Временному правительству, ходили на митинги с красными бантами. Предали генералы, которые чуть не силой вырвали отречение. Покайтесь вы, батюшка, а потом и мы вслед за вами! А то с больной головы на здоровую! – И он сбежал со сцены, задыхаясь, продолжая что-то бормотать на ходу.
Бекетов жадно слушал, чувствуя, как остро люди переживают события столетней давности. Как кровоточит рана, разрубившая русское время. Как этот разящий удар переносится из поколения в поколение, ссорит, продлевает бесконечную распрю, не дает народу обрести единство и целостность. И если ссыпать в общую могилу «красные» и «белые» кости, схоронить под крестом добровольцев Деникина и конников Буденного, то эти кости и в могиле будут рубиться шашками, и земля под крестом станет шевелиться и пучиться.
Выступал казак с лампасами, в портупее, с серебряными погонами, весь в крестах. У него было красное лицо, голубые глаза и лихие усы, которые он энергично топорщил.
