Евгений Чепкасов - Триада
Миновав кладбищенскую ограду и дойдя до первого попутного ларька, Гена присмотрелся к товару, достал деньги, слегка покраснел, но достаточно твердо произнес:
– Пачку «Герцеговины Флор», пожалуйста.
Взяв покупку тремя пальцами, он воровато сунул ее во внутренний карман ветровки. Из другого кармана юноша вытащил мелко исписанный листочек в клеточку, поискал взглядом нужное место, улыбнулся и пробормотал:
– «Герцеговина Флор» или «Беломор». Всё верно.
Проехав на троллейбусе необходимое количество остановок, Гена Валерьев вышел, миновал свой дом и скрылся в подъезде соседнего. Целеустремленно поднимаясь на этаж, он вдруг замер на полушаге и задумался: «А ведь это уже было! Летом я тоже заходил к Куре после церкви, он тогда поставил кассету с богохульным названием и предложил обкуриться… Сейчас чуть-чуть по-другому, но в принципе то же самое!» Гена знал, что такие совпадения не случайны, он неоднократно замечал их в своей жизни и по прошествии некоторого времени они очевидным образом вписывались в одну из категорий: либо бесовское искушение, либо промысел Божий. Но на первых порах всегда было неясно, куда отнести неслучайные, на что-то намекающие события, и они тревожили – совсем как сейчас, когда стоишь на лестнице и не знаешь, подниматься ли выше или вернуться.
Прочитав Иисусову молитву, Гена стремительно преодолел оставшиеся ступени и позвонил в дверь школьного приятеля.
Открыла, как всегда, бабушка Куры, то есть Андрея Курина, Андрея, не забыть бы… Обрадовалась гостю, предложила ему тапочки, позвала внука и удалилась на кухню. Потихоньку переместив папиросы из кармана ветровки, оставленной на вешалке, в карман рубашки, где лежал мелко исписанный листок, Гена поздоровался с подошедшим Андреем (не забыл!), и одноклассники прошли в комнату Курина.
– Я по делу, – уведомил Валерьев, и фраза эта породила в нем сложный, отчасти болезненный мысленный отклик: «Да, по делу. Остались только деловые отношения. По крайней мере, это честно, хоть и жестко».
– Слушаю. – Андрей внимательно глянул на визитера.
– Я пишу, и мне нужен материал. За ним и пришел. Тему ты знаешь. В общем-то материал уже есть, я ведь не первый раз к тебе пристаю… Но нужна некоторая наглядность, чтобы он ожил.
– Долго же до тебя доходило насчет наглядности! – усмехнулся Курин. – Я ведь сразу сказал: надо обкуриться, чтобы изнутри прочувствовать.
– Да не собираюсь я обкуриваться! – возмущенно воскликнул Гена.
– Потише. Бабушка на кухне, борщ готовит. А ты всё равно потише.
– Хорошо, буду тихо. Но мне нужно увидеть. Просто увидеть – и всё.
– Ну, увидеть так увидеть, – примирительно согласился Андрей. – Сначала – увидеть, а потом – кто его знает… Короче, тебе повезло: послезавтра вечером будет грандиозная обкурка, человек десять. В основном – из нашего класса. Типа встреча выпускников. Приглашаю тебя в качестве зрителя.
«На ловца и зверь бежит, – подумал гость. – Вот только кто здесь ловец, а кто зверь?..» Вслух же он сказал:
– Ты не понял. Вот тебе папиросы. Ты сам говорил, что нужна «Герцеговина».
– Ну, говорил, – пробормотал Курин, озадаченно проворачивая узкую непочатую пачку меж пальцев. – И что там у тебя еще в кармане? Пакет плана, что ли? И ты предлагаешь обкуриться на двоих у меня в комнате? Или бабушку тоже позовем?
– Не надо бабушку. Плана там нет – это просто листок с интервью о планокурении… То есть получается, что план в этом листке есть, это слово там неоднократно встречается, но искурить его нельзя.
– А папиросы зачем?
– Мне нужно увидеть, как забивают костыль. Покажи, пожалуйста. Вместо плана можно использовать тот же табак.
– Да зачем же тебе этот туфтовый костыль, если ты послезавтра настоящий увидишь? Мы и забьем при тебе, и обкуримся при тебе. Хрен ли учения проводить?
– Ты опять не понял. Послезавтра я с вами никуда не пойду. Надышишься еще… Так что тренируйся.
– Каких только глупостей не сделаешь ради литературы… – ухмылисто спостулировал Андрей. – А мы, как обкуримся, всё равно к тебе придем, к подъезду. Спустишься?
– Спущусь, конечно. Посмотрю на вас, дураков. Вы вечером собираетесь обкуриться?
– Вечером. Так что будь дома.
– Буду. Получается, во вторник, одиннадцатого.
– Одиннадцатого, – подтвердил Курин, распечатывая пачку, и скомандовал: – Стой у двери. Если бабушка будет ломиться, не пускай. Смотри сюда. Запоминай. Второй раз показывать не буду.
«Всё-таки это был промысел Божий, – подумал Валерьев, выходя из подъезда на свежий воздух. – И волки сыты, и овцы целы… Только получается, что и волки, и овцы внутри меня живут. Чудесным образом уживаются. Просто рай какой-то!»
Ему было хорошо.
* * *
«Значит, брат… – подумала Света, внимательно глядя на Женю Солева, но тот вдруг обернулся и посмотрел на нее в упор, так что пришлось пристыженно уткнуться в конспект. – Ух ты какой, братец! С рецепторами на затылке!»
– Не вертись, Женя, – властно сказала Лидия Михайловна, и мальчик отвернулся от тети, которая зачем-то разглядывала его с самого начала урока.
– Чего там? – шепнул Сашка.
– Да так, – неопределенно ответил Женя и продолжил рисовать косые палочки, закругляющиеся книзу на манер рыболовных крючков.
Лидия Михайловна, медленно прохаживавшаяся меж рядами, своевременно заглянула в тетрадку Солева, улыбнулась и отметила, что почерк у мальчика будет ужасный. Учительница втайне гордилась своей удивительной способностью по первым неумелым закорючкам первоклашек представлять в общих чертах их будущий почерк и даже впала в связи с этим в методическую ересь – своеобразный фатализм. Если есть среди учеников природный каллиграф, – рассуждала она, – то его почерк совпадет с буковками из прописей и без ее стараний, а навязывать остальным детям чуждый для них почерк – занятие бестолковое. Поэтому Лидия Михайловна лишь улыбнулась, увидев сквозь крючки Жени Солева крупные, сцепленные внахлест буквы, подпрыгивающие вверх-вниз, словно от нетерпения…
Следующим уроком было природоведение, и учительница, построив детей парами, вывела их из школы и остановилась возле клумбы с бархатцами. Света с подружкой-одногруппницей замыкали шествие и тихо переговаривались, обсуждая возможные цели этого похода, и ни та, ни другая не угадали. Погода была солнечная, теплая, над цветами жужжали пчелы и пчеловидки, пахло приторно и печально, мелкие черные муравьи деловито ползли по серобетонному бордюру, на той же клумбе произрастали низенькие красногроздые рябины, и в их кронах поблескивали, подобно седым волоскам, невесомые летучие паутинки, которые, если верить Кортасару, в Аргентине назывались то слезами Ангела, то слюнями дьявола. «Были бы они постарше, – подумала Лидия Михайловна, – рассказала бы им о кортасаровских паутинках», – а вслух произнесла:
– Дети, посмотрите на небо. Что вы там видите?
Дети посмотрели на небо и увидели солнце, кучевые облака, птиц, след от самолета, паучка на паутинке…
– Молодцы. Всё рассмотрели. А теперь найдите себе облако, какое больше понравится, и подумайте, на что оно похоже… Не хором! Не хором! Рот на замочек! Сначала поднимаете руку, как я учила…
Света с удовольствием наблюдала, как первоклашки, подвывая от нетерпения, тянут руки, глядя то на облака, то на учительницу и, наконец, выговаривают пришедшее на ум. Очень хороший ход! Обязательно надо использовать, если случится работать в школе… Вон то облако на бегемота похоже – неужели никто не заметит?
– А это на Ангела похоже, – сказал Женя, и Света навострила ушки.
– На Ангела? – удивилась Лидия Михайловна. – А разве ты видел Ангелов?
– Когда-то, наверное, видел. А сейчас забыл, – ответил мальчик и добавил, поясняя: – Оно на Архистратига Михаила похоже, который на иконах. Смотрите: вон голова, вон тело, вон крылья, вон меч огненный.
– Где меч? – поинтересовался Сашка, стоявший рядом и внимательно следивший за направлением Жениного пальца.
– Вон там был меч, ветром сдуло.
– Нет, он его просто в ножны спрятал, – предположила какая-то девочка, Женя не помнил ее имени, но посмотрел на карточку, приколотую к платьицу девочки и прочитал: «Сафронова Маша», а она между тем продолжила объяснять: – Он увидел, что мы на него смотрим, поэтому и меч убрал. Пугать не хотел.
– Да, Ангелы добрые, – согласились первоклашки, разглядывая Женино облако.
«Вот тебе и Кортасар! – мысленно воскликнула Лидия Михайловна. – Наверное, «слезы Ангела» придумали дети, а «слюни дьявола» – взрослые!» Вслух же она сказала, что ребята умницы и что пора возвращаться в класс, чтобы зарисовать увиденное. Разглядывая на перемене рисунки, она изумилась: на каждом третьем был изображен Ангел.
После уроков дети ринулись к учительнице, чтобы обняться на прощание, и она подумала, что так было и так будет всегда, если только она не станет мымрой и грымзой, и ради этого стоит работать, хотя и платят копейки. Последним к ней подошел Женя Солев и, серьезно глянув в глаза, задал настолько неожиданный вопрос, что она озадаченно переспросила:
