Михаил Липскеров - Белая горячка. Delirium Tremens
И когда везли их в повозке, к Каменному Папе, плетшемуся за своим другом, подошел араб и сказал: «И ты был с ним», – и указал на Мэна.
И иудей подошел к нему и сказал: «И ты был с ним», – и указал на Мэна.
И христианин подошел к нему и сказал: «И ты был с ним», – и указал на Мэна.
И тогда Каменный Папа разорвал на груди хламиду. Чтобы признаться в своей верности к Мэну и параллельно послать всех на мужской половой член, но толпа вдруг отшатнулась от него. Ибо на груди у Каменного Папы на гайтане висели крест, могиндовид и звезда с полумесяцем. Которых раньше не было. И тогда Каменный Папа, взглянув в укоризненные глаза Мэна, услышал истошный вопль сидящего в повозке старика:
– Такие с нами не ходят!..
И смирил свой гнев Каменный Папа, и, указав на висящие на груди атрибуты, молча сплюнул в сторону толпы. Зашибив плевком обвинявших его араба, иудея и христианина. Попутно смахнув кришнаита и последователя Вуду.
И толпа отступила от Каменного Папы. Ибо символы трех вер на груди и способность одним плевком убивать представителей пяти религий явно доказывали его религиозность. Его принадлежность к воинам Божьим. После этой небольшой заминки все снова потащились в Иерусалим. Чтобы среди развалин Храма распять на Голгофе двух нечестивцев, поперших сразу против всех религий.
39 Мерно шли воины, мерно катились повозки, неровно переступали голенастые ноги верблюдов. Шаркала босыми ногами разношерстная толпа. Среди которой в повозке со связанными руками ехали Мэн и неведомый Старик.
– Кто ты? – спросил Мэн Старика.
– Старик, – ответил Старик.
– Откуда ты, Старик? – спросил Мэн.
– Оттуда, – ответил Старик.
– А куда? – спросил Мэн.
– Туда, – ответил Старик. – Вместе с тобой. – И закашлялся в поднятой тысячами ног пыли.
Больше они не разговаривали. Да, собственно, о чем было говорить? Будущее было ясно. А прошлое осталось в прошлом. И на данный момент не имело никакого значения. Мэн думал о предстоящей казни. Думал как-то чересчур легко. Потому что знал, что так будет. Потому что сам недавно сказал: «Да не минует меня чаша сия». А о чем думал Старик, нам неведомо. А когда настало время, прибыли они в город Иерусалим. Средоточие трех великих религий. Имеющих одного Бога. Во имя которого и надлежало распять пошедших против Него Мэна и Старика. Благо остальные безбожники были перебиты в крепости Моссада.
По сложившейся традиции Мэна и Старика заставили самих тащить свои кресты на Голгофу. Шли они, спотыкаясь. А вслед им плевали христиане, ссали мусульмане, пердели иудеи. И сколько их было, плевавших, ссавших и пердевших, мы подсчитать не могли. Может быть, двадцать тысяч, может, сто. А может быть, и все полтора-два миллиарда. В общем, все было торжественно и возвышенно. Были приготовлены отборные гвозди, был принесен ритуальный молоток, был приглашен опытный гвоздильщик. Перед казнью гвоздильщик получил благословение от первосвященника Иерусалима, епископа Иерусалима, имама Иерусалима. Чтобы никто не мог усомниться в святости предстоящей процедуры.
Первым к кресту приколотили Мэна. Как человека достаточно известного в Иудее и достаточно долго пудрившего мозги ее обитателей псевдоучениями и псевдочудесами. А потом присобачили и безвестного Старика. Который уже не сыпал богохульствами. А просто молчал. Выпростав наружу пересохший от жары язык.
А потом кресты подняли вертикально. На радость собравшемуся люду Божьему.
40 И тут от боли впервые дрогнуло сердце Мэна. И закрались в него смутные сомнения в истинности того, что он говорил и делал в этой своей другой жизни. И так тяжко ему было, и так смутно, и так больно, что он против своей воли прошептал:
– Почто оставил меня, Отче?..
И тут приколоченный рядом Старик подобрал свисающий язык и громко сказал:
– Не боись, Мэн, Я – с тобой…
Повернул голову Мэн и узнал Старика, и вспомнил его голос, и воспрял духом. И ощутил на своем правом плече легкое прикосновение. И увидел белого голубя. И увидел свет, исходящий от Старика к голубю. И от голубя к нему, к Мэну. И радость пришла в его сердце. И неведомая сила влилась в его душу. Боль исчезла из глаз. Осмотрел он толпу, осмотрел развалины Храма…
И на глазах у изумленной толпы начали расти стены Храма! Каким его построил Соломон! Выросло Святилище! Выросло Святое Святых. Вырос двор священников! Двор народа! А затем выросли и стены со всеми воротами!..
В страхе и благоговении пали на землю зрители. Пали и не видели, как из Геенны Огненной с ревом вырвались скрижали Завета и заняли свое место в Святилище.
А когда они подняли головы, кресты были пусты. Только торчали из них сверкающие гвозди. Да высоко в безоблачном небе вился белый голубь.
А потом пошел дождь…
* * *Мэн был растворен в каком-то бесформенном серебристом пространстве и ощущал какой-то радостный дискомфорт. И тогда сотворил он землю и небо. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездной, и Дух Мэнов носился над водою. И сказал Мэн: «Да будет свет». И стал свет. И в этом самом свете увидел Мэн рядом с собою Жену-Медсестру свою. И отделил Жену-Медсестру от тьмы. И был вечер, и было утро: день один…
