Елена Крюкова - Царские врата
Алена не видела: Мария проснулась и сидит на кровати, смотрит во все глаза на Алену. Не сводя с Алены глаз, продевает руки в рукава халата. Туже затягивает на лбу черный платок. Семенит к двери. Выбегает в коридор. Кричит тонко, истошно:
– Доктор! Сестра!
Тяжелая серая тьма закатывала в себя, как в ковер.
…стояла медсестра Ира, круглолицая и пухлогубая, наклеивала пластырь на иглу, торчащую у Алены в руке.
«Оживили».
– Рукой не шевелите, не дергайте. Система на два-три часа. Уж потерпите.
– Потерплю.Лидия издала длинный, тягучий стон. Потом все стало тихо. Звонко и пусто.
Мария перестала молиться. Послушала тишину. Подошла к Лидии. Пощупала ей лоб. Потрогала запястье.
Алена слышала голоса, шаги. Смутная суета облаком поднялась вокруг нее.
– Звоните сыну. Кто-нибудь знает телефон сына?
– Душу усопшей рабы Твоея…
«Это я умерла? Надо мной читают?»
– Смените капельницу. Осторожно, Ира.
– Ну что вы, Полина Валерьевна, вот и все.
– Ставьте кавинтон. Хотя, может, это бесполезно.
– Хорошо, Полина Валерьевна.
Шарк-шарк – Лиза. Тук-тук – каблуки врача. Пух-пух – беззвучный, легкий шаг медсестры. Три женщины у ее постели. Она лежит с закрытыми глазами, а три женщины смотрят на нее.
АЛЕНА И СЛЕПАЯТонким скрипом пропела дверь. В палату кто-то вошел.
Шаги приблизились к Алениной койке. Раздался странный звук. Пошлепывали по стене. Алена скосила глаза. Шарит руками, щупает никелированные спинки коек старуха. Голова обвязана цветным шерстяным платком. Жилы на руках вздулись. На безымянном пальце – рубиновое старинное кольцо. Вставные, белые и золотые, зубы светятся в темноте палаты из-под высохших губ.
Старуха медленно, шаг за шагом, водя руками в воздухе, приближалась, и Алена поняла: старуха – слепая.
– Кого ищете?
– Тебя, – радостно ответила слепая старуха.
Нашарила спинку Алениной койки, ощупала рукой железный край. Аккуратно отвернула простыню, чтобы сесть не на белье – на матрац.
– Нашла тебя.
На губах дергалась улыбка.
«Безумие. Кто она?»
– Мне трудно говорить.
– По голосу тебя узнала!
Слепая протянула к ней руки. Засмеялась.
– Уйди! – бессильно крикнула старухе Алена.
А старуха смеялась. Она смеялась радостно, довольно, и все искусственные зубы, как у лошади, торчали наружу.
– Тебе спасибо!
Кружилась карусель времен.
– За что?
– За то, что не убила! Нас – не расстреляла! За крестик спасибо. Я узнала тебя! Ах-а-а-а-а…
Слепая мелко дрожала, неслышно смеялась. Из затянутых бельмами глаз текли мелкие, слезы, светились в темноте.
«Чечня. Вагон. Мужик умирает. Помню. Ну да, это его жена».
– Дети выучились… У всех семьи свои… У меня – внуки… Спасибо тебе: пощадила!
– Перестань. Хватит причитать. Тебя спасла, а других убивала.
Старуха поправила на голове лихо накрученный тюрбан. Золотые зубы тускло горели во рту. Алена медленно отвернула лицо к стене. «Ты снишься мне. Надо послушно глядеть все сны, не просыпаться».
– А у тебя родня кто есть?
– Сын.
Слепая старуха, кряхтя, поднялась с ее койки.
– Возьми ему!
Усилие поднятой руки. Протянутой ладони.
– Дай.
Слепая положила в ладонь Алены медную птичью лапку креста.
Мария на койке в углу, у окна, бессонно, беззвучно бормотала древние забытые слова.
ПОСЛЕДНЯЯ ЛИТУРГИЯ. ВИДЕНИЕ АЛЕНЫСтоял перед ней весь в крови. Израненный.
– Отделали же они Тебя, – сказала Алена тихо. – Я послужу последнюю службу вместе с Тобой. Хочешь?
И Он сказал ей:
– Хочу. Я к грешникам пришел…
– Я к Тебе пришла, чтобы любить Тебя, – перебила она Его.
Шагнула к Нему:
– Обопрись на плечо мое. Ты весь пулями прошит, гляди… – Она прикоснулась к окровавленным рукам, к животу. – Раны здесь… здесь… и здесь. Они стреляли в Тебя!
– Тело – это ничто, – сказал Он, радостно глядя на Алену. – Тело живо лишь духом одним.
Подался вперед, чуть не упал – и уцепился за ее плечо, привалился всем кровоточащим торсом, впалым животом к ее боку. И она приняла на себя всю тяжесть Его.
– Пойдем, – сказала тихо, нежно. – Пойдем, начнем последнюю службу нашу. С чего начнем?
– Будем петь вместе. – Он поднял залитую кровью голову, поглядел на нее. Рядом со щекой Алены горела пожаром его грязная, в пятнах крови, в терниях щетины щека. – Я начну. А ты подпевай.
Вдохнул воздух. Запел хрипло, чуть слышно:
– За людей… за всех людей!.. Погрязших в безумстве, утонувших во лжи… Молимся, и любовью сердца свяжи…
– И любовью сердца свяжи… – пела Алена.
Взяла Его руку, тяжелую, как рельс, и положила себе за шею, на плечо.
И так Он весь висел на ней – тяжелый, высокий, мокрый от крови, с торчащими локтями и ребрами, нагой, лишь с вымокшей в крови грязной повязкой на узких бедрах.
– Больше не надо, не надо больше убивать, иди и всем скажи… Пусть выбросят в пропасть пушки, ружья, пули, ножи…
– Пули, ножи… – пела Алена.
Ее лицо надвое рассекала последняя улыбка.
– Давай встанем на колени, – шепнул Он ей. – Так будет лучше. Так и тебе будет легче. Что ты Меня держишь, ты же устала уже.
– Я не устала. Но давай как Ты хочешь.
Они оба – она изо всех сил поддерживала Его, и ладони ее стали липкими от крови Его – медленно опустились на колени. Алена обняла Его, обхватила его грудь. Прижалась головой к Его шее, и Он улыбнулся.
– Ты так любишь Меня, – сказал он тихо. – Я счастлив.
– Я тоже.
– Повторяй за Мной: Я солдат на последней войне, на последней войне. Пусть Я умру и не воскресну уже – но вы помните обо Мне. Пусть Я умру навеки! Пусть вытечет кровь Моя, как вода…
– Как вода… – пела Алена.
– Но пусть после Моей настоящей смерти вы воевать не будете никогда…
– Не будете никогда…
Протянул руки. Сильнее навалился на Алену. Она поняла – Он вот-вот упадет.
– Ложись грудью мне на спину, – сказала она. – Так я буду хорошо держать Тебя. Ты будешь лежать на мне.
– Хорошо. Вот так?
Они оба стояли на коленях на острых, белых камнях.
– Тебе камни впиваются в колени…
– Тебе тоже.
– Тебе больно?
– Мне больно. И счастливо. Ведь это наша с Тобой последняя служба. Мы в последний раз послужим людям. И уйдем от них.
– Что мы сейчас им споем?..
Он судорожно глотнул воздух, полный гари и каменной пыли. Далеко, с перевала, налетел холодный ветер, опахнул все Его пылающее от тысячи ран тело.
– Пой за Мной. Пой, как Я пою. – Он прижал к Себе рукой Алену – так муж прижимает к себе, обнимая, жену. – Примите в последний раз израненное тело Мое! Выпейте кровь Мою! Пусть Я не вернусь к вам больше – во имя жизни вашей Я бессмертие Свое отдаю…
– Бессмертье Свое отдаю… – пропела Алена.
И вдруг ее сердце будто кто накрыл черной, слепой тряпкой. Она поняла.
– Как! – крикнула она и обернула к Нему изумленное лицо. – Ты уже не придешь к нам, как обещал? Никогда?!
Он улыбнулся:
– Я последний раз, здесь, в горах, приношу Себя в жертву людям. Пусть съедят тело Мое. Пусть выпьют всю Мою кровь. Но пусть больше никогда, никогда…
– Что – никогда?!
Алену колыхала неистовая, последняя дрожь.
– Больше никогда, никогда… истинно, истинно говорю тебе, любимая, милая моя…
Ее трясло, слезы катились по ее лицу градинами.
– Не убивают друг друга…
– Значит, Ты сейчас умрешь?! – Ее вопль вонзился ей самой в уши. – Навсегда?! Насовсем?!
– Да, умру, – сказал Он очень тихо. – Тебе тяжело. Положи Меня на землю, пожалуйста.
Она не могла перечить Ему. Медленно согнулась, грудью, животом легла на колючую землю. Медленно сползло Его расстрелянное, исполосованное плетью тело с ее спины, плеч.
Он лежал на боку, стонал, и она осторожно, стараясь не причинить Ему боль, перевернула Его на спину.
Он лежал и смотрел на Алену снизу вверх. На Его темном, окровавленном лице костром горело счастье.
– Ты хочешь пить? – прошептала она. – Я принесу Тебе.
– У тебя нет посуды, в чем принести.
– Я Тебе в ладонях своих принесу.
Алена отшагнула назад. За ее спиной, рядом с ними, журчал горный ручей.
Она опустила руки, сложила их черпачком; зачерпнула ледяной, чистой воды.
В горсти принесла воду к Нему, лежащему. Опустилась на колени. Поднесла горсть к Его иссохшим губам.
Он поднял голову и припал губами к ее рукам, к воде.
– Вот ты и напоила Меня… в последний раз. – Она разжала руки, и последние капли воды вылились на Его голую грудь. – Освятила водой. Горной водой. Водой Моей родины.
– А разве Твоя родина здесь? – спросила Алена.
Обтерла мокрыми ладонями себе лицо.
– Здесь. Моя родина везде, где стреляют. Везде, где страдают. Везде, где стреляют. Я за них молюсь.
– За тех, кто убивает? – Она всмотрелась в Его запрокинутое к небу лицо. – За убийц?
