Татьяна Русуберг - Мир в хорошие руки
– Почему не на уроке, Левцов? – Ледяные глаза смерили меня с ног до головы, заставляя пожалеть, что я не улитка и не могу спрятаться в ракушку.
– Да вот, – я кивнул на расписание, – забыл, куда идти.
– Если амнезия, лечиться надо, – отчеканила Любовь Генриховна, будто гвозди забивала – в крышку моего гроба. – Девятый «Б». Английский. Пойдемте, я вас провожу. Чтоб не заблудились ненароком.
Я поплелся следом за ведьмой, радуясь, что на этот раз она хоть не царапается. Интересно, завучиха помнит, что была не в себе? Точнее, что в ней был Ноал? Или, как в фильмах про экзорцистов, у нее провал в памяти? А может, демиург хренов вообще никуда не влезал, а просто создал копию ведьмы и управлял ею, как кукловод марионеткой? Сложные материи отвлекли мозг от контроля над телом, я споткнулся на ровном месте и чуть не открыл дверь кабинета собственным лбом. Завучиха придержала меня за локоть:
– Приятно видеть, как ты рвешься к знаниям Левцов, но все же лучше постучать традиционным способом, – согнутые наманикюренные пальцы выбили тревожную дробь по матовому стеклу.
Англичанка по прозвищу Гейша, как всегда наштукатуренная так, что пудра оставляла на столе кокаиновые дорожки, смущенно улыбнулась:
– Здравствуйте, Любовь Генриховна, а мы тут знакомимся с великой английской литературой…
– Замечательно, Нина Андреевна. Думаю, Левцов с радостью присоединится к вам, не так ли, Левцов? Кстати, надеюсь, эту порнографию я на вас в последний раз вижу, – завучиха указала наманикюренным пальцем на мои обвисшие джинсы. – Вы меня поняли?
– А у Левцова трусы зеленого цвета, – донесла с галерки Шпонова. И как только разглядела-то, росомаха кислотная?
– Это у него камуфляж, – поддержал Маканов.
– В джунглях вещь необходимая, – продолжил Антонов наброс говна на вентилятор.
Одноклассники бурно возрадовались, но один взгляд ведьмы загнал веселье обратно в юные глотки.
– Не смешно, девятый «Б», – квадратный подбородок кивнул Гейше. – Продолжайте, пожалуйста, Нина Андреевна.
Целых пять минут после ухода завучихи в классе были слышны только гнусавые завывания англичанки. Кажется, она читала стихи, но я не прислушивался – думал о Сашке. Вчера Гена ударил его в первый раз, а может, не в первый? Домой я вернуться не могу, значит, постоять за брата некому. Что же, прав Андрей без Юрьевича, и надо отчима сдать? А что, если он уже сдал меня? И кому поверят менты – подростку с репутацией гопника и лоботряса или работяге, содержащему чужих детей? И что на все это скажет мать?
Внезапно что-то толкнуло меня сзади:
– Левцов, – Петюнчик дохнул мне гнилью в затылок, – а где твоя бомжиха, а? Она задаром дает?
Я подумал о том, что мне просто надо дождаться конца урока:
– А чего ты, дрочер, такой озабоченный? Шпонова плохо справляется?
Петюнчик заворчал и ткнулся вперед, за что и получил локтем в морду. Раздался громкий всхлип и тонкий, почти девчачий писк.
– Что такое? – всполошилась Гейша, подслеповато щурясь на галерку через очки.
– Сительского геморрой замучил, – объяснил я. – Ему бы в медпункт, свечку поставить.
Класс грохнул: гемор Петюнчика был, по-видимому, не менее увлекательным предметом, чем зеленые подштанники. Впрочем, он тоже был ниже пояса.
– Конечно-конечно, – залепетала англичанка, зачем-то поправляя морковную челку. – Иди, Сительский, зачем же мучиться…
Петюнчик бросился на меня через парту, на этот раз выставив вперед грабли. Я дал ему ухватить себя за плечи и резко мотнул головой назад. Снова раздались визг, хлюпанье, и объятия урода разжались.
– Упс, – я зажал нос и демонстративно помахал в воздухе ладошкой, – кажется, в медпункт уже поздно…
Шпонова с Промокашкой заржали первыми. Петюнчик ковыльнулся со стула и рванул к выходу, натыкаясь на парты и зажимая руками физиономию. Уже схватившись за ручку двери, он проквакал:
– Я с тобой еще разберусь! – И выкатился в коридор.
Дальше урок протекал спокойно – по крайней мере ни мой прикид, ни «бомжиху» никто больше не комментировал. Я уже начал потихоньку подремывать, когда до меня из прекрасного далека донесся призыв Гейши:
– Лиан! Переведи, пожалуйста, отрывок.
– Какой? – Англичанка, видать, совсем ослепла – у меня же даже книжки не было.
– Восьмую строфу.
Сжалившись, Танька Смирнова сунула мне распечатку через проход. «“Ворон”, Эдгар Алан По», – перевел я заголовок.
– Итак? – подбодрила Гейша, сладко улыбаясь.
– А в рифму можно?
– В рифму? – видимо, такая возможность не укладывалась в голове под морковными волосами. – Да, рифма это… прекрасно, прекрасно…
Я встал и, придерживая штаны, начал декламировать:
– Однажды под утро, над дюнами гор Ворону для пиццы похитил рокфор. Летел он, хромая, вприсядку, пыхтя, Вдруг видит салями с лисою в когтях…
Класс затих, очевидно, офигев от моей интерпретации По. Англичанка впала в ступор. Я беспрепятственно шпарил дальше.
– …В отчаянье крякнув, тараща глаза, Ворона схватила лисицу за зад, И взмыли они над штрихами антенн.
P. S. Мораль нецензурна…
– Левцов! Выйди вон! – Гейша тряслась так, что пудра сыпалась со щек на черную кофту.
Надо же, вот уж не думал, что ее можно довести простой поэзией.
– Я не могу, – заметил я, перекрывая раскаты хохота. – Меня Любовь Генриховна снова пошлет…
Англичанку спас звонок. Она вылетела из класса первая, оставив дверь нараспашку. Небось, к Ведьме на исповедь побежала, только мне от этого ни жарко ни холодно. Я пошел искать Сашку. Была большая перемена, значит, скорее всего, братишка кормился в столовке. Действительно, вихрастая голова с ушами, оттопыренными дужками очков, обнаружилась за столом пятиклашек. «Пора бы ему постричься», – подумал я, подходя к брату сзади.
– Левцов, жри быстрее, твоя ложка нужна другому! – гаркнул я над круглой макушкой.
Сашка подскочил на месте, чуть не опрокинув компот:
– Лиан! Ты чего, я чуть не подавился…
– Не обижайся, – уселся я на лавку рядом с братишкой. – Лопай, я просто поговорить хотел.
Александр осторожно подобрал ложку и поболтал в супе:
– А я с тобой хотел.
– Вот мы и разговариваем. Ты как?
Пацан сразу понял, что я имел в виду:
– Нормально. А ты?
– Он тебя больше не трогал?
Сашка покачал головой:
– Они долго потом с матерью ругались, а меня спать отправили. Только я не спал. Я все слышал.
– И что, что-нибудь новое для себя узнал? – хмыкнул я, откусывая от Сашкиной булочки.
– Да, в общем… – братишка как-то замялся и вдруг вскинул от супа печальные глаза. – Лиан, ты лучше домой не приходи. Ну, пока там не улеглось все.
– Да я в принципе и не собирался, – осторожно отозвался я. – А что?
Александр вздыхал, ковырял ложкой в супе, но не кололся.
– Ты же сказал, что поговорить хочешь, а сам молчишь, – напомнил я.
Брат вздохнул еще раз, отодвинул суп и поправил очки на переносице:
– Это Гена. Он в интернат тебя хочет отдать. Для трудновоспитуемых. Как только ты дома появишься, он сразу милицию вызовет… И в школу сообщить грозился… А тебе есть где жить?
Я сидел, как оплеванный. Столовский шум вокруг отдалился, выцвел до нереальности. Школьники проталкивались к столам с полными тарелками и с пустыми от столов, все это было абсурдно, как во время флэшмобовской акции. Едва слыша самого себя, я спросил:
– А мать что?
Сашка сник:
– А что мать… Ну, кричала, плакала. Все как обычно. Потом снотворное приняла, уснула.
Между нами повисло неловкое молчание, заполненное бряканьем столовской посуды и жужжанием детских голосов. Наконец я с натугой улыбнулся, почти не чувствуя лицевых мышц:
– Да ладно, Сань, – нарочито бодро хлопнул братишку по плечу, – не ссы, прорвемся. Гена грозится только. Ничего у него с интернатом не получится – права такого нету.
– Может и получиться, – прошептал Сашка. Пухловатое плечо под моей рукой напряглось до дрожи. – Если мама документы подпишет. Я знаю, в Интернете сегодня пробил…
– Да чего они там напишут-то?! Слово Гены против нашего. А приводов у меня ни одного не было…
– Зато бродяжничество было, и школа за тебя вряд ли заступится, – вздохнул брат и поднял на меня серьезные взрослые глаза. – Хочешь, я с мамой поговорю? Может, она Гену упросит? Ну, что ты извинишься, что исправишься…
– Ты шутишь, да? – Я уронил обнимавшую Сашку руку и уставился на него, как на колорадского жука в картошке. – Чтобы я перед этим обсосом общества извинялся?!
Что-то хрястнуло меня между лопаток. Тычок пришелся так неожиданно, что я чуть не расквасил нос об стол. Стакан с компотом опрокинулся, желтоватая жидкость закапала на Вовкины джинсы. Мля! Вот один раз в жизни сел спиной ко входу, о брате заботился, и на тебе…
– Где же ты бегал, ушлепок? – Лапища Факоффа скрутила сзади арафатку, больное горло сдавило, в глазах зажглась Большая Медведица. – Мы ж не договорили с тобой еще, забыл?
