Элайн Нексли - Вивиана. Наперекор судьбе
– Прошу тебя, Рита, не надо, не прогоняй меня. Прости, умоляю, прости!..
– Могущему графу не годится валяться в ногах своей пассии. Где же ваше достоинство, чувство чести? Джон, ты не понимаешь, даже если я тебя прощу, ничего не изменится. Голос твоей чести не заглушится. Если королевская чета узнает…
– Я сам хочу во всем сознаться, – поднимаясь с колен, признался граф Оксфорд: – Я собираюсь завтра поехать в Лондон и предстать пред высшими особами. Но прежде, я с Вивианой поеду к Маддалене…
– Не нужно, не вези девочку в логово колдуньи! Маддалена не пожалела тебя, не пожалеет и ее!
– Увы, Марго, итальянка уже давно взяла девушка под свою черную опеку. Вивиана нередко слышала голос Госпожи у себя в голове, однажды даже была там, где был и я… В заброшенной церкви… Только на меня волк напал, а перед ней преклонился. Пусть девочка увидит свою новую покровительницу.
Маргарита, не смотря на то, что ее бил озноб, откинула халат, и стоя в одной ночной сорочке, обвила дрожащими руками шею графа, прильнув губами к его устам:
– Я боюсь, Джон, что с нами будет, если тебя,…– женщина не смогла договорить, ее голос сорвался, а горло сдавил спазм плача. Разрыдавшись, француженка прильнула к возлюбленному, уткнувшись лицом в его могучую грудь. Его светлость не стал успокаивать любовницу, шептать ей ласковые слова, а просто стоял, позволяя молодой женщине выплакаться. Когда силы Марго иссякли, и она, обмяк в руках милорда, вскинула голову, смотря в его печальные глаза: – Если тебя убьют, я не выдержу, я отправлюсь вслед за тобой, – Джон, взяв холодные руки Маргариты в свои, тихо прошептал:
– Этого я и боюсь. Поклянись мне, Марго, что если я покину этот мир, ты не наложишь на себя руки, а вместе с детьми отправишься в Бургундию, к матери и там начнешь новую жизнь, с новым мужчиной, – мадам де Шатильон резко отшатнулась, лихорадочно махая головой:
– Нет, даже не проси меня об этом! Всю жизнь я была лишь твоей, я не знала другого мужчины и не хочу знать! Джон, я родила тебе двух детей – дочь и сына, что теперь будет с ними? Ты же не хуже меня знаешь, что бастардов в нашей стране ожидает туманное, сомнительное будущее. Рошель сейчас четыре, а Эдварду – всего год. Прошу тебя, не оставляй малышей сиротами! Не езжай в Лондон, умоляю! Не ради меня, ради детей! – Джон, борясь с внутренними чувствами, отпустил руки любовницы, понимая, что если сейчас коснется ее, то не сможет уехать. Разумеется, графа волновала дальнейшая жизнь детей, рожденных от Маргариты. За своих законных отпрысков милорд был спокоен. Джон-младший далеко от Англии, у него своя жизнь, своя судьба, Клодия скоро выйдет замуж и уедет в Шотландию. Также граф всем своим существом надеялся, что и Стефания, пускай и немая, все равно рано или поздно найдет себе жениха благодаря своей красоте и уму.
Маргарита, заливаясь слезами, вцепилась ледяными пальцами в камзол графа. Нежно убрав ее руку, Джон подошел к выходу, прилагая огромные усилия, чтобы не обернутся. Его светлость почувствовал, как в глазах у него закипают слезы, а ладонь, лежавшая на ручке двери, задрожала. Внутри все горело огнем, душа разрывалась на мелкие кусочки. Не в силах сдержать боль, граф обернулся, встретившись со страдающим, потухшим взглядом Маргариты. Женщина стояла, высоко вскинув голову, хотя слезы солеными потоками лились из глаз, а тело сотрясала внутренняя, неудержимая дрожь.
– Прощай, Марго, – вырвались слова из уст графа Оксфорд. Мадам де Шатильон уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова онемели на губах. Да и какой смысл что-то говорить, если глаза разговаривают своим немым языком и этот язык понятен каждому? Джону было невыносимо смотреть в очи любовницы. Там, в карих глубинах, читалась боль утраты, скользил огонь, сжигавший сердце, а острые, ледяные осколки резали душу. Женщина попыталась улыбнуться, но внезапно поняла, что тело не слушается ее, поскольку оно стало лишь оболочкой, а сердце навсегда покоится в руках Джона де Вера. Маргарита отвернулась, а когда вновь посмотрела на дверь, графа уже не было в покоях.
Женщина достала из старого сундука аккуратно-сложенный, пожелтевший лист бумаги со словами: «Марго, ты моя, моя навеки. Клянусь, я не познаю другую женщину, а ты не познаешь другого мужчины, кроме меня», – письмо обмякло от слез своей владетельницы, а через несколько минут было предано полыхающему камину.
Глава 14
Было туманное, холодное утро, когда графская чета вместе с прислугой собралась на крыльце замка. Моросил дождь, веял холодный, порывистый ветер, в свои владения вступал октябрь, обещавший быть дождливым и противным. Дороги размыло, и кучер, хлюпая по лужам, подошел к графу, мокрый до нитки: – Милорд, карета готова. Но погода не сопутствует нашему путешествию. Ехать в такую слякоть не очень приятно, ваша светлость, – Джон похлопал кучера по плечу, и, тяжело вздыхая, ответил: – Увы, друг мой, мы не можем больше задерживаться в Оксфорде. Кони крепкие, выдержат долгую скачку в знойный, сухой день, а сегодня воздух свободный и прохладный, да и к вечеру мы остановимся в гостинице. Вы пока подождите возле берлины, – когда слуга, откланявшись, отошел на приличное расстояние, граф Оксфорд, обернувшись к семье, подошел к Джельф. Графиня, узнавшая только утром о грехах супруга, сейчас выглядела особо болезненной и печальной, хотя по всему замку уже разнеслись слухи о том, что эту ночь Джон провел со своей женой, хотя не прикасался к ней уже четырнадцать лет. Одетая в темно-багровый плащ, отороченный соболиным мехом, женщина сейчас выглядела особо элегантной. Ее волосы, заплетенные в две толстые косы, не скрывало покрывало, как это было положено для любой замужней женщины. На голове Джельф покоилась алая диадема с огромным рубином в центре, подчеркивающая высокое положение своей обладательницы. Несмотря на слезы, женщина улыбалась, вложив свои руки, затянутые багровыми перчатками, в ладони супруга: – Джон, берегите себя. Я понимаю, что вы едите на верную смерть, но Господь не допустит вашей гибели. Королева помилует вас, будьте уверены.
– Мадам, ваши молитвы будут оберегать меня даже в самом аду. И все же, если я не вернусь, не выгоняйте Маргариту. Она столько лет жила с нами в замке, стала маленькой частичкой этого графства. Не забывайте, что она так же, как и вы, мать моих детей, – на удивление, графиня не разозлилась, а лишь сильнее улыбнулась, согласно кивая: – Не волнуйтесь, милорд. Рошель и Эдвард, когда придет время, будут учиться в хорошей школе, они получат должное образование. Я позабочусь об их будущем. Но, если вы покинете этот мир, не дай Бог, жизнь для меня станет серым, туманным пятном. Вернитесь, вернитесь к нам живым и здоровым, – Джон, поцеловав жену в лоб, кивнул, хотя и сам не верил в свои слова: – Если на то будет воля Божья, – попрощавшись с Клодией и молчаливой Стефанией, мужчина сделал несколько неуверенных шагов навстречу Марго. Молодая женщина, держа на руках маленького сынишку, подняла заплаканные, красные глаза на Джона, стиснув зубы, чтобы не разрыдаться: – Мой любимый…
– Тише, Рита, не плачь. Все будет хорошо. Береги детей и не забывай меня.
– Джон, поклянись, что вернешься… Поклянись!..
Граф, оставив на губах любовницы нежный, целомудренный поцелуй, молча посмотрел на малыша, который, увидев отца, стал заливаться плачем. Поцеловав Эдварда, Джон приказал унести сына и успокоить. Переведя взгляд на Рошель, маленькую, но очаровательную девочку, лицо Джона заблестело оттенком радости, а губ коснулась нежная улыбка.
Больнее всего Джону было прощаться с младшей дочерью. Рошель унаследовала тонкие, и утонченные черты матери, вот только глаза у нее были не карие, а кристально-голубые, как вода в весеннем озере. Графу казалось, что эта малышка – воплощения невинность и нежности, ангел, сошедший с Небес. Сердце его светлости заныло, когда он отчетливо понял, что всю свою жизнь уделял внимание лишь законным детям, они жили вместе с ним в замке, были окружены народной любовью и родительской лаской, а бастарды, только появившись на свет, сразу были увезены из графства в какую-то провинцию, подальше от поместья феодала. А Маргарита, как бы ни хотела быть с детьми, была обязана расставаться с ними сразу после рождения, понимая, что ее место – возле милорда, а незаконнорожденные отпрыски должны расти в деревне, на попечении нянек и слуг. Рошель почти не знала венценосного отца и сейчас, смотря на этого могущественного, сильного мужчину, дичилась и прятала глаза.
– Доченька, – Джон подхватил малышку, прижав ее детское тело к себе, чувствуя, как дочка несколько раз сделала неудачные попытки вырваться: – Рошель, мой цветок, почему ты боишься меня? – девочка подняла свои удивительно-чистые и невинные глаза на человека, давшего ей жизнь:
– Я не знаю тебя. Я хочу домой, к маме, – вырвавшись из объятий графа, девочка подбежала к матери, вцепившись своими крохотными ручонками в ее холодную и влажную ладонь. В глазах Джона заблестели слезы, но он, как истинный мужчина, лишь улыбнулся, и последний раз окинув взглядом всех своих родных, взял меня за руку и повел к карете, сзади шла Сарасвати. Я почувствовала, как милорда бил озноб, а ладони взмокли и похолодели. Я же, понимая, что тоже еду на верную смерть, совсем не боялась. Я не знала и никогда раньше не испытывала то чувство, что сейчас полностью овладело мной. Это было ощущение какой-то пылающей пустоты, того, что в жизни все закончилось. Королева либо издаст приказ о моей казни, либо помилует, выслав из столицы. Прошло достаточно много времени со дня моего побега, и прощенья мне нет. Я посмотрела на графа Оксфорд, желая рассмотреть на его лице следы печали или тревоги. Но милорд был спокоен, и, как мне казалось, совершенно равнодушен к происходящему. Карета медленно двигалась по плоской равнине, временами нещадно шатаясь по размытым тропинкам. Пейзаж особо не радовал глаз. Деревья, почти окончательно сбросив листву, казались призрачными и безжизненными. Свинцово-серые тучи тяжело лежали на вершинах гор и от одного их вида по телу пробирался неприятный холодок. Ветер нещадно дул, сухие ветви царапали окна экипажа. Дождь прекратился, но начавшийся крупный град тарабанил по ставням, заглушая звук протекающего ручья, вода которого замерзла и покрылась тонким слоем неупругого льда. Не было слышно пения птиц и звуков домашнего скота, хотя по обе стороны дороги простирались маленькие селения с крохотными, белыми домиками, чьи крыши состояли из обычной, ветхой соломы.
