Леонид Овтин - Пляшущий ангел
Ближе к вечеру Грым, уже уставший от россказней Лукавцева и поглощенных угощений, поблагодарил товарища за приятный вечер.
– Завсегда пожалуйста. – Ответил Антон, и тут же сменил веселое лицо на обиженное: – Ты что, меня уже бросаешь?
– Антон, уже вечер. – Умоляюще произнес Дмитрий, тепло сжимая руки друга. – Я матери обещал вместе поужинать…
– А-а… – Лицо Лукавцева снова стало довольным. – По этому поводу нема базара. До встречи, Дмитрий Сергеевич. Заходите. Всегда вам рады.
– Всегда буду рад зайти – когда время позволит. Антон, ты – шутя и не шутя – не называй меня по имени-отчеству. Хорошо?
– Даже шутя нельзя? – Удивился Антон.
– Не надо. Меня уже достало это официальное обращение. Все, до встречи.
Грым в очередной раз пожал руку друга и, тепло похлопав его по спине, поспешил домой.13
Услышав переливчатый сигнал, Василий Валерьевич бросил газету, которую читал, аккуратно поставил чашку с кофе на столик, и вышел в прихожую. Нажав кнопку на дисплее, вмонтированном в стену справа от гардероба, он увидел лицо Егора Быковского. Егор был угрюм, задумчив. Впрочем, он пребывает в таком депрессивно-меланхоличном настроении уже лет пять. Раньше он не отличался особой веселостью, но был немного энергичнее, иногда остро шутил. Раньше он был обычным аскетом, равнодушным к человеческим слабостям – таким как корпоративные вечеринки, гульба с женщинами легкого поведения, и просто долгий товарищеский треп на вольные и околовсяческие темы, а сейчас он – флегматичный отшельник, иногда позволяющий себе немного пообщаться с близкими людьми. Если заходит – то обязательно с какой-нибудь просьбой, а если случайно оказывается рядом, то заходит на несколько минут – просто ради товарищеской формальности.
Такие формальности не очень нравились Василию Валерьевичу. Он бы и не открывал дверь своему товарищу, если бы не общие дела и простое человеческое уважение.
Открывая ворота, старик улыбнулся Егору: – Добрый день, Егор. Давненько ты у меня не был. Чего так?
Не дожидаясь ответа, он пожал своему давнему знакомому руку и предложил пройти в дом. Егор сразу сказал, что он пришел с просьбой. Василий Валерьевич в ответ рассмеялся: – Ну, это немудрено. Ты ж просто потрындеть никогда не заходишь…
– Да уж, – вяло улыбнулся товарищ Егор Быковский. – Просто так – не получается у меня. Валерьевич, сделайте одолжение, пожалуйста…
Старик бегло осмотрел кожаное пальто и лакированные ботинки своего знакомца. Потом заострил внимание на его меховой шапке. На дворе уже глубокая осень, но все-таки для зимней шапки, теплого пальто и меховых ботинок еще рановато – сейчас на улице где-то два-три градуса тепла, да и ветер не сильно свирепствует. Старик знал, что Егор Быковский уже почти десять лет заражен ВИЧ-инфекцией, но не знал, что с его диагнозом нужно быть предельно осторожным в холодную погоду.
Впустив товарища в дом, Валерьич помог ему снять пальто. Когда они вошли в гостиную, Василий Валерьевич вгляделся в лицо Егора. Лицо было какого-то неестественного цвета. Стоя с ним на улице, при легких сумерках, этого не было заметно, но сейчас видно, что цвет лица Егора Быковского какой-то неестественно-смугловатый, и сильно контрастирует с бледными руками.
– Гримируюсь. – Пояснил Егор, заметив, что его пожилой товарищ разглядывает его с живым бессовестным интересом. – Приходится.
Валерьич безучастно кивнул, как бы показывая Егору, что считает это чем-то обычным, не заслуживающим сильного интереса, и предложил гостю кофе. Егор отказался от кофе, но попросил зеленого чаю. Старик незамедлительно исполнил просьбу.
Они уселись на мягкий диван, возле которого стоял миниатюрный столик с цветной столешницей, на котором стояли дымящиеся чашки – с чаем и кофе, большая тарелка с пирожками и небольшая хрустальная лодочка с маленькими шоколадками.
– Ты, наверно, мерзнешь, Егор?..
Вопрос этот был обусловлен тем, что на госте был плотный пиджак поверх тонкого свитера и плотные джинсы. Носить такую одежду вкупе с зимним пальто при трех градусах тепла и относительно слабом осеннем ветре – это уж слишком…
– Не столько мерзну, сколько надо. Если сейчас простужусь – астма легких сразу же. А я еще кое-что хочу сделать… – Заметив, как старик мгновенно сменил довольное лицо на удрученное, Егор усмехнулся, сделал пару глотков чая, надкусил пирожок. – Пирожки вкусные. Галина Максимовна также печет. Магазинные?
– Нет. – Бесцветно ответил Василий Валерьевич, глядя поникшими глазами в пол.
Он сидел так с минуту – безучастно глядя на пушистый ковер, усеянный причудливыми рисунками. Потом сделал большой глоток кофе, вкинул в рот шоколадку и трепетно положил руку на плечо Егора: – Егор, ты говори, что тебе надо-то. Я человек, конечно, черствоватый, но не без чувств. Ты не думай. Я специально эмоции не выражаю – чтоб тебе не противно было… Или это не правильно?
– Это преправильнейше. – Одобрительно улыбнулся Егор Быковский. – Меньше эмоций – меньше негатива. Я ж к вам тоже стараюсь реже заходить – чтоб у вас негатива меньше было. А просьба моя препростейшая…
– Поверь, я бы для тебя и пресложнейшую исполнил бы – если бы она не была против моих интересов.
– Вы как-то обещали своему товарищу Грыму, что сделаете его мэром…
– Не обещал, но сказал, что буду способствовать… А ты что, не очень хотел бы, чтоб у нас был такой мэр?
– Я вообще не хотел бы, чтоб у нас был такой мэр. Я знаю его больше, чем вы. С вами он, не смотря на то, что честен, кажется стабильнее и лучше, чем он на самом деле. Вы не считаете, что надо более широко и глубоко рассмотреть его, прежде чем способствовать?
– Это, безусловно, необходимо. У тебя есть предложения?
– Есть. Вызовите его к себе, а я – как бы нечаянно буду у вас в гостях, заодно и поговорю с ним по-мужски. А потом и будет видно – способствовать ему или не способствовать…
Валерьич глубоко задумался. Предчувствуя это, Егор взялся за надкушенный пирожок.
Пока Василий Валерьевич думал над предложением своего гостя, Егор Быковский съел два пирожка и выпил свой чай.
– Может быть, еще чаю? – Предложил старик, лукаво улыбаясь Егору.
– Можно. – С такой же улыбкой ответил гость. – Пирожки у вас вкусные. Магазинные?
– Нет, самодельные. – Ответил Валерьич, суетливо постукивая пальцами по коленям. Потом на миг задумался, и, положив руку на плечо Егора, сказал: – В общем, будь оно по-твоему, Егор Афанасьевич. Устроим экзамен этому Дмитрию Сергеевичу. Мне он что-то тоже кажется не совсем удачливым кандидатом в мэры.
– Я хотел его через Юганова вызвать – так он на него в глубокой обиде. Николай позволил мне зайти к нему тогда, когда у них был серьезный психотерапевтический сеанс. А самая лучшая психотерапия – та, которая помогает посмотреть в глаза настоящему, которое опосредованно связано с прошлым. Так Николай Георгиевич говорит. Я с ним в этом солидарен полностью.
– Может быть, вы и правы. – Ответил Василий Валерьевич, вкидывая в рот очередную конфету. – Подай-ка мне мой телефонный аппарат – вон, на тумбочке у окна.
Услышав сигнал своего мобильного телефона, Грым недовольно засопел, и, лениво перевернувшись на другой бок, взял аппарат. По мелодии звонка он понял, что это звонит его «внештатный» начальник. Если бы это звонил кто другой, за исключением матери, отца и Антона Лукавцева, он бы отключил мобильник и продолжил валяться в полудреме на своем мягком двуспальном ложе из красного дерева. Но в таких случаях он был вынужден отвечать незамедлительно. Малейшее промедление грозило гневом, который мог бы обернуться презрением при личной встрече или штрафом в пятьсот, а то и тысячу долларов. Василий Валерьевич был человеком не дурным, но со странностями.
– Да, Василий Валерьевич…
– Ноги в руки и ко мне! Мигом! Одна нога здесь – другая там!
– К чему такая спешка, Валерьич?
– К тому, что тебе срочно нужно быть у меня! Заодно с Егором пообщаешься. Ты ведь знаешь его?
– Да. – Не сразу и неохотно ответил депутат. – Виделись как-то. А что ж он хочет?
– Просто повидаться. Давай, меньше слов, больше дела! Быстро ко мне! Чтоб через полчаса был! Как понял?
– Понял. – Ответил растревоженный Грым после полуминутной паузы. – Буду.
Оставив постель неубранной, политик за считанные секунды оделся и вихрем вылетел из своего дома. Нажимая на пульте кнопку закрывания ворот, он увидел подъезжающий внедорожник и жестом велел ему остановиться.
– Добрось до Краснобригадной. – обратился он к шоферу внедорожника.
– Сколько?
– Столько – нормально? – Дмитрий сунул ему мятую купюру, которую небрежно извлек из кармана джинсов.
– Более чем. – Водитель внедорожника расплылся в благоговейной улыбке, обнажив мощные неровные зубы под густой щеткой усов. – Садись, дорогой Дмитрий Сергеевич.
Дмитрий Сергеевич смущенно хохотнул: «Надо ж, честь какая! Не ожидал!», и уселся рядом с шофером.
