Эдуард Тополь - Московский полет
При мне в тот вечер действительно не было никаких документов. Потому что, согласно идиотским советским правилам, вы, приезжая в страну, обязаны сдать свой паспорт в отель при регистрации, а получить этот паспорт обратно можете только тогда, когда из этого отеля выезжаете. Что оставляет вас совершенно без всяких прав, поскольку для советского глаза все ваши остальные документы – автомобильные права или кредитные карточки – выглядят совершенно недостойными внимания кусочками пластика, на которых нерусскими буквами написано что-то непонятное. И, зная, как умело и азартно охотятся московские карманники за толстыми кошельками иностранцев, набитыми американскими долларами, я вообще оставил свой wallet в гостинице, в чемодане. А пластиковая бирка на прищепке с надписью INTERNATIONAL PRESS ASSOCIATION исчезла с лацкана моей куртки еще в тот момент, когда мускулистая пролетарская рука двадцатилетнего культуриста утерла мне нос об землю.
Поэтому в милиции при обыске у меня нашли только восемьдесят рублей и визитную карточку Татьяны Колягиной.
Но чем громче шумела в «дежурке» наша делегация, требуя моего освобождения, и чем настойчивее я на чистом русском языке объяснял дежурному лейтенанту, что я член этой делегации и что он может позвонить в гостиницу «Космос» и проверить это у администратора, тем больше сомнений выражало его молодое, с косой короткой челкой лицо.
– Может быть, в «Космосе» и живет какой-то Плоткин, член этой делегации. Но откуда я знаю, что этот Плоткин – вы? – резонно говорил лейтенант. – А может, вы наш, советский, и снабжали их какой-нибудь секретной информацией? Как Щаранский, например…
Наши хотели немедленно, среди ночи, звонить американскому послу Мэтлоку, у которого были только вчера утром. Роберт Макгроу громогласно возмущался тем, что у него отняли флягу с виски. А Мичико Катояма заклеивала мои, Горация и Питера синяки и ссадины какими-то крохотными японскими дезинфицирующими салфетками и пластырями, постоянно спрашивая: «Вы в порядке? Нужно вам что-нибудь?»
Приезд Тани Колягиной положил конец этому балагану. Оказалось, что эта маленькая, как скворец, женщина чрезвычайно популярна в СССР – при ее появлении все милиционеры встали, а лейтенант собственноручно пододвинул ей стул. Наши удивленно переглянулись.
– Кто она? – негромко спросил меня Сэм Лозински.
Я пожал плечами:
– Она советский экономист…
– Она наш народный сенатор, член парламента! – вдруг произнес лейтенант по-английски, выдавая знание этого языка.
– О-о! – тут же негромко воскликнул Норман Берн, наш адвокат из Флориды. – Осторожно, братцы! Он сечет по-английски!
И каждый прикусил язык, вспоминая, не наговорил ли он тут чего-нибудь, что не стоило говорить в присутствии офицера советской милиции.
В этой тишине Колягина подтвердила, что я – это я, Вадим Плоткин, гражданин США и член делегации американских журналистов.
– Ура! – закричали наши с такой радостью, словно добились освобождения по меньшей мере Щаранского.
А лейтенант вдруг вытащил из ящика своего стола газету, открыл ее и пододвинул Колягиной.
– Автограф не дадите, Татьяна Петровна? – сказал он просительно. – Я за вас голосовал, честное слово!
Я посмотрел на газетную страницу. Сверху через всю полосу был заголовок огромными буквами:
Татьяна КОЛЯГИНА: «ЗАГОВОР ПРОТИВ ПЕРЕСТРОЙКИ СУЩЕСТВУЕТ, ЕГО ЦЕЛЬ – СВЕРЖЕНИЕ ГОРБАЧЕВА». Потом шел подзаголовок: «ПЕРЕСТРОЙКУ СОБИРАЮТСЯ ЗАДУШИТЬ САБОТАЖЕМ. БЮРОКРАТИЯ И КОРРУМПИРОВАННАЯ МАФИЯ ОБЪЕДИНЯЮТСЯ ПРОТИВ НАРОДА. НЕРЕШИТЕЛЬНОСТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВА МОЖЕТ СТОИТЬ НАМ ДЕМОКРАТИИ». Ниже был портрет Колягиной и большое, на половину газетной страницы, интервью с ней.
Наши, конечно, не поняли, что было сказано в заголовке, но тоже увидели портрет Колягиной в газете и сгрудились вокруг стола, спрашивая у меня:
– О чем эта статья?
Я перевел, и они зашумели:
– Можно ли взять у нее интервью? Сенатор Колягина, вы говорите по-английски? Сенатор Колягина, вот моя визитная карточка! Сенатор Колягина, вы можете дать нам интервью? Всего полчаса! Пожалуйста!!!
– Вадим, скажите им, что у меня дома осталась девятилетняя дочка, – попросила меня Татьяна. – Она там одна, а вы теперь поняли, что у нас в Москве творится? Я должна ехать домой. К сожалению.
Я перевел.
– А завтра утром? – спросил кто-то.
– Вы заняты все утро, – напомнил всем Барри Вудстон. – Это время покупок.
– Черт с ними, с покупками! – зашумели все. – В этой стране все равно нечего покупать! Если кто-то хочет идти за покупками – пусть идет! А мы хотим взять интервью у русской сенаторши!
– Хорошо, – сказала Колягина. – Я приеду к вам в гостиницу. В десять утра. Годится?
– Ура! – закричали все и даже захлопали в ладоши.
– Эти американцы действительно как дети! – сказала мне Колягина и повернулась к старшему лейтенанту. – Мы можем идти?
– Конечно, Татьяна Петровна! – сказал он.
– Спасибо! – Она пожала ему руку и повернулась ко всем: – Мы можем идти, господа. Вы свободны. – И, взяв под руку бледную Дайану Тростер, направилась к двери.
Мы стадом двинулись за ними.
– You know what you did, Vadim [Знаете, что вы сделали, Вадим]? – сказал мне наш вундеркинд-обозреватель Дэнис Лорм в гостиничном номере Барри Вудстона. В этот крохотный номер «Космоса» набилась в ту ночь вся наша делегация. Причем каждый притащил спиртное из своих дорожных запасов: кто – бутылку джина, кто – виски, кто – коньяк.
– Что? – спросил я у Дэниса, непроизвольно потирая японские пластыри, которыми Мичико залепила мне чуть не пол-лица. Поскольку этих пластырей хватило не только мне, но и Питеру и Горацию, можно было подумать, что эта миниатюрная Мичико собиралась в Россию, как на войну.
Держа стакан с лимонадом, Дэнис сказал мне:
– Понимаете, с вами мы все время влипаем в какие-то истории…
Все зашумели неодобрительно, поскольку это было не очень вежливо с его стороны. Но Дэнис повысил голос:
– Но с другой стороны – кем мы были всего пару дней назад? Просто группой людей, незнакомых друг с другом. Верно?
– Верно… – не очень уверенно подтвердили они, не зная, куда он клонит.
– Но вы, Вадим… – продолжал Дэнис. – Вы заставили нас беспокоиться о вас. Нет, действительно! Постоянно кто-нибудь спрашивает: «Вы видели Вадима? Где Вадим? Его не арестовали?» И знаете, что случилось в результате? Клянусь Богом, вы объединили нас в один взвод!
– За вас, Вадим! – обрадованные таким элегантным поворотом, зашумели все и потянули ко мне стаканы. – Он абсолютно прав! Вы объединили нас!
Я покраснел от смущения. А Барри Вудстон уже прикалывал мне на пиджак новую бирку INTERNATIONAL PRESS ASSOCIATION. Мичико тянула ко мне свой бокал с минеральной водой.
– Но пожалуйста, Вадим! – вдруг громко сказал Питер, держа лед у разбитой и распухшей губы. – Не надо больше проблем! Умоляю тебя!
– Я не уверен, что готов лететь с тобой в одном самолете, – сказал Гораций, и так они хохмили еще часа полтора, и я подыгрывал им, и при этом все мы старательно делали вид, что Дайана не имеет никакого отношения к тому, что случилось на площади у Савеловского вокзала.
– Госпожа Колягина, вы заявили в газете, что есть заговор против Горбачева. Можете ли вы назвать нам, кто заговорщики?
– Не в целях саморекламы, а просто чтобы ввести вас в курс нашей политической кухни, я должна рассказать, откуда и как это газетное интервью возникло, – сказала Таня Колягина утром в гостинице «Космос», когда наш завтрак в гостиничном ресторане перешел в деловую беседу с Колягиной. – У нас на телевидении есть очень популярная вечерняя программа «Взгляд». Эта программа идет в прямом эфире, и ее смотрит практически вся страна. Меня пригласили туда прокомментировать некоторые аспекты экономической реформы, а я вместо этого заявила на всю страну, что есть заговор против Горбачева и перестройки. Ведущий программы растерялся, стал прерывать меня, но нам было важно предупредить о заговоре, и, мне кажется, я успела это сделать. Потому что в стране уже сложилась ситуация, когда разные группы людей на разных социальных уровнях начинают консолидироваться с целью свержения кабинета Горбачева.
– А что это за группы? На каком уровне они действуют?
– Представьте себе, что буквально на всех уровнях! От Политбюро до простого обывателя. Но любопытно, что борьба консерваторов против Горбачева в Политбюро у всех на виду, хотя сам Горбачев старается эту борьбу не афишировать. И сопротивление перестройке со стороны обывателей тоже очевидно – «Гомо советикус» жгут кооперативы и так далее. А вот сам мощный и уже действующий механизм заговора – он скрыт, не виден, он за кулисами. Я имею в виду организованный и крупномасштабный саботаж перестройки со стороны всего управленческого аппарата страны. В ста километрах от Москвы стоят сотни неразгруженных составов с продовольствием, а в московских магазинах продуктов нет. На складах гниют тысячи тонн мяса, овощей, фруктов, а население стоит в очередях даже за картошкой, потому что магазинные полки пусты. Кто это делает и для чего? Масштабы этих операций говорят: это начало хорошо продуманной кампании саботажа с целью вызвать в народе недовольство правительством, заставить людей выйти на улицы и это правительство сбросить. А затем, чтобы усмирить беспорядки, будет введено военное положение. Консерваторы возьмут власть в свои руки. В первый же месяц они выбросят в магазины все запасы продовольствия, которые прячут сейчас, и покажут стране, что при демократии, мол, нечего было жрать, а при сильной власти – пожалуйста. И получив таким образом популярность в обывательской среде, начнут возвращать страну к сталинизму. Вот их сценарий, и они его уже проводят в жизнь.
