Михаил Липскеров - Белая горячка. Delirium Tremens
И Доминиканец тут же рухнул на колени и вместе со всеми вознес слова благодарности Господу.
Пока они благодарили Господа, невдалеке от них стоял Некий человек и терпеливо ждал конца. Но так как конца благодарности не было видно и, добавим мы, не было слышно, то Некий человек приблизился и дотронулся до плеча ближнего ученика, коим оказался бывший Владелец бесплодной смоковницы.
– Что тебе, человек, благодарю тебя, Господи, почему отвлекаешь меня, да святится имя Твое, какая нужда привела тебя к нам, помилуй меня, Господи…
– Видишь ли, святой человек, – сказал Некий, – у нашего тысячника заболел слуга…
– Вызовите доктора, прости меня, Господи, что вынуждают отвлекаться от общения с тобой… Доктора, доктора, я сказал…
– Слуга и есть доктор, – сказал Некий.
Эта беседа прервала благодарение остальных учеников.
– В чем дело? – спросил Мэн.
– Видишь ли, Равви, – отвечал бывший Владелец бесплодной смоковницы, – у тысячника заболел слуга. И этот слуга – доктор. Во смеху…
– А что, врачей лечить не надо? – обратно спросил Мэн.
– Пусть сам себя лечит, – сказал бывший Владелец бесплодной смоковницы. – Врачу – исцелися сам! – И расхохотался над придуманным им афоризмом.
Мэн поднялся с колен.
– А ты кто будешь? – обратился он к Некоему человеку.
– Посланец к тебе, Равви, – признав в Мэне учителя, сказал Некий человек. – Прослышав о тебе, тысячник приказал звать тебя. А если сам не пойдешь, привести силой. – И Некий человек указал на стоящую невдалеке шеренгу солдат.
– Это интересно, – поднял брови Мэн. – А если я не подчинюсь?..
– Власти надо подчиняться! – важно-почтительно сказал Некий. – Всякая власть от Бога.
– Кто сказал?
– Апостол Павел. В «Послании к римлянам», – со скрытым торжеством сказал посланец.
– Я преклоняюсь перед мудростью Святого Апостола. Действительно, всякая власть – от Бога. Но и дождь тоже от Бога. Однако при дожде мы либо укрываемся от него, либо раскрываем зонтик. А потом, напомни, где он это сказал?
– В «Послании к римлянам»…
– Вот видишь, парень, «к римлянам»… А я не римлянин. Так что, извини, я не подчинюсь тебе. Не подчинюсь силе власти. И власти силы. Я пойду добровольно. Понял разницу?
– Нет, – честно ответил посланец, – но мне важно, чтобы ты пошел. Чтобы доктор был исцелен.
– О! – многозначительно поднял палец Мэн. – А говоришь, что не понял… Ты понял главное. Чтобы человек был исцелен. А кто он: при власти или без нее, не имеет никакого значения. Указывай дорогу…
33 И Мэн с учениками, ведомый посланцем, пошли к дворцу тысячника, который (дворец) стоял на берегу моря. Посланец провел их по бесконечной анфиладе комнат, террас, прочих волюмниев и ввел их в залу, где в роскошном кресле, в белой тоге и с венком на голове сидел тысячник. Около его ног связанный по рукам и ногам корчился больной. Периодически он собирался с силами и харкал в удерживающих его слуг.
– Бесы, – сказал Крещеный Раввин.
– Бесы, – сказал Мулла.
– Бесы, – сказал Доминиканец.
– Бесы, – сказали бывшие Прокаженный и Насморочный, Здоровый, Владелец бесплодной смоковницы, Трижды Изменивший и оба-два Книжника.
– Свихнулся, – подтвердили Жук и Каменный Папа, – а дурдома-то и нет.
– Я знаю, что надо делать! – воскликнул Доминиканец.
– И что? – заинтересовался Мэн.
– Изгнание!..
– Мудро… – кивнул Мэн. – Приступай. Твоя конфессия искушена в экзорсизме. Тебе и карты в руки. Приступай…
Доминиканец встал на колени и стал горячо молить Господа об изгнании бесов из тела и головы больного. Он потел, сопел, сам колотился в судорогах. А все присутствовавшие с благоговейной заинтересованностью наблюдали за перипетиями экзорсизма. Глаза больного стали вылезать из орбит и беспорядочно метаться в глазницах. Выплеснувшийся изо рта язык мотался из стороны в сторону. На теле тут и там взбухали уродливые бугры. И наконец, после вопля Доминиканца: «Молю тебя, Господи, пусть бесы покинут тело этого несчастного!» – вышеупомянутое тело лопнуло в тысяче мест. И зала заполнилась тысячами разнокопытных и разнополых существ. И эти существа стали суетиться в каком-то немыслимом танце и перемещаться по телам присутствующих. И в главной зале дворца тысячника началась форменная хрестоматийная вакханалия. Слуги стали извиваться, многоязычно материться, изрыгать хулу на Господа. Совокупляться в самых немыслимых позах и сочетаниях. И вот уже не только в слугах, но и в учениках стало проявляться какое-то томление. И напрасно они осеняли себя крестным знамением. Не успевали они изгнать из себя одного беса, как его место тут же занимал другой. И только Мэн спокойно сидел на полу и наблюдал за Доминиканцем, которому из-за профессиональных качеств экзорсиста кое-как удавалось сопротивляться нежелательному вторжению бесов.
– Ну, – спросил Мэн, – что делать будем?
– Нужно! – сопротивляясь из последних сил, прохрипел Доминиканец. – Достать! Свиней!..
– Зачем тебе свиньи?
– Загнать! В них! Бесов!! А свиней! В море! По канону! – И обессилевший Доминиканец почти пал под натиском бесов.
Мэн поднял глаза к потолку и взглядом встретился с невидимыми глазами Бога.
– Ну что, Мэн, – сказал он, – повторим эксперимент?..
– Но ты же знаешь, Мэн, – услышал он, – нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Надо идти дальше…
– Я-то знаю, но они не знают. И не узнают, пока не удостоверятся сами. Поэтому пошли нам свиней…
– Ладно, – вздохнул Господь. И в залу ворвалось стадо свиней. Доминиканец из последних сил оторвался от пола, неимоверным усилием сдержал себя от конвульсий и осенил всех крестным знамением. И вмиг бесы из тел присутствующих переселились в свиней. А те со страшным визгом бросились в море. И утопшие в нем свиньи совместно с заключенными в них бесами были сожраны рыбами. Те были выловлены слугами капернаумского тысячника, зажарены и поданы к столу. В честь исцеления одержимого доктора. Рыба, получившая позже название «рыба Святого Петра», была съедена всеми присутствующими. Кроме Мэна. Особенно налегали Доминиканец и Исцеленный. И все вернулось на круги своя. Изгнанные бесы, вселившиеся в свиней и переваренные рыбами, вновь были съедены людьми. И оказались в питательной среде. И тут началось что-то невообразимое. Обезумевшие бесы скакали из тела в тело, оскверняли воздух, мочились по-собачьи, трахали друг друга. И свистели в два-три члена одновременно. Одновременно ухитряясь хулить при этом Господа. А так как они находились в большом количестве живых людей, то зрелище было омерзительным. Даже для привычных к бесам. А таковых в капернаумском дворце не было. Ученики Мэна тоже оказались участниками грандиозного бардака. И даже получили от него некоторое удовольствие, несмотря на внутреннее сопротивление. И ненависть к вселившимся в них бесам. И когда изможденные от сжигавшей их души и тела борьбы с бесами они свалились у ног Мэна и стали молить его об очередном изгнании, Мэн задал им вопрос:
– Что, сильно ненавидите?
– Не то слово, – разом выдохнули ученики.
– То-то и оно… А вы попробуйте полюбить…
– Кого? – удивились ученики.
– Бесов в себе. И Дьявола.
Ученики, дергаясь от буйства бесов, решили, что Учитель свихнулся. Но Мэн продолжал:
– Возлюбите их, как порожденье Божье, как частицу Его. Ибо ненависть порождает только ненависть. А любовь – любовь. Ибо сказано: возлюби ближнего своего. И! Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас. А кто вам ближе всего и кто ваш больший враг, чем вселившееся в вас порождение дьявола и сам дьявол. Соберитесь с силами и с благодарностью к Богу постарайтесь любить больше, чем ненавидеть…
И Мэн сел. Дергающиеся ученики забормотали сердцем слова благодарности Господу за вселение в них бесов. И постепенно тела их стали успокаиваться, руки перестали конвульсивно извиваться. А Первый Книжник поспешно выдернул член из задницы Второго. Внутри каждого послышались звуки какой-то возни, умиленные вздохи и тихий плач. И всеми овладел неимоверной силы метеоризм. Такой силы, что Мэн ощутил себя в вокзальном сортире города Курган-Тюбе. Потом звуки стихли, багровые лица учеников приняли естественный цвет, движения стали плавными, а вонь вокзального сортира Кургана-Тюбе превратилась в будуар великосветской куртизанки. Покой и любовь возвернулись в их души. Настал мир и благоволение в человецех. А бесы в танце па-де-патинер устремились к небу. Ангелами, стало быть, стали.
– Вот видите, – назидательно сказал Мэн, – любовью своей вы совершили акт творения. Творения чистоты из грязи. Только в бесконечной любви открывается бесконечность творения. Малая ненависть плодит большую. А питаемый ненавистью дьявол заполняет всю душу. И ненависть распространяется со скоростью эпидемии. И малый плевел ненависти со скоростью передаваемой мысли в считанные мгновения может сожрать весь Божий мир. И Ему придется начинать все сначала. Поверьте мне, я уже это проходил. И еле увернулся от конца. Итак, говорю вам, любовью уничтожьте в себе ненависть и тогда сможете творить Его Царство на земле…
