Ольга Покровская - Рад, почти счастлив…
– Ну так иди и помогай красить! – велел Иван.
И Костя пошёл. От души ли, а может, с меркантильной целью быть «хорошим» – этого Иван не знал, но в любом случае остался доволен.В четверг мама взялась красить яйца магазинной краской, бабушка – луковой шелухой, а Иван уехал в офис. На улице Большой Татарской, среди церквей Замоскворечья, он поглядывал – есть ли хоть какое предчувствие праздника? Или, может, страстная скорбь? Ничего не унюхав, он отнёс в офис печенье и кофе, проверил почту, пустую, как никогда, и вернулся домой.
Дома печальная мама мыла плиту.
– Всё покрасили, всё сделали. Хотела печь. Уже достала миксер, изюм, но бабушка говорит – завтра, – пожаловалась она сыну. – А сегодня тогда что?
– Давай погуляем! – предложил, растерявшись, Иван. – Хочешь, поехали в центр?
– Я ещё хотела сделать пасхальное гнёздышко, – прибавила Ольга Николаевна. – Знаешь, как в Европе… Только зря герань общипала!
Тут жалость к себе одолела маму. Она бросила тряпку на плиту и заплакала.
Иван знал, что в канун праздников чувство личной неустроенности обостряется. «Вот поэтому…» – подумал было он, и вдруг ему стало страшно: как вышло, что он сам великолепно, роскошно устроен в жизни, а мама – нет?
– Нет, так не пойдёт! – переламывая растерянность, объявил он. – Давай разбираться, чего тебе хочется!
Но оказалось, мама не нуждалась в разбирательствах. Она отлично знала ответ.
– Да… – сказала Ольга Николаевна, промокая слёзы кухонным полотенцем. – Я всё это время заглядывала в себя, и теперь начинаю понимать: мне всё-таки скучно без твоего отца. Без этого памятника. Хочу, чтобы этот памятник был хотя бы в Москве. Чтобы его можно было взять под руку и прогуляться – хоть на выставку. Пусть даже молчит себе, как молчал. Может, напишем ему на Пасху эсэмэску? «Христос Воскресе!»?
Иван покачал головой.
– Он не ответит, мама. Потерпи до лета. Позову его разбираться с офисом, у нас там бардак. Тогда поглядим. Никуда не денется… Влюбится и женится! – заключил он.Утром в канун Пасхи Иван проснулся и увидел дождь: он падал медленно и невесомо, как снег. В старые времена хмурые весенние дни оказывались лучшими для работы. В такую погоду уютно было сгинуть до вечера в книге и что-нибудь такое отмечать себе в тетрадь. К сожалению, Иван вырастал понемногу из этих добрых занятий. Теперь ему нравилось относиться к полезным дням бескорыстно – проживать их, как есть, никакой не извлекая пользы. Он оделся и вышел на улицу.
Стоял тихий, свежий, серый денёк, притупивший немного остроту апреля. Было приятно отдохнуть в нём от солнечно-синего, с тайной зеленью внутри, напора весны.
Во время прогулки с Иваном произошло два события. Маленький всклокоченный старичок, почти юродивый, подкатился к нему и спросил, где тут можно купить вермишели. Содержание вопроса изумило Ивана, и всё же, он осмотрелся, оценивая, какой магазин ближе.
Вдруг резко и нелепо – как будто покрутили ручку приёмника – затрещал и припустил дождь. Иван проводил взглядом бегущего по водяным пузырям охотника за вермишелью, и на углу увидел ещё несколько бесценных кадров: долговязая женщина, укрывая распахнутым плащом, как крылом, девочку лет четырёх, спешила по улице, волоча свободной рукой детский велосипед и пакет картошки. Из дырки, прорванной педалью велосипеда, уже высыпались две картофелины, но Ивану и в голову не пришло врываться со своей подмогой в эту картину счастья, нарушать равновесие дождя и укрытости, сиюминутной спешки и вечной любви. Нет уж. Пусть сами тащат свой велик!
Довольный, с «вымытой» головой, Иван направился к дому и дорогой размышлял о своем везении. Какой парадокс! – думал он. Вроде бы он один, но это ничем не напоминает одиночество. Разве одинок человек, у которого полное сердце стариков и детей, и которого случайный попутчик спрашивает о вермишели!Вечером они с мамой решали – идти ли на Крестный ход. Доводы «за» у Ивана были такие. Во-первых, всегда хорошо выйти на улицу. Во-вторых, Христос воскрес для всех, поэтому больше праздника проникает в сердце, если встречаешь его вместе со всеми. Но главное – надо пойти ради бабушки. Сама она в последние годы была вынуждена смотреть пасхальную службу по телевизору, но и помыслить не могла, чтобы ни одного представителя семьи не явилось в храм.
Когда подходили к воротам церкви, Ивану вспомнилось, как два года назад он тоже отправился сюда – не по зову сердца, скорей от душевного отчаяния. И всё было хорошо – и место досталось хорошее, и вокруг были хорошие люди с детьми, и отзывался он вместе со всеми: «Воистину воскресе!» Но легче ему не стало. Он смирился с этим – не стало, и ладно. Вероятно, смирение и было единственным даром, который он мог тогда в себя вместить.
А теперь им с мамой даже не хватило места в церкви, они остались во дворике, и свечей не успели купить, но вся Пасхальная была их!
Уходить домой сразу после Крестного хода не хотелось. Ольга Николаевна остановилась у ворот поговорить со знакомой, а Иван огляделся. Невдалеке от церкви стояла беременная барышня в платке и с аппетитом ела яичко. Ещё подальше, их сосед, старый Василий Петрович, вынув из кармана пакетик, разговлялся куском магазинного кулича.
Прямо из церковного двора Иван решил позвонить Андрею, известному ценителю православного Воскресения и Рождества.
– А я и забыл, что Пасха! – расстроился Андрей. – У нас неделю назад была. Хорошо, что ты позвонил! – и он замолчал, потерянный и изумлённый. – Нет, этак не годится! – вдруг воскликнул он. – Надо всё передумывать заново. Только, ты понимаешь, трудно возвращаться с нулём!
– Какой же у тебя ноль! – сказал Иван. – Ты столько повидал!
Андрей помолчал – как будто вёл подсчет, и, наконец, безрадостно отозвался:
– Да сколько?На следующий день, любуясь за праздничным завтраком бабушкиными куличами и дедушкиной белой рубашкой, Иван был умилён – как всё-таки рады бывают люди примкнуть к традиции! Ему и самому нравилось, что солнце, согласно пасхальному обыкновению, разогнало облака и весело светило. И нравилось, что бабушке то и дело звонят – родственники, приятельницы, отрывают от трапезы, восклицают «Христос Воскресе». После завтрака он позвонил Оле – вызвать Макса на яичный бой, но, оказалось, они уехали. Иван почуял было тень, но не успел расстроиться, потому что сразу же загудел мобильник, и на экране появился номер Кости:
– Целую тебя! Люблю, дорожу и благословляю! – умудрённым голосом произнёс его «крестник» и прибавил еще немало благодарных вдохновляющих слов.
Иван нашёл, что Костя переигрывает с пасхальным умилением, но всё равно был рад, что смягчилось его злое сиротство – наконец, ребёнок был дома, с мамой.
– Воистину воскресе! – отозвался он на Костину длинную реплику.
– Мне на самом деле очень темно. Несмотря на Пасху, – продолжал Костя. – Но я терплю. Ты ведь сказал, что это пройдёт. Пройдёт ведь?
– Даже не сомневайся! – искренне подтвердил Иван.
– А ты знаешь, – произнёс Костя вдруг, как если бы не хотел говорить, но передумал. – У нас Бэлка! Прилетела сегодня утром.
– Всё-таки прилетела! – растерялся Иван. – Послушай, Костя, спроси у неё – она не хочет со мной увидеться? Мы ведь сколько не виделись. Я бы мог в любое время!* * *Они встретились легко. Свернув с центральной площади, легко зашагали по тихой улочке. Парижская его мечта о весенней Вене сбывалась в Москве! Иван заметил: Бэлка внутренне приподнялась по сравнению с тем временем, что они провели вместе. Трагическая интонация ушла. Резкость, если и осталась, то только во внешнем. Она была без макияжа, без каблуков, в подростковой куртке, самостоятельная, по большому счету спокойная, хотя и чуткая, как встарь. Ушла её общая с Костей огнестрельная энергия, остался ветер, но уже без пуль.
По привычке Иван заговорил было о Косте, но тема не удержалась, и вот уже Бэлка расспрашивала его о нём самом. Кое-что она знала об Иване от брата, но совсем немного.
Иван не стал отнекиваться и охотно выдал ей всё, на что набрела память: об обеих поездках к Андрею, о велосипеде, трёхдневном снегопаде, собаках, даже о Мише с его черноморскими планами. Бэлка слушала сочувственно. Может быть, временами ей и становилось смешно от детских забот Ивана, но она не выдавала улыбки.
– Вот ты видишь, что творится – бездельничаю напропалую! – весело выговорившись, подытожил Иван. – Удивительно – как земля меня терпит и кормит? Всё думаю – ведь надо бы сделать в жизни хоть что-то существенное! Хотя бы отца помирить с мамой… Мама согласна! Потом, хотим с дедушкой на даче перестраивать дом, чтобы можно было жить зимой. А в феврале дедушка болел! – вспомнил он и рассказал ещё и про дедушку.
– Я это всё проходила, – сказала Бэлка. – У меня дедушка тоже был «мой». Я над ним тряслась. Но ты подумай, глубокая старость – это ведь в порядке вещей. Это хороший, правильный порядок – ведь так? Это счастье, в сравнении с тем, что иногда у людей бывает.
